Лев РОДНОВ

 

Здесь «на бегу» собраны разрозненные оригиналы сочинений с моего рабочего стола.

 

****************

 

         Без плотного, насыщенного текста книжная страница – плоское черно-белое поле информации – не имеет «входов» смысловых. А это – главное! Книга, имеющая собственную энерги, способна быть активной, то есть, реально работать с человеком. Причем, вне времени. Пространство осмысления – это пространство контекста и вектор его существования лежит в координатах, отличных от плоскости листа.

 

хххххххххххххххх

 

Дай прорасти мне в мгновении, боже,

в собственном поле и не потом! –

В двадцать четыре часа был низложен

вечной беспечности трон.

 

Двадцать четыре охранника строги:

время работать, забыться, гулять,

полночь веселая, утренний логик... –

маятник любит стрелять!

 

Не смастеришь чудо-снасть для побега,

гонят этапом часы – через век;

глупость стареет, а вольное эго

царствовать мчится наверх!

 

Париж, июнь 2004 г.

 

хххххххххххххххх

 

Однообразно хорошо в разнообразной скуке,

и будущего нет, и весь известен план;

храм страха божьего отписан в храм науки,

и правила с бесправием мир делят пополам.

 

ххххххххххххххххххх

 

Решивший сердцем, головой не размышляет,

чутье ведет вернее, чем расчет:

"Остановись!"

Но в будущее, шепелявя,

любой из нас, как змей, течет.

 

ххххххххххххххххххх

Уйду в бега, зажгу поленья,

примнет сапог весенний наст,

увы, иного утомленья

земля родная мне не даст.

 

Душа вспарила, кровь стучала,

но кто-то в уши говорил:

"С концом завязано начало

в победоносный лабиринт!"

 

И негде взять иную волю,

и даже сделавшись иным,

ты будешь пить, как алкоголик,

чадящих празднований дым.

 

Здесь все легко, как в мире птичьем,

убогий холодом согрет,

и умник верует в величье

и глупость верует в предмет.

 

Сплошной таможенною кромкой

и ввысь, и вширь разделена

гиперборейская воронка -

литературная страна.

 

В бега, в бега! К земле и браге,

к простым, как правда, упырям:

жить! разглагольствовать о благе,

да слать проклятия царям!

 

День начат чистою страницей

без предыдущих мутных глав,

но скомкан к вечеру. И снится

страница новая, бела!

 

Горят поленья, утекают

в простор и силы, и весна,

горланит ворон, взгляд порхает,

усталость в зеркале видна.

 

Что говорить? Немой рисует,

прикрыв глаза, незримый скит...

И время действий не связует

и память рвется на куски.

 

***************

 

         Опять сон. Вручает мне человек очень странные часы с многочисленными стрелками: "Вот секундная и минутная. Узнаешь? Поменьше часовая. Еще поменьше - годы показывает. Остальные: век, тысячелетие... Смотри, парень, на все сразу! И пра-пра-прадед твой на эти часы смотрел, и дед, и отец. И ты теперь смотри". Проснулся я, гляжу на свои кварцевые: три стрелочки есть, остальных нет. Потерялись? Или не вижу?

 

***************

 

Кто не слепой, тот мысли видит

и облекает их в слова,

но, слов бессмыслицу провидя,

сдается чувствам голова.

Спасибо, ежели не поздно,

ленивой дружбе и любви,

что продолжаются, как воздух.

И жизнь наитствует: "Живи!"

И тщится полным стать пустое,

предел постичь сквозь пере-дел.

Кто наше время плоскостное

на ось потешную надел?!

 

Изобразись, лесное диво!

Взор, состоя с огнем в родстве,

нелживо ахнет: "Как красиво!" -

смущая звуком тишь и свет.

В запасах есть, и смех, и ласка,

письма белехонький флажок,

кружок поджаренной колбаски

и травяных чаёв ожог;

то зелень выстрелит пружиной,

то белизна всему виной -

лишь это есть непостижимость,

и не отмечено "ценой"!

 

Чтим имена и небылицы,

словесный сеем огород...

Судьбе запомнятся не лица,

а дней особых поворот!

Неизъяснимый образ внятен,

когда земного срока транс -

в преображении понятий,

в перемешении пространств!

Костер разбужен говорящий,

бъет синь в сосновую струну.

Круг косноречия, неспящий,

на миг уснув, перешагнул!

 

***********************

 

Земля рождает едоков,

а едоки рождают голод,

и, возносясь до облаков,

жизнь опускается, как молот,

слепой, рокочущею силой,

кружа сцеплением шестерней,

на вдохе мучаясь крикливом,

молча на выдохе верней.

 

Неутомимее, чем штамп,

родитель чадам назидает

об уважении к плодам,

которых чадо не познает.

 

Не предадут ошибки нас!

Учён, кто вынужден учиться:

расчет не так силен, как шанс,

подобный божьим птицам.

Простое вынести сложней,

пудами лень на спинах...

И ловкость лютая нужней

для сытых и наивных.

 

*****************

 

Бич просвистел и выстрелил над степью,

и степь легла, покорная, ничком,

лицо из фиолетовой прожженной меди

пространство взрезало пастушеским зрачком:

медлительная смерть текла и пела

о странной и недолгой вере в жизнь,

мычала немота и пыль в ногах кипела,

и вязла на зубах железная полынь.

 

Равнина мыслила горизонталью плоти:

где в плоти плоть, как в горизонте горизонт,

взаимо-вложены персты родства с отродьем,

и птица времени кладет их рядом в зоб.

 

Как нянька, глупость понуждала быть умнее.

Следил кузнечик с острых башен ковылей,

как падал скот, как человек, бледнея,

рывком бежал до поднебесных фонарей,

но падал неизбежно сам и неизбежно сыну

давал наказ: из круга пищи есть

исхода миг. Из мига в миг, этапом пересыльным,

ревут самцы и кровь прядет их шерсть!

 

Причины нет соревноваться с песней ветра,

слова нужны, чтобы дойти до края слов.

Бушуй, костер! Прекрасна сила пепла!

И пасти ненасытной звездный кров!

 

*******************

 

Продолжаю собой закат,

чтоб надеяться на восход.

Облачками игральных карт

завершается мой поход.

 

Превращаются в добрый дым

когти символов и вещей,

этот свет я люблю вторым, -

после первенства тьмы в душе.

 

Между птицами - мир пустот,

меж людьми ерунды багаж.

Окружает сплошной Восток

четвертованный шарик наш.

 

Я глаза выношу на балкон,

и, как смертников, славлю их!..

В дом игорный на новый кон

приведу и поставлю детей своих.

 

**************

Родству не должно сокращаться,

хиреть числом и обрываться в никуда:

открещиваться хуже, чем скрещаться,

бесплодны "Нет", и безрассудны "Да!"

 

Грусть неуместней песни на поминках!

Для славных шалостей мне память не нужна.

Начав с родства на вечеринке,

приникну к человечеству сполна.

 

Конечно, нас забудут поименно,

не предадут, - вместят в самих себя

столпы отдельные и алкогольные колонны,

яд прошлого для пользы пригубя.

 

Родство не склад, скорее двери склада:

оно открыто в обе стороны.

Входи и будь: ты сам себе награда!

Иль вон катись, остывший, до весны!

 

Какой-нибудь гуру в  гражданской драке

наглядно преподаст все, что не зря.

Апофеоз так прост: скулят собаки

когда о дружбе с ними люди говорят.

 

Здесь крестный мир и перекрестные отцы,

сума и сумма, что остались от деленья,

любимый люд моей эпохи Цыц,

лущащий годы, лузгающий семя.

 

Я счастлив обниматься в несвободе!

Без цензора нет лютого родства.

Спасибо всем. Отборное - той морде,

что заполночь придет рубли листать.

 

*********************

 

Полет горизонтально-поперечный

на верхней полке до имперских мест.

Тюрьмой воспитанный, свободой искалечен -

гляжу окрест.

 

Купейный мир соединен движеньем,

коротким, как цыганки сказ,

а за окном - патриархальный гений

с избой анфас.

 

Мне денег жаль и жаль судеб суетность

попутчиков, пророков и святых,

свихнувшийся от света знаний этнос,

и молчунов простых.

 

Не буду пить. Не грубый, но упрямый

от перемирия с братаньем откажусь,

и, пряча жизнь, перелечу над ямой

как мертвый груз.

 

Квадратный стук механики понятной

научит думать ни о чем и ни о ком.

Куда б ни маялся, дорожки нет обратной -

зальюсь чайком!

 

Формулировок нет, и в любопытстве скуден,

лишь дам понять: не болен и не вор.

Вернусь на полку. Пусть меня забудет

мой прокурор.

 

Лечу, лечу! Свободный и ненужный,

улыбкой демона тараня темень струй!

Наутро съем я свой имперский ужин -

сардельки х...

 

********************

 

 

Hosted by uCoz