Лев РОДНОВ

Рассказать я хочу, как затеяли

В нашем звонком аду чехарду:

Будто мелкую дрянь - зло посеяли,

А пожали - большую беду.

Будто - тень на плетень! - день не выдался!

Повели молодца в монастырь...

Сам лукавый хихикал и лыбился,

Да мизинчиком тыкал в псалтырь.

Ах, зачем же ты, Ванечка-Ванечка,

Заступался за глупых людей?

То потел в поэтапном предбанничке,

То жар-птицей горел на суде?

Ведь у черта - вот, черт! - родословная.

И заслуги. И пост. И деньга.

Проросли сорняки уголовные,

Налетела пожрать мелюзга...

В непоказных котлах варят варево

И скрипят на ветру флюгера...

Ты наяривай, Ваня, наяривай.

Пусть попляшут гопак опера.

Вон присела Косая с картишками,

Поиграла и в мир побрела.

А в миру, хоть и скучно с людишками,

Все играет: была-не была!

Шапку оземь: "А ну-ка попробую!"

Эх, была-не была, все одно:

Плата только за песни - особая,

А за Ванькину жизнь - все равно.

Да и тут закавыка-задоринка:

Не пускает Сибирь-попадья.

В белом карцере, тихом, как горенка,

Зашептала она: "Ты, да я..."

Сапогом и копытами мечены,

По баракам дрожит вшивота:

Протокольчик жует человечину,

Человечинки ждет мелкота!

Попривыкли в аду, пообтерлися.

Ванька Битый пошел в сторожа...

И гордился, что Чкалов - на Полюсе,

(Хоть и плакал, что нету ножа.)

Обнесли фонарями холуйскими,

Усыпили сердечное зло.

Ты науськивай, Ваня, науськивай:

Заступаться за свет - западло.

Поле мести огромней огромного -

Урожаи дурней дурноты...

Кости белые, черные вороны, -

Все - запретная зона. Щиты.

Приоделся лукавый, подкрасился,

Поменял и писанье свое...

- Заходи, дорогой! - Выкусь на-ко-ся! -

Больно сладко глядит кумовье...

Подросли молодые осиннички,

Не жалей ремесла для кола...

Ах, у Ванечки добрые сыночки...

Помер Ваня. Была-не была!

Любовь, любовь! Голодная хвастунья!

Звезда ночей, дневной упырь...

Жена ушла. Наивно протестуя,

Бpенчала телефонная цифирь.

Что думалось в безмыслии, но - складно!?

Молчали дни и так, и сяк.

Катилась жизнь легко и бесталанно,

Похожая на маленький пустяк.

В себе самом любил ли я потерю,

Или себя терял в других?

Любовь, любовь! - безвыходные двери;

Любовь бредет через потери,

Эпистолярный выбросивши "жмых".

Что ж, надо рисковать быть понятым неверно!

Иначе не сказать несказанного, нет!

Заветов наших рать стерильна, как консервы!

Центральная печать: - Завет. Закон. Запрет!

Что ж, надо начинать ошибочней ошибки!

Иначе ночи жать не месяцем-серпом...

Иначе можно ждать фортуновой улыбки

Не годик-часик, чать. А кончить - сапогом!

Опутан и ведом, ты прост до удивленья!

Гуляет с естеством витийствующий бред!

И подано родством проклятье поколенья:

Вот "ксива" на убийство - военный твой билет!

Унижен человек: в его "работной книжке"

Отмечен каждый шаг. Тем более, - шажок!

Равнение на флаг! Ферзями ходят фишки!

Свистает всех наверх заманчивый рожок!

Что ж, надо рисковать быть понятым неверно!

Иначе не сковать нескованного, нет!

Заветов наших рать - с "бамбашкою" консервы...

С чего посметь начать?

Итак: да будет - свет!!!

Телефон, точно еж.

Испугалась рука:

Ты, наверное, ждешь,

Только ждешь - не звонка.

Недотрожная сплошь,

Перегладишь белье...

Ты, наверное, ждешь

Лишь себя самое?

Чашка чайная - вдрызг!

Полосой - нелады.

А в глазах много брызг,

А в молчаньи - воды.

Не смешно ль горевать?

И постель, да не та!

Не спеши открывать:

Суета, суета...

Телефон, точно еж.

Слышишь, трелями лью!

Ты на трубку кладешь

Злую лапку свою.

И случился момент

Личный в ночь у "совы",

И сказал абонент:

- Мы ошиблись, увы.

А на улице стынь,

Потому что - зима...

Нехорошая жизнь

Происходит

Сама.

Не постучит в дома для престарелых

Рука любви, ушедший май.

Колючих глаз поломанные стрелы

Не забывай, не забывай...

Умчалась вдаль со странным извиненьем

Чужая жизнь под шорох шин.

И входит в дом молитвенное время,

Когда один, когда один...

Что святость есть? Брюзгой невыносимой

Сомнет она дырявый малахай:

- Пошел ты!..

В окнах шепчутся осины.

Пожар листвы. Ненужный рай.

Когда я уйду за предел,

Вы скажете сами о том,

Что жизнь - это то, что хотел,

А песня - все то, что потом...

Но, нет, я пока не ушел.

Мой выбор - сжигающий ритм

Хотения петь. И еще:

Все выразить молча. Как мим.

По тропинке гулял

Шалопай и мудрец,

Напевал тру-ля-ля

Без царя в голове,

Без гроша за душой,

Привидениям брат:

Будет день - хорошо,

Ночь проходит - ура...

На тропинке другой,

Всем и вся поперек,

Язычок о-го-го! -

И шустра, как зверек -

Нецелованный свет,

Незакрытый капкан -

Там, где бродят не все,

Появилась Она...

Счастье врозь покрестил

Мещанин быт-ворчун.

Ты сказала "Прости".

Я "Спасибо" шепчу.

Мне нравится людской переполох,

Когда предвиденья судьбу рапирой бьют...

Так надо жить, как будто вечней века вдох,

И мертвые о вечности поют!

Завистники не скажут ничего:

Их "скромность" не воинственна, но подла.

Знакомый шапочный заявит: "Я его

знавал неплохо..." Ложь затянет соло...

Сестра в миру - веселая жена -

Украсит интервью слезами к месту.

Доступным слухом вдруг толпа поражена,

Замесит разговоров злое тесто.

Девчоночка, из тех, что лезли в сны,

Насупится, оставшись без игрушки.

Друзья напьются и взглянут со стороны:

Породисты ли ушки - на макушке?

Портреты бывшего рисуют кто во что...

Смешно сказать: хулители - горазды!

Снесли в музей носки, трусы, пальто,

Из гипса слепок переда и зада...

А ведь не страшны страшные суды,

Коль умирал при жизни многократно.

Ведь не корысть же светит душам с высоты! -

И не корысть уйдет обратно!

Мой друг! Я сам приду с косою за тобой.

Ты поспешил. Иди домой.

Я приступил к психической атаке,

Согласно заявлению - "истец".

Делили мы: кастрюли, тряпки, баки...

Короче, весь капец на холодец!

Фемида из соседнего завкома,

Хоть и слепая, ушками вострит.

Я заявил, что букву чту закона

И весь его поганый алфавит.

А в мыслях - коренное обрезанье...

Страна Советов, дай-ка мне совет!

Быть может, счастлив буду я в Казани? -

Я слышал, у татар законов нет!

Мои мозги Фемида поимела.

Я сам теперь, как дырочка с резьбой...

Нехай, ответчик выиграла дело -

Зато я все свое ношу с собой.

Светила палачей благоприятны:

Вперед по кругу - шаг обратно...

Застыть на круге том?.. Рвануться за края?..

Дай, Миг, понять всю уникальность бытия!

Вся жизнь, как сутки... Что тут городить? -

Попозже лечь, пораньше разбудить.

В этой комнате дышат на ладан.

Дранью шаркают... Мри веселей! -

Бабка божия (пенсия на дом) -

28 бесценных рублей!

В этой комнате дышат на ладан,

Дранью шаркают...

Э-э-эй!

Мне шепчет дьявол, знаток разлада,

Слова-словечки с улыбкой кислой...

И повторяю я, божье чадо:

Не вижу смысла!

- На сытое брюхо мечтать веселей!

Изрек токарь Вася, едок общепита,

Любимчик деньги и газетных соплей

Пахал и питался: до пота, досыта.

Он шел на завод, будто утренний бог,

И коврик асфальта стелила держава:

- Давай веселее, давай, Василек! -

За годиком годик все жала и жала.

Ее аппетиты весьма будь здоров...

Мечтает Василий о пиве и мясе.

Питок из горла, завсегдатай дворов

Не хочет работать - не пашется Васе!

А в брюхе урчанье. И ручками - хвать! -

Герой пятилеток хватает поболе.

- Кормилица-родина, - мать-перемать! -

Доколе мечтами кормиться, доколе!?

Эй, Вася-Василий, сигай в магазин,

Верти головой, как сова на тычине:

Эх, столько-то лет и, эх, столько-то зим

Кормили державу почин на почине.

И вот вышел Вася, отчаянный фрукт.

Сыночка привел до завода-махины:

- Вот тут кушал я... Меня кушали тут

Машины, машины, машины, машины...

Взорвался рассвет, как последний фугас.

Под тяжестью неба упал, крикнул: "Амба!" -

Знаток перекуров, не худший из нас,

До смерти - Василий. Поплакали бабы.