МАКСИМ ВИНОГРАДОВ, Ижевск

 

         ***

Ты придумаешь то, как я жил,

как я шел без тебя.

Ты придумаешь то, как я жил

не жалел. Но, любя,

возвращался в свой город,

где даже на западе свет

по утрам, но недолго:

не дольше бесед

 

по ночам, когда поутру не спешишь

никуда, низачем. Только впору

примерить к слезам

веко, словно озябшую штору,

оконный Сезам.

 

И в компьютере до "Сохранить"

добавляешь "Спасти".

Только как сохранить, как спасти?

Как ? Поститься? не пить?

Только как убежать от

последнего слова "нельзя"

по осеннему городу

 ночью на запад скользя.

 

 

                   ***

В разлуке ищем города, где нам спокойно.

и кто-то взял, и кто-то дал, а Ты лишь пой нам,

о том, что плавает февраль по горло в небе,

о том, что пересудит враль - холодный ветер.

 

Теперь: не только говорим, но ищем слова,

себя не только укорим в процессе лова,

но и признаем за собой свои ошибки,

хотя сначала, пусть не стоит, совершим их.

 

 

                   ***

Незаметные здесь, мы стоим на ладони небес,

повторяем друг другу, что мы повторяем друг друга.

Повторение это как эхо, но, к счастью, небес-

полезно: так штопор  заимствует свойства у круга.

 

Мы еще повторимся не раз в наших днях,

в наших детях и детях детей. В бесконечных повторах

мы заполним огромную жизнь, мы заполним себя.

И любовь будет жить в наших тихих ночных разговорах.

 

 

                   ***

Все происходит с нами, но в горсти

зерно лишь ценится, и я к нему ревную!

В разрезе глаз - лишь мягкое: прости!

 в разрезе губ - лишь нежное: целую!

 

Загадка фразы празднует победу:

сюжет бессилен перед парой слов!

две рыбины в садке - вот весь улов,

два равнодушных дня венчают среду!

 

Все происходит с нами, но за то

лишь ценится, что ниоткуда прочерк.

В разрезе цепь - зерно на золотом.

В разрезе тополя - лишь запах почек.

 

 

                   ***

Просто так, от неясного знака на чем-нибудь,

душа не находит места, земля вертится.

Хочется остановиться и отдохнуть,

оглянуться назад и с кем-то глазами встретиться.

 

Просто так, от невольного возгласа по ночам

просыпаешься, но не можешь проснуться.

Руки привыкли к плечам, ухо - к речам,

глаз - к темноте, в которую нам вернуться.

 

 

 

                   ***

Возможно, лишь преддверие звонка

по телефону или повод для причуды

приводит нас к объятию замка

печали или ясности, откуда

 

легко нам вывести, что два - равно нулю,

что некоторый смысл еще неясен,

что ни к чему выкрикивать: Куплю!

Когда и крик: Продам! - небезопасен!

 

Что никогда и ни за что во всём

тебя никто не знает меж собою,

что мы идем и за собой везём

все то, что называется судьбою!

 

 

                   ***

И то, что нам могло присниться

опять, случайно не сбылось

и ты не стал волшебной птицей,

но со своей душой не врозь!

 

Ты поднимался из постели,

стараясь думать лишь о ней

но, вот все птицы улетели

и этот день один из дней.

 

На свете празднует усталость,

глухая боль и болтовня.

Нам слишком много не досталось.

Я все менял, но не меня.

 

Теперь забудем обещания

жить, как в застывшем домино,

за все платить, но не вещами,

а только беспокойным сном!

 

 

 

                   ***

Я давно не спешу,

обостряя беспомощный слух.

Выпиваю один,

не листаю альбомов со снимками,

потому что теперь

даже память не сделает двух

единиц - половинками.

 

А вокруг пустота,

как в осеннюю ночь на плацу,

командиры ушли по домам,

сторож запил.

Есть лишь время,

текущее вниз по лицу

в виде нескольких капель.

 

Нет тебя - и не нужно.

Нам следует помнить о том,

что на свете царит

только случай, вы слышите - случай.

По ночам,

возвращаясь домой на случайном авто,

долго память не мучай.

 

                   ***

Впечатывает память навсегда

следы испуга, страсти и стыда.

Печальная рождается тоска

не на земле, а в глубине виска.

Проходит жизнь по проволке недель.

Ночь. Голову опутывает хмель.

 

Ночь, Иудея, Гефсиманский сад.

Сминает мокрую траву солдат,

считая, что не выспавшись, еврей

не должен арестовывать царей,

тем более - фальшивых. Тишина,

народ в плену языческого сна.

 

Ночь, поцелуй предательства, арест.

Угрюмый Петр слоняется окрест.

Античная старуха на погосте

трясущиеся пальцы ладит в крест.

В стране волненья, в кухнях пересуды.

Распятие, Голгофа, смерть Иуды.

 

И новая эпоха на носу,

как новый смысл у слова "донесу",

как дрожь при целовании креста,

угрюмый вид святых в канун поста.

Молчат солдаты, в кухнях бьют посуду

и зацелованы кресты повсюду.

 

                   ***

Уверенно стекает по стеклу

часов настенных медленная стрелка

согласно ночи. Нехотя в углу

ворочается тень руки, тарелка

 

оптимистично отражает блик

(хотя полна окурков) обреченно

дымит последний, знаменуя миг

кончины, как считает он, никчемной.

 

                   ***

Ты послушай, смолчи, только пусть

не запнутся глаза о слова.

Этот ком в моем горле - не грусть.

Это - что-то другое. Листва

 

прячет землю от взглядов. И здесь

на земле наступает зима.

Собери свои платья, развесь

их в шкафу. Улыбнись. Выйди на

 

побелевшие улицы. Имя

поплывет из немой пустоты,

ибо слух обострен у любимых

и прекрасны черты.

 

                   ***

Многое изменилось: взгляды, вещи,

улицы стали уже от шуб и снега.

Просыпаешься утром и понимаешь: легче

одиночество, чем возможность побега.

 

Только в глазах прохожего. в настоящем

видишь то, что будешь видеть отныне.

Свет в окне напротив становится ярче.

Кто-то вслух повторяет твое имя.

 

Зимний вечер располагает к ретро-

Элла Фицджеральд, сигарета, вино на ужин.

Я курю, прислушиваясь к вою ветра

и к тому, что происходит снаружи.

 

                   ***

Ты всегда мечтала о переменах,

любила ярко-желтые платья, соки,

пирожное, собак, говоря о ценах,

никогда не вздыхала, переносила сроки

 

переездов, свадьбы, покупок и посещений,

обожала все лучшее из того, что было-

чай под вечер, легкость прикосновений.

Боже мой, как ты это любила!

 

Я надеюсь, ты не изменилась за

время, проведенное нами порознь,

ибо в мире нет ничего постояннее, чем вокзал

и ничего длиннее, чем шаг в поезд.

 

                   ***

Я недавно подумал:

 действительно "кончился век".

Словно не замечая,

 вокруг пробираются люди

в неизвестное что-то.

Дотронувшись пальцем до век

и до губ, понимаешь,

что Храма иного не будет,

 

что Пространство - лишь

мертвые камни, а Время - их смерть,

что Живое - есть Жизнь,

остальное - бессмысленно просто.

И еще понимаешь,

что некому больше вертеть

у висков моих пальцем

и это: действительно "остро"!

 

Наша память - сеанс

спиритизма, а явственность - боль.

Радость падает в Прошлое камнем!

Мы - падаем в небо,

в свои грезы, проблемы;

вживаясь в неясную роль,

из которой выходим...

отведать воды или хлеба.

 

Нашим детям

не можем оставить мы даже себя

и, поэтому, дарим их - им же!

Мы глухи и слепы

так же, как при рождении.

И, амальгаму скребя,

в зеркалах уже видим не Храмы,

но все же не склепы.

 

Только, как бы там ни было,

Верую: следует Жить,

пить вино или

сдуру молится "Святому Ефрему".

Излагая так путано все,

что хотел изложить,

я хотел бы Себя доказать Тебе:

как теорему!