ОЛЬГА ВОРОНЦОВА

 

 

СДЕРЖАННОЕ ТАНГО.

Сборник стихов.

 

Аннотация

Наследница поэтов серебряного века.

«Царицей призрачного трона

Меня поставила судьба…»

Черубина де Габриак.

   Ольга Воронцова представляет на суд читателей обширный сборник стихов (около 300 стихотворений) и прозаических произведений под заглавием «Сдержанное танго». Это очень необычные стихи для нашего меркантильного времени. Поэтесса далека от действительности: она живет в мире фантазий и иллюзий, мечты и надежды. Ее поэтический мир – яркий, красочный, он не может и не должен быть реальным. Даже уличные фонари у нее источают не желтый или мертвенно белый свет, а сияют сапфирами – это так сказочно и романтично. И магия созданного ею мира покоряет читателей.

     Поэтическая героиня ее прекрасна и необычна (впрочем, и сама поэтесса тоже красива и необычна). Ее героиня всегда изысканна, ей свойственны особое очарование и шарм, и все мужчины покорены ею. Она привыкла покорять одним взглядом. И место этой героини в жизни – необычно. Это бесспорная королева. Она может быть королевой какого-то призрачного царства, и королевой великосветского бала, и королевой ночного кабаре, но везде и всюду она выше и значительнее всех, она исключительная женщина. И, конечно же, все в нее влюблены: и старый король, и юный принц, и отчаянный гусар, и гениальный артист, и даже сам бог Аполлон. Впрочем, она может отдать свое сердце придворному шуту, который выше и благороднее, умнее и мужественнее короля.

     Ее поэтическая героиня не всегда добродетельна, ей свойственны пороки, явные или тайные, изысканная извращенность. Атрибуты ее греха – коньяк и шампанское, кокаин и героин (с последними сама поэтесса знакома лишь понаслышке) – везде сопутствуют ей. Это выглядит в целом не очень серьезно, это игра, которая создает пленительный и слегка инфернальный образ. Много стихов посвящено любви, красивой и часто обреченной, которой сопутствуют если страсти – то очень сильные, если нежность – то безбрежная, если надрыв – то абсолютный. Обворожительная женщина вамп, роковая красавица снаружи и такая незащищенная, ранимая и чистая изнутри. Ангел и демон – двуликий янус – вот что это за женщина.  Мужчины сходят по ней с ума. Она способна подарить океан счастья, но удел ее – одиночество. Она давно сделала выбор между тихим счастьем и тяжким крестом творца в пользу последнего.

     В образе, созданном Воронцовой, есть нечто общее со знаменитой Черубиной де Габриак, вымышленной Е. Дмитриевой. В начале ХХ века образ Черубины де Габриак потряс весь интеллектуальный мир Петербурга. Все эти сказочно красивые образы приходят к Ольге из прошлого. Чувствуется некоторое влияние французского неоромантизма, но больше – русских поэтов-символистов серебряного века. Недаром один из циклов в книге «Сдержанное танго» получил название «Королева декаданса». Поэтесса живет в этой, ушедшей от нас эпохе. Существование в современном обыденном мире ей противопоказано. Когда я читал ее стихи, я вспоминал этюд замечательного русского художника, Ярослава Крестовского, скончавшегося в этом году. На этом этюде изображен деревянный арлекин с какими-то странно изогнутыми конечностями, подвешенный на веревке, обнимающей его шею, в простенке окна. А за стеклом угрюмые мокрые крыши мрачного современного города. Этот этюд глубоко трагичен. Не менее трагична и поэтическая героиня Ольги Воронцовой с ее мечтами и надеждами в современной страшной действительности. И несмотря на всю утонченную красоту ее мира, на окружающих ее принцев и Аполлонов, в стихах ощущается трагическая подоснова жизни самой поэтессы.

      Реальный мир, порой проступающий сквозь мир иллюзий (особенно в цикле «Двери в дегте»), пугающе страшен. Это мир страдания и боли, ранней седины и слез, изломанных судеб, мир невинно осужденных, мужчин, прошедших войну в Афгане и Чечне, мир голодных и неприкаянных людей. Эти стихи полны пронзительной боли за Россию и русский народ. Впрочем, и в этих стихах брезжит лучик надежды, что любовь спасет этот мир.

     Ключом к творчеству Ольги Воронцовой может служить помещенная в этом же сборнике прозаическая повесть «Побывавшая в раю». Героиня  ее живет в воображаемом ею мире, она, как и поэтические герои Воронцовой, прекрасна и удивительна. Но… самым страшным для нее является столкновение с реальным миром, о который разбивается вдребезги вся непостижимая красота ее миражей. Так и для поэтической героини Ольги встреча с реальностью грозит катастрофой.

     Особняком в книге «Сдержанное танго» стоит поэма-цикл «Славяне». Это тоже уход поэтессы из современной ей действительности, но не в призрачный мир принцев и маркиз, не в душную атмосферу порочного кабаре со стриптизом, абсентом и кокаином. Это чистый мужественный мир наших славянских предков. Эта поэма проникнута истинным чувством патриотизма. Поэтесса полна гордости за русских богатырей, беззаветно защищавших свою родину, за стойких и сильных славянских красавиц и отроков, живших в далекие, тревожные и прекрасные времена Древней Руси. Продолжая аналогию с поэзией «серебряного века», я вижу в этих стихах очищение от порочного мира декаданса поэтов-символистов и переход к принципам акмеизма, замечательнейшего явления русской поэзии, возглавленного одним из русских поэтов – Николаем Гумилевым и пришедшего на смену дионисийскому хаосу символизма. И мне хочется пожелать Ольге Воронцовой и в дальнейшем идти по этому пути. Как предрек Н. Гумилев, у поэзии есть только два пути: либо декаданс, либо ренессанс, и возврат поэтессы к теме дохристианской или раннехристианской Руси весьма симптоматичен.

     Хочу также отметить включенную в сборник «Сдержанное танго» прелестную прозаическую сказку для взрослых «Золушка». Но не хотелось бы преждевременно раскрывать ее содержание.

      Я убежден, что сборник стихов Ольги Воронцовой «Сдержанное танго» будет заметным явлением на петербургском поэтическом небосклоне. Стихи читаются с неослабевающим интересом. Это великолепные стихи с позиций версификации, редко встречающиеся недочеты поэтической речи единичны, указаны автору и могут быть легко устранены. В стихах разнообразие размеров классических ритмов, оригинальная строфика, хорошие звучные рифмы. Читателю эти стихи должны быть интересны еще и потому, что это – окно в другой мир, не рекомендованный в доперестроечное время, когда их публикация была бы невозможна. Я думаю, что многим читателям будет приятно погрузиться в миры Ольги Воронцовой: побывать на великосветском балу, в обществе королей и королев, рыцарей и придворных шутов, Аполлонов и Афродит, подышать утонченным и пьянящим духом соблазна и порока ночного кабаре, чтобы потом перейти в чистый и мужественный мир наших славянских предков.

     Пожелаем Ольге Воронцовой успеха в ее дальнейшей творческой деятельности. Она наделена далеко не одним поэтическим даром, но и актерским. Она сама исполняет свои произведения со сцены, поет песни и романсы на свои стихи. Она создала свой Авторский театр поэзии и музыки.

     Читателям будет радостно взять в руки эту книгу, познакомиться с новым для многих поэтическим дарованием и ждать следующих сборников ее стихов.

А. В. Доливо-Добровольский

президент общества «Мемориал поэта

Н. С. Гумилева», член правления

Петербургского Дворянского Собрания,

Член ассоциации писателей

Санкт-Петербурга«Соратники» и

Собора православной интеллигенции.

 

 

 

I. Двери в дегте.

 

Город на костях

Горд-призрак… Туманный, дождливый,

В лабиринте сети водяной.

Неприступный, большой, молчаливый,

Одержимый какой-то тоской.

Непонятной, неведомой, чуждой,

Не сравнимой с людской суетой,

Как сиянье частицы жемчужной,

Порожденной ракушкой больной.

 

На промозглых болотных уступах,

На безжизненных мглистых полях

Он рождался в таких страшных муках,

О каких знает только Земля.

В смертных стонах, в неволе, в злословье

Вырос город, как ангел мечты,

(Удобренный костями и кровью)

Неподвластной умам красоты.

 

Покорившись проклятию, строго,

Он страдает без слез и без слов.

И ютятся колодца убого

За фасадами пышных дворцов.

Словно сын роженицы несчастной,

Подарившей ему свою жизнь,

Воскресившей в нем облик прекрасный

И судьбы своей вечный трагизм.

 

Горсть земли разомните и бросьте,

Ведь под каждой тяжелой плитой

Чей-то прадед сложил свои кости –

Неизвестный, забытый герой.

Над огромной крестьянской могилой

Без имен, без крестов и без дат,

Как холопы недюжинной силы,

С вечным грузом атланты стоят.

          1994.

*     *     *

Сними  свой фрак. Напейся без закуски,

В сердцах рубаху на груди рвани.

Кричи и плачь, что ты все тот же русский,

И сам себя, напившись, обмани.

 

Для показухи ты буянишь плохо

И пьешь коктейль, как денди, не спеша.

Для тех, кто ждет под виски скомороха,

Твой крик души не стоит ни гроша.

 

Вот если б ты пошел плясать вприсядку,

Да спел с матьком частушку про любовь,

Дыхнул бы брагой – было б все в порядке –

В тебе признали б дедовскую кровь.

 

А если б ты принес косоворотку

Иль самовар – вот тут начался б торг!

Подал бы щи да огурцы под водку –

Тогда бы в доллар перерос восторг.

 

И, как во сне, стояла б на погосте

С засохшим хлебом в скрюченных руках,

Шепча молитву, зазывая  в гости,

Старушка Русь с могильной мглой в глазах.

 

И в этой страшной фее из гробницы,

Похоронившей молодость и стать,

Ядреный дух купеческой девицы

Все захотят хоть издали узнать.

 

Как циркового тигра травят мясом,

Чтоб танцевал и выл в угоду всем,

Так за копейки  русским переплясом

Сразит всех бабка, дряхлая совсем.

 

И ты, упав к босым ногам старухи,

Сквозь горечь слез их будешь обнимать,

Узнав в голодной, обнищавшей шлюхе

Тобой самим униженную мать.

1996.

*     *     *

Дегтем вымазаны двери,

Сарафан изрезан в рвань.

Кто тебе теперь поверит,

Ты же с виду – голь и пьянь?

 

Как ни вырядись в фасады

Петербургской стороны,

Словно нищий клоун, сзади

Прячешь драные штаны.

 

Строй отели золотые –

Целый мир узнает пусть

Пышно-новую Россию,

А с изнанки ту же Русь:

 

С пирогами и блинами,

С чистой кротостью в глазах,

С духом бражным, паром бани,

С лисьей шубой на плечах.

 

Только мудрость не обманешь…

Русь, привычкою сильна,

Робко съежилась в стакане,

От слезы своей хмельна.

 

Но красою с белоснежьем

Иль сравнится кто другой?

С мощью темною, медвежьей,

Неразумной, но святой?

 

И пирующим соседям

Так бы крикнул, что есть сил:

«Только русский на медведя

Без молитвы выходил!»

 

Стань же мифом, чудо мира,

Двери в дегте резани!

Как надорванная лира,

Как Акрополь в наши дни!

 1996.

Скрипка и кузница

Две дороги, словно крест,

На распутьи  кузница.

В ней хозяин, как Гефест,

А душа в нем узница.

Тот кузнец, что смолоду

С наковальней венчанный,

Усмехался в бороду

Жизни искалеченной.

 

Был он зачат матерью

С нелюбимым суженым.

Словно снег на  паперти,

Женских слез жемчужины.

Но всю ночь под окнами

Пела в безутешности

Скрипка одинокая

О любви и нежности.

 

Плач струны, как дух святой,

Влился в чрево женское

И небесною мечтой

Тронул сердце детское.

Рос кузнец с улыбкою,

Соловью завидовал,

Но не бредил скрипкою,

Он ее не видывал.

 

А в кабацкой одури

Пели песни пошлые.

Он артистам под ноги

Сыпал медь пригоршнями.

Но в гитаре сломанной

Во хмелю мерещилась

Скрипка, как влюбленная,

В чьих-то пальцах нежилась.

 

Под смычковым волосом,

Зазвенев отчаянно,

Губит скрипка молодца

С сердцем неприкаянным.

Как темница, кузница

На пути поставлена.

В ней душа, как узница,

Молотом раздавлена.

1996.

Размышления в кабаке

Пьяный кабак, весь помятый…

Он со времен праотца –

Шумная гавань разврата –

Нет ему края-конца.

 

В дальнем углу полутемном,

В пестрой толпе растворясь,

Словно в пространстве огромном,

Я над землей вознеслась.

 

В темном угаре веселья

Тени и лица слились.

Щупая пульс вдохновенья,

Я – только взгляд, только мысль.

 

В тягостном сне безразличья

Тешусь сознанья игрой,

И во всеобщем безличьи

Дух умножается мой.

 

И в просветления бездне,

Мир несказанно любя,

Жажду, погибнув, воскреснуть,

Взяв все грехи на себя.

 

Кто-то из нас, из безумцев,

Через десятки веков

Тем, что от Хама ведутся,

Даст и защиту и кров.

 

И за утопию: всюду

Землю одеть в райский сад –

Предан не будет Иудой

И на кресте не распят.

 1994.

Третий тост

За дом и сушу пьют на корабле,

За волю пьют былые хулиганы.

Но пьют за тех, кто спит в сырой земле,

Ребята, что вернулись из Афгана.

 

Вернулись. Живы. Это не беда,

Что злой огонь в глазах играет спьяну.

Они теперь герои навсегда –

Ребята, что вернулись из Афгана.

 

Но не из книжек. Правду о войне

Они расскажут только за стаканом.

Живут себе, обычные вполне,

Ребята, что вернулись из Афгана.

 

Прошли года. От дыма папирос,

От смеха деток затянулись раны.

Но неизменен только третий тост:

За тех, кто не вернулся из Афгана.

     1996.

ПОДРУГА

Я за здравие поставлю свечку,

Слава Богу, не за упокой.

Нет на пальце верности колечка,

И не надо. Лишь бы был живой.

 

Будет день, и заживут все раны.

Будет ночью счастье и покой.

Лишь бы ты вернулся из Афгана,

Мой бесстрашный, сильный, мой герой.

 

С детских лет я о таком мечтала –

В этом нету девичьей вины.

Я тогда, конечно же, не знала,

Что такое ждать вестей с войны.

 

Что такое ранние морщины,

Молодые косы в седине

Тех подруг по горю, чьи мужчины

Навсегда остались на войне.

 

Может быть, они просили плохо,

Бормоча молитвы невпопад?

 О, Святая Дева, ради бога,

Возврати мне милого назад!

 

Он вернется, улыбаясь мало,

С пустотой в усталых ямах глаз.

Не таким его я провожала,

Но люблю другим уже сейчас.

 

Если я коснусь своей рукою

Щетины, не бритой много дней,

Значит, мне назначено судьбою

Быть счастливей бабушки моей.

          1996.

*     *     *

Я из сотни одна одиночеству не уступила,

Двадцать месяцев ждать мне хватило и чувства, и сил.

Только даже любовь для меня тебя не сохранила –

Под конец своей службы мой суженый мне изменил.

 

Я так верила в то, что сильней моего поцелуя

Никогда и ничто на распахнутом сердце твоем

Не оставит следа. Но шальная чеченская пуля

Мне устроила пир за большим поминальным столом.

 

Все как будто на свадьбе: стекаются толпы народа,

Наполняются рюмки, и колокол бьет в пустоте.

Только вместо тебя на стене твое юное фото,

И невеста твоя в черном платье и черной фате.

 

Роковая соперница-смерть поступила жестоко:

Ей всецело достались и тело твое, и душа.

Только я благодарна и ей, окаянной, и Богу,

Что погиб ты мгновенно от пули, а не от ножа.

                 2004.

Невеста

В тот трагический миг, когда солнце остыло,

И огнем разметало осколки окна,

Так похожа на ту, что давно изменила,

В белом платье невесты явилась она.

 

Этот вечер безрадостный заколдовала:

Отвела и гранаты, и пули врагов,

И, как в мирные дни, до утра целовала,

Растревожив мечты ароматом духов.

 

Это что за награда – такая отрада?

Было ль в жизни сильнее того что-нибудь,

Как измазала девушка парня помадой:

И уста, и погоны, и китель, и грудь.

 

И уже на рассвете с улыбкой счастливой,

Но таким, что не дрогнет ни сердце, ни бровь,

Отыскали его навсегда молчаливым,

А на теле была не помада, а кровь.

 

Все решило давно за него провиденье.

Кто-то за упокой наполняет бокал.

Но последним, безумным предсмертным мгновеньем

Было счастье, которого в жизни не знал.

                                  2004.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Спи, любимый мой сыночек,

Позабудь свои года.

Под покровом страшной ночи

Голос мамы, как мечта.

 

На холодном поле боя

Ты страдаешь, а не спишь.

Я всегда, везде с тобою,

Мой единственный малыш.

 

Не узнать твоим игрушкам

Щек с небритой щетиной.

Лишь курносый нос в веснушках

День и ночь передо мной.

 

Лучше падать у кроватки

От усталости без сна,

Лучше с двойками тетрадки,

Синяки… Но не война.

 

Что-то в сердце так кольнуло,

Как в предчувствии беды…

Как бы я к тебе прильнула,

Принесла тебе воды!

 

Мать случайно задремала

И в своем счастливом сне

Сына в лоб поцеловала,

Провела по голове.

 

«Мама, я истосковался,

На тебя не посмотреть…» -

Сын со стоном приподнялся,

И в лицо дыхнула Смерть.

           1998.

 

НОВОГОДНИЙ БАНКЕТ

В хрустале дотлевают окурки,

Разыгралась бриллиантов игра.

Подается на сцену Снегурка,

Словно лучшая к водке икра.

Будут губы рубиновым цветом

Целоваться с бокалом вина,

Будут дамы в шелка разодеты,

Будет первая леди пьяна.

 

А потом растворятся в шампанском,

Как в безумном экстазе костра,

Варьете в своем танце цыганском,

Серпантин, конфетти, мишура.

Вдруг родится догадка в угаре

Про Снегурку (скандальный сюрприз):

«Эта крошка – танцовщица в баре!

Покажи нам, красотка, стриптиз!»

 

Но нарушит веселье в разгаре,

Как не званый ни кем Дед Мороз,

Одинокий старик на бульваре

С пьяной песней, знакомой до слез.

Чтобы все за окном обомлели,

Древний морж на банкете чужом

Затанцует, подобно метели,

На измятом снегу босиком.

1997.

 

КАНДАЛЬНАЯ

За острогом острог, за туманом буран…

По этапу в Сибирь гнал конвой каторжан.

Словно сквозь решето, самых стойких в пути

Оставляла судьба, чтобы дальше вести.

А вести-то куда? Из тюрьмы бы домой

Каждый полз из последних, босой и нагой.

Близко милый порог, а Сибирь далека.

Плачет шея по петле, что с мылом легка.

 

Ох, кандальная цепь, вместо звона церквей

Спой псалом погребальный свободе моей.

Коль, лишившись терпенья от горя и мук,

Зазвонит вся Сибирь –  вздрогнет сам Петербург.

 

Все равны в кандалах, как у божеских врат, -

Дворянин-декабрист и цыган-конокрад.

Знать, на небо ведет этот проклятый край,

Через адовы муки – дороженька в рай.

Так зачем же вы, узники, силитесь встать

В час, когда перед вами навек благодать?

Чтоб еще подышать, чтоб на смерть свою спеть,

Чтобы кровью своей захлебнуться успеть.

 

Ох, кандальная цепь, вместо звона церквей

Спой псалом погребальный свободе моей.

Коль, лишившись терпенья от горя и мук,

Зазвонит вся Сибирь – вздрогнет сам Петербург.

                            1993.

*     *     *

Пустеют русские божницы,

Как выбитые зеркала.

Иконам Русь, наверно, снится:

Летят над куполами птицы,

Кричат над куполами птицы,

И скорбно бьют колокола.

 

Образов почерневших доски

Уплывают в чужие дали.

Не увидеть на ликах плоских

Затаившихся слез печали.

Пережили вы предков наших,

Пережили позор и горе,

Но всего вашим душам краше

Все же стены родных соборов.

 

Вы вовек не желали Рима,

Не мечтали о Ватикане.

Вместе с нами вы шли в Цусиму,

На французов шли вместе с нами.

Но, родных до крови и мозга,

Мы вас жгли и о камни били.

И крестилась, глотая слезы,

Наша Русь в кандалах Сибири.

 

Но убранство икон дороже

Для людей, чем душа святого.

И мы сделали вас, похоже,

Жертвой дьявола золотого.

Русь все та же – цветет орешник,

Ели стройные, вековые.

И такая же боль, как прежде,

В бестелесных чертах Марии.

 

Пустеют русские божницы,

Как выбитые зеркала.

Иконам Русь, наверно, снится:

Летят над куполами птицы,

Кричат над куполами птицы,

И скорбно бьют колокола.

        1992. 

 

ПАЛАЧ (романс)

 

По дороге на казнь, дольше жизни самой,

Ковылял заговорщик безусый.

А у плахи палач, да такой молодой,

Синеглазый, кудрявый и русый.

Смертник шел, как на пир, и укол дерзких глаз

Не осилил палач, отвернувшись.

Глупый мальчик-палач убивал в первый раз

И не знал, что казнил свою душу.

 

А потом много дней еще вздрагивал он

От кровавого страшного взрыва...

Но с годами забыл, словно тягостный сон,

Смаковал за работою пиво.

Он уверовал в то, что губил подлецов,

В самых тяжких грехах уличенных,

Но смеялись ему его жертвы в лицо,

И боялся он их, обреченных.

 

Нес он службу свою, как привычный удел,

Проявляя старанье и рвенье,

С каждым взмахом руки все мрачнел и грубел,

Приводя приговор в исполненье.

Декабристы, народники пили до дна

Свою долю, встречаясь у Бога.

Сколько было их всех, лишь идея одна,

Да всё те же палач и дорога.

 

Он их всех пережил и поныне живет,

Он не ранен, не гол, не контужен.

Нашей грешной земле так любим только тот,

Кто Христу абсолютно не нужен.

И на плахе, где узники в траурный плащ

Слез не лили при пытке жестокой,

За всю жизнь в первый раз горько плачет палач,

Поседевший старик одинокий.

                  1993.

 

* * *

Ее глаза, как две могилы,

А раньше были, как моря,

В которых ночью звезды жили,

А утром – нежная заря.

 

Она в груди своей носила

Невинной радости секрет.

Она какой-то тайной силой

Была хранима сотни лет.

 

Она была травой осокой,

Ядреной, сочной, молодой,

Весною ранней, ясноокой,

Суровой снежною зимой.

 

Она была веселым пиром,

Копилкой песен, игр и яств.

Она была загадкой мира

Для всех заморских государств.

 

Она жила, детей рожая,

Варила щи, растила рожь…

Она одна была такая –

Чиста, свежа, как летний дождь.

 

Когда-то все в ней было свято

В монастырях, в церквях, в семье.

Она не ведала разврата,

Что цвел на варварской земле.

 

А нынче Русь пуста, раздета.

В душе лишь раны да грехи.

Ее последние поэты

Строчат надгробные стихи.

 

Они, голодные, больные,

До смерти будут ей служить,

Чтоб над крестом былой богини

Весь мир мог голову склонить.

1999.

 

*     *     *

Я дождусь, когда ангелы сменят обличье

И устроят в раю ослепительный бал,

И, скрывая под масками святость безличья,

Позовут мою Музу на свой карнавал.

 

Я дождусь, когда слуги горящей геенны

От кровавых деяний своих отойдут

И, очистив от копоти адские стены,

Перед Музой стиха на колени падут.

 

Я дождусь, когда Бог осознает, что Дьявол-

Его бывший, восставший когда-то собрат;

А лукавый поймет, что в веках не оставил

Даже пепла, ведь души, увы, не горят.

 

И греховно-святая Богиня искусства

Отразится, как свет, во вселенском клише.

И затопит весь мир половодие чувства,

И пребудет гармония в каждой душе.

 

И когда я услышу, узнаю об этом,

То спокойно собраться смогу на покой,

Ведь в аду и в раю я останусь поэтом,

Не расставшись с любовью, пером и мечтой.

 

Только все это грезы, бесплотные сказки.

И мне хочется в жизни, такой непростой,

Отлюбить и отпеть, перемерять все краски,

Не расставшись при том со своей чистотой.

2000.

 

МУДРОСТЬ

Велик соблазн - без осторожности

Испачкать красками холсты.

Да только счастье в невозможности

Догнать корабль своей мечты.

 

Поэм - бесчисленное множество...

Но, отправляясь на покой,

Мне б осознать свое ничтожество

Перед шекспировской строкой!

 

Одной строкой, простой и царственной.

И мне понять хотя б одно:

Что не воспользоваться дарственной

На все сюжеты не дано.

 

Что все изящество художества -

Пожара тлеющего гарь.

Но мне б сложить свое убожество

На бесполезности алтарь.

 

Кивнуть судьбе не укоризненно,

Узнав, испробовав всего,

Познать сократовскую истину:

Я знаю - ровно ничего.

1999.

 

ЦВЕТОЧНАЯ СТРАНА

 

КАБАЦКАЯ (песня)

 

Нищие на паперти мерзли дотемна,

А в трактире скатерти мокры от вина.

Пьяные извозчики водкой от души

Заливают за день добытые гроши.

Лодочник не думает: быть или не быть,

Он готов последние сапоги пропить.

Душу нараспашку - а ну ее, в стакан !

Эй, хозяин-батюшка, подставляй карман !

 

Эх, голь кабацкая, кути сильней !

Вся челядь вятская, седлай коней !

Сегодня будет у нас пир горой,

А завтра всё расти травой !

 

Гнутся спины на поле крепостных подруг.

Держит девку за косу молодой барчук.

И не то чтоб юноша на холопку злой,

Просто эта девушка хороша собой.

Плачет подневольная, а барчук и рад:

Служит где-то в рекрутах удалой солдат.

Быть тебе, красавица, милому вдовой,

Барину - любовницей, а тоске женой.

 

Эх, голь кабацкая, кути сильней !

Вся челядь вятская, седлай коней !

Сегодня будет у нас пир горой,

А завтра всё расти травой !

 

Тужит мастер-кукольник: куклы хороши !

Им все силы отданы, а цена - гроши.

Ты с досады женушку хворую не бей,

Лучше крепкой брагою грусть свою залей.

Ты найди на улице девку для утех,

Пусть нужда привычная твой искупит грех.

Про красотку общую знает весь кабак.

Быть бы ей царицею, да цена - пятак.

 

Эх, голь кабацкая, кути сильней!

Вся челядь вятская, седлай коней!

Сегодня будет у нас пир горой,

А завтра все расти травой!

 

1993-1994.

 

 

СМЕРТЬ РАЗБОЙНИКА

 

Хоронили разбойника, черноглазого парня,

Только пыль придорожная да кровавый закат.

Ненасытные вороны, словно кошку на псарне,

Отпевали покойника на разбойничий лад.

 

Сын пропойцы-извозчика, околевшего в поле,

И замерзшей на паперти незаконной вдовы.

Унаследовал молодец только вольную волю

Да судьбу горемычную - не сносить головы.

 

Сколько силы и удали, сколько гордой отваги

Превратилось в отчаянный сатанинский разгул !

Словно песня неспетая схоронилась в овраге,

И последние отзвуки мокрый ветер задул.

 

И никто за усопшего не наполнил и кружки,

И никто над могилою, как всегда, не рыдал.

Вдруг расплакался колокол из ближайшей церквушки,

И молитву поп-батюшка на пол слове прервал.

 

А на небе все заново, как в разбойничьем детстве.

Приговор – пламя адское – Страшный суд подписал.

Дрогнул голос Всевышнего, как отцовское сердце,

Когда юного грешника он в Геенну послал.

                          

  1995.

 

*      *     *

Я упала в глубокий колодец любви,

Подо мною прозрачно сомкнулась вода.

До безумия нежно поют соловьи,

В сердце бьется слетевшая с неба звезда.

 

Захлебнувшись горячим нектаром весны,

От дурмана цветущих садов опьянев,

Я споткнулась о лучик волшебной луны

И очнулась от пенья колодезных дев.

 

Они вкрадчиво - нежно мечту о тебе

Превращали в реальность из дивного сна.

Я бесстрашно летела навстречу судьбе,

Одного лишь боясь - приближения дна.

1996.

 

Летний сюжет

Солнце лучами рисует автограф,

Радуга по небу льет акварель.

Память – не просто дежурный фотограф –

Автор сюжета в оттенках пастель.

 

Летнее утро. Прощанье влюбленных.

Пусть ненадолго, всего лишь на миг.

Вечный полет облаков окрыленных,

Чаек озерных надорванный крик.

 

Радость последнего прикосновенья,

Сладкая дрожь  приоткрывшихся губ.

Благословенная вечность мгновенья!..

Кляксы цветочные, ивовый чуб...

 

Непостижимо прелестные звуки –

С нежным надрывом поют соловьи.

Пик откровения. Близость разлуки.

Чудо надежды на вечность любви.

          2004.

Орфей

За окошком мир –

В грязных лужах звезды.

Фонаря сапфир

В кружевах березы.

Словно слезы фей,

Дождевые капли.

И поет Орфей

Про чужие дали,

Про прозрачность дня,

Про загадку ночи…

Он зовет меня,

Он порыва хочет.

Он меня искал

В облаках жасмина,

Он обет давал –

Быть пажом невинным.

Я живу, дыша

Ароматом лета.

Не хочу пажа –

Я люблю поэта.

Я его найду –

До рассвета вечность,

Я к нему приду.

Лейся, бесконечность!

Но его найти –

Словно луч в потемках,

Все мои пути –

Как кольца каемка.

Вот он, мой Орфей,

Как цветок на склоне –

Это соловей

В шелестящей кроне.

Чтоб его познать,

Чтоб с любимым слиться,

Я готова стать

Навсегда Жар-птицей.

       2004.

 

*     *     *

Упаду на паркет, как в лесную траву,

Растекусь лунным светом в таинственной мгле

И в объятьях твоих до зари заживу,

Как цветок под дождем на иссохшей земле.

 

Я постигну секрет: как пройти сквозь века

За короткую ночь, словно целую жизнь,

Я познаю безумство - полет в облака,

Где рожденье и смерть изначально сплелись.

 

И по-птичьи от счастья крича по утрам,

Сбросив знанье и опыт  в раздолье полей,

Я пойду за тобою в неведомый храм,

В коем стану небесной женою твоей.

 

Это остров мечты, долгожданная твердь,

В океане исканий всей жизни моей...

А за окнами прячется белая смерть -

Королева безрадостных будничных дней.

 

И от зависти черной она унесет

Меня с острова сказки, любви, красоты.

Но возьмет только тело и не обретет

Воплощенной в реальное счастье мечты.

1996.

 

Белая ночь

 

Я увидела белую ночь,

Словно фею с невидимым станом,

Невских ветров любимую дочь

И сестру голубого тумана.

 

Белый сумрак, жасминовый цвет,

Дрожь тумана и ветер прозрачный.

Белой ночи на тысячи лет

Суждено было стать новобрачной.

 

Мне она полюбилась в тот час,

Когда с неба на землю спустилась.

До утра не сомкнула я глаз

И навеки покоя лишилась.

 

Так цыгане влюблялись в коней,

Горячо, так, что разум теряли,

И, рискуя свободой своей,

Как невест, из-под стражи их крали.

 

Но ее не украсть, ей пора,

Она в первом луче растворится.

Она будет со мной до утра,

Как душа с умирающей птицей.

 

            1991.

 

 Поцелуй ночи

 

На небе след ночного поцелуя,

Застывший розой утренней зари.

Подобно звездам, гаснут фонари.

А ночь его так трепетно ревнует

 

К лучам дневного солнечного света,

К весенним  песням перелетных птиц.

Взмахнув прощально крыльями ресниц,

Она уходит, в черное одета.

 

И небо, насладившись яркой краской,

Зеленым разнотравием садов,

Рассыпанною радугой цветов,

Мечтает слиться с сумеречной сказкой.

 

И ждет свою влюбленную колдунью,

Ее шагов неуловимый хруст,

Чтоб прикоснуться целой гаммой чувств

К непостижимой тайне полнолунья.

 

А ночь спешит, дыханием волнуя,

Стыдливо пряча полный страсти взгляд.

Губами, обращенными в закат,

Опять его неистово целует.

                       2004.  

 

Спор волны со слезой

Спорила волна

С женскою слезой:

«Я, мол, солона,

Не  сравнить с тобой.

Женщина слезу

Сотню раз сглотнет,

Соль, что я несу,

Даже зверь не пьет».

Говорит в  ответ

Женская слеза:

«Что же, спору нет,

Ты всегда права».

Прямо в пену волн

Со щеки стекла.

Словно вихря столб,

Поднялась волна.

Разлилась она

Тучею грозы.

Обожглась волна

Горечью слезы.

1984.

 

Сады любви

Когда в садах любви цветут сирени,

Когда луна на клумбы льет вино,

Не помнит вьюги, холода и тленья,

Июньский мир, познавший все давно.

Измученный борьбой с концами света,

Хлебавший кровь свободных и рабов,

Он в сотый раз воскреснет для рассвета

Под пламенную песню соловьев.

Под стук копыт, стремящихся к откосу,

Под град вопросов, ждущих свой ответ –

Еще вчера – медлительный философ,

Сегодня – обезумевший поэт.

 

Когда в садах любви пылают розы

И рвут шипами утренний туман,

Губами, обожженными о звезды,

Целует небо бурный океан.

И вся земля, обласканная солнцем,

Трепещет в сильных огненных руках,

И, словно одержимая, смеется,

Забывшись в свежескошенных стогах.

И взмахивает в радостной тревоге

Сосновой бесконечностью ресниц.

Ей снится нескончаемость дороги,

Измеренной полетом певчих птиц.

 

Когда в садах любви желтеют листья

И травы тяжелеют от дождя,

Осенний мир готов проститься с жизнью,

Чтоб вновь родиться много дней спустя.

Чтоб вспомнить о Ромео и Джульетте,

Махнув рассвета пурпурным крылом.

Так будет еще тысячи столетий

С Адонисом, Орфеем и Христом.

Так будет и со мной. Мой парус – лира.

Мой вечный путь – спираль – к кольцу кольцо.

Хочу прожить по всем законам мира

Героев, муз и подлинных творцов.

                        2004.

 

ПОЭМА- ЦИКЛ «СЛАВЯНЕ»

 

ЦВЕТОЧНАЯ СТРАНА

 

В чаще волшебной, в зеркальном затоне,

Словно кусочек полночной звезды,

Желтая жизнь поселилась в бутоне

Юной кувшинки - сестрицы воды.

 

Розовым запахом дышит шиповник,

Тихо целуя росу на кустах,

Словно неопытный нежный любовник,

Сердце сжимает в своих лепестках.

 

Небо застыло с невольным укором -

Как голубые луга хороши ! -

От глубины василькового взора,

От чистоты васильковой души.

 

Что это ? Может, церквушка лесная ? -

Прелести хрупкой немного стыдясь,

Звоном лиловым весь лес оглашая,

Сто колокольчиков радуют глаз.

 

Нету здесь церкви, икон и пророков,

Не пролилась здесь священная кровь.

В каждом листочке - дыхание бога,

В каждой травинке - добро и любовь.

 

Нет тут закона. Лишь вечная юность

Правит невинной цветочной страной.

Чтобы понять ее тайную мудрость,

Надо быть радугой или луной.

 

Королева русалок

Искупаться в любовной реке

И почувствовать жемчуг в руке

Может в полночь сложившая стих

Королева русалок нагих.

 

Может тело отдать всем подряд,

Не снимая роскошный наряд

Из чешуйчатых  бус на груди,

Шлейфа лилий и звезд позади.

 

Разве жалко ей сладкой любви? –

Кто угодно ее позови.

Ведь для этого в небе луна,

Ведь для этого в мире весна.

 

И звенит ее розовый смех,

Серебрится и радует всех.

И бесхитростно манят глаза,

И с улыбкой глядят небеса.

 

Но недолго ей птицею петь:

Словно клетка, рыбацкая сеть,

Как секира, весло над водой,

И рыбак красоты неземной.

 

Но добычу свою разглядев,

Он поймет, что из тысячи дев

Он такой никогда не найдет.

Он сегодня домой не пойдет.

 

Будет жаркая-жаркая ночь,

И полюбит озерная дочь

Посреди предрассветной тиши

Всею силой природной души.

 

И стекутся кувшинки, дивясь

На русалочью нежность и страсть.

И с утра соловьиная трель

Не спугнет в камышах колыбель.

 

Но на зорьке русалочий крик

Целый лес испугает на миг –

Неподвижно застынет тоска

В охладевших губах рыбака.

 

Содрогнется медлительный плес

От безумных девических слез,

И заплачут навзрыд небеса –

Это летняя будет гроза.

 

Ундина

Дикарка с глазами серны,

Царица на берегу.

Она не бывает верной

Ни князю, ни рыбаку.

 

Диковинка темной глуби

Под вечер кого-то ждет,

Всю ночь исступленно любит,

А утром без слов уйдет.

 

Счастливая, на рассвете

Потухшей молясь звезде,

Мечтает о скором лете

С кувшинками на воде.

 

И снится ей утром свежим,

Как дивно цветет земля,

Как волны осоку нежат

Под пение соловья.

 

Она влюблена в кого-то,

От радости чуть дыша.

Живет на ветру полета

Речная ее душа.

 

Но завтра же страстью бурной

С другим изойдет она.

Лишь струям воды лазурной

Она навсегда верна.

 

Зачем же боятся жены

Красы ее неземной? –

Мужья из лесного дома

Уже не придут домой.

 

Ведь в ласке безумно сладкой

И девственной, как весна,

Такая живет загадка,

Что сводит навек с ума.

 

Славянская пастораль

Мы считали овец на зеленых лугах,

Мы мечтали о сладких и радостных снах,

Но луна напоила вином целый мир,

Подливая нам в чаши весны эликсир.

 

И без сна и покоя плескался в воде

Призрак вечной мечты на далекой звезде.

Ароматы цветов будоражили кровь,

И невинно восток что-то пел про любовь.

Мы понять не могли, для чего журавлям

Их любовные ласки, не нужные нам?

Разве мало влюбленным резвиться и петь,

И, прижавшись друг к другу, на небо глядеть?

 

Сладострастно шепча, нас манили кусты,

Но мы были настолько нежны и чисты,

Что не стали судить подгулявших бродяг,

Что в бесстыдном экстазе скатились в овраг.

 

Мы дивились: быть может, и это любовь?

Но наполнила нас эта странная новь…

И стыдливый и робкий, как девственный страх,

Поцелуй на мгновенье застыл на губах.

 

*     *     *

Как плачет солнце ненароком,

Звеня капелью под окном,

Как бьется в зареве востока,

Как будто сто сердец в одном, - 

 

Земля не ведает. Уснула

В объятьях ласковых лучей.

Еще одна зима минула

С седыми вьюгами ночей.

 

Вздыхает сладко и устало

Земли разнеженная плоть,

Напоена водою талой,

Как хлеба свежего ломоть.

 

Ей близость солнца – это счастье –

Испить на вкус его огня.

И шепчет, пьяная от счастья:

«Возьми меня, люби меня!»

 

И, истекая желтой кровью,

Что вечно льется в мед полей,

Оно горит такой любовью,

Что не знакома на земле.

 

Но кто и где ему ответит

Такой бескрайней бездной чувств?

И не найти на белом свете

Вторых таких же пылких уст.

 

Его судьба – на водостоке

Невинно плакать день за днем

И вечно богом одиноким

Царить на небе голубом.

        

Цветок

Для цветка весь мир иной:

Вырос колос до небес.

Он упругий, налитой,

Он тяжелый, словно крест.

 

Как на тысяче крестов,

Тяжко стынет плоть полей.

Цвета выцветших холстов

Пыль клубится по земле.

 

Просят влаги столько дней

И ни жить, ни умереть

Иглы высохших корней

Не дают земной коре.

 

Благо, сжалился восток

И пролил воды черпак.

И запел, звеня, цветок,

Уродившийся сорняк.

 

Для чего ты вырос? Зря…

Связки зерен хлеб несут,

Но ни звезды, ни заря

Их от жажды не спасут.

 

Соловьиною мечтой,

Словно легкий мотылек,

Бесполезной красотой

Полон каждый лепесток.

 

Ты не нужен… Как поэт,

Что витает в облаках,

В годы голода и бед,

Где над миром – смерть и прах.

 

Превратят тебя во прах

Острым лезвием косы

И сотрут навек в снопах,

Не поняв твоей красы.

 

Берендеево царство

Золотое царство Берендея –

В море солнца утонувший край.

Он цветет, дыша и зеленея, -

Васильково-яблоневый рай.

 

Кружева бревенчатого мира

Заливают пеньем соловьи,

И живет загадочная лира

В самом сердце варварской земли.

 

На юнцов с льняными волосами,

Не познав желание и страсть,

Голубыми чистыми глазами

Смотрят девы, старших не таясь.

 

Веселят на свадьбах многолюдных

Гусляры мудреным языком,

И сосцы рожениц полногрудых

Истекают сладким молоком.

 

Как дубочки, детки подрастают –  

Бей их ветер, поливай их дождь! –

Сеют просо, игры затевают,

Хорошеют. Глаз не отведешь!

 

Кто-то умер в самом раннем детстве,

Кто при родах, взяв с собою мать,

А кому-то – никуда не деться –

Доведется старость испытать.

 

Смерть так смерть – без горя и печали.

Разве хочет, бывший молодым

Богатырь с могучими плечами

Стать когда-то слабым и седым?

 

И безгрешно любятся, как птицы,

В теплоте слежавшихся стогов…

И никто, как в детстве, не боится

Деревянных идолов-богов.

 

И сплетает с мудростью невинность

Берендея добрая рука.

Это сказка… Или божья милость…

Золотые, чудные века.

 

*     *     *

Красные девицы сеяли просо.

Ноги босые, тяжелые косы,

Сильные руки, округлые бедра,

Смуглые лица – на улице ведро.

Прятали взгляд, улыбаясь украдкой –

Ночью с желанным на озере сладко.

Надо отваром любовным умыться,

Бровь очернить, в серебро нарядиться.

 

Юные женщины сеяли просо.

Лентою с бляхой украшены косы.

Каждый часок на траве отдыхали,

В сладком предчувствии томно вздыхали.

Отяжелело огромное брюхо.

Надо рожать, только хватит ли духу?

Где и когда? А на то божья воля –

Может быть, дома, а может быть, в поле.

 

Вдовы безмужние сеяли просо.

Спины натружены, с проседью косы.

Зрелые губы не помнят мужчину,

Ветками ив под глазами морщины.

Думала думушку каждая баба:

Дети уж выросли. Снова могла бы

Выносить новых, привычно, без муки.

Тело, как груша, что просится в руки.

 

Старые женщины сеяли просо.

Груди обвисшие, белые косы.

Высохла плоть, догорели желанья,

Кости да тлен под холщевою тканью.

В блеклых глазах – ни луча, ни слезинки.

Черные вены бескровны, как льдинки.

Снилось им то, как чисты, что березы,

Красные девицы сеяли просо.

 

*     *     *

Поле боя расцвело

Черепами и костями…

Сколько лет с тех пор прошло,

Как незваными гостями

 

Люди страшные пришли

И железными руками

Все, что видели, смели

И погибли в битве сами.

 

И кровавою рекой,

Молодой и быстротечной,

Омывался их покой,

Преждевременный и вечный.

 

Потонули в море слез,

Что бессильны перед роком,

Пряди выдранных волос,

Поседевших раньше срока.

 

Затерялась злая весть

В посевных, дождях и стужах,

Но, кипя, варилась месть

В ядовитых вдовьих душах.

 

Знает сын, и знает мать:

Век у воина короткий,

Но учились воевать

Подраставшие сиротки.

 

Скоро ворогу грядет

Встреча с грозными гостями,

Поле боя расцветет

Черепами и костями.

 

Чур

Чур, Чур, охрани!

Чур, Чур, сохрани!

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Мне приснился каравай –

Будет счастье через край.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Мне вчера приснились птицы –

Значит, с миленьким любиться.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Почему мне не до сна?

Может, кончилась война?

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Нынче ласточка поет –

Значит, радость у ворот.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Я на Чуровой неделе

Все пряла свою куделю.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Будем сеять, будем ткать,

Выйдет срок – вернется рать.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Вот прошел и год, и два,

Гуще выросла трава.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Вот прошел десяток лет,

Изменился белый свет.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Я до внуков дожила,

А его не дождала.

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Мне уж скоро помирать.

Ох, сумею ли дождать?

Чур, верни мне жениха,

Я без крива, без греха.

 

Пепелище

Ратный воин слез с коня.

Что он ищет?

После вражьего огня –

Пепелище.

Не найдет несчастный муж

Своей милой.

Посреди кровавых луж –

Пепел стылый.

Рушить, резать и громить,

Мстить жестоко,

Лютых ворогов убить,

Жизнь за око!

Землю кровью пропитать,

Всю дочиста,

Изничтожить, истоптать

Ненавистных! 

Только этим не вернуть

К жизни милых –

Смотрят очи, дышит грудь

Через силу.

Отгремел ужасный пир

Победивших.

В сердце воина весь мир –

Пепелище.

 

*     *     *

Всяк, кто жив, - сосед и брат –

Целым миром строим град.

Сила черная прошла,

Все порушила, смела.

Славный град сожгла дотла,

Сверху кровью полила.

Только время ль горевать,

Слабину себе давать?

Стройка мирная кипит –

Первый дом уже стоит.

С чем не справились вдвоем –

То осилили втроем.

Впятером мы – так и сяк –

Как один большой кулак.

Стены граду возвратим,

Род свой славный сохраним.

Сад цветущий разведем.

Будем живы – не умрем.

 

Погребальный костер

Рвут оранжевые крылья

В клочья неба синеву.

Скоро пепел белой пылью

Запорошит всю траву.

 

Искры – рыжие алмазы –

Миг прожить обречены.

Не моргнув драконьим глазом,

Жрет огонь улов войны.

 

Павшим воинам не лучше ль

Жить среди своих богов?

Их очищенные души

Примет царство облаков.

 

Были все они готовы

К честной смерти – зрел и юн.

С одобрением суровым

Смотрит сверху бог Перун.

 

Молча веют волосами

Мать, жена или сестра.

Их сердца излечит пламя

Погребального костра.

 

Смерть привычна, как надежда.

Боль утихнет, все пройдет,

Если в граде, как и прежде,

Враг разбит и род живет.

 

Тот, кто умер за отчизну,

Не желал судьбы иной.

И вершат живые тризну

По ушедшим на покой.

 

Призвание воина

Насупленные брови,

Расправленные плечи.

Привыкший к виду крови

Травою раны лечит.

 

Трофеи-амулеты –

Обломанные стрелы,

Изъятые победно

Из собственного тела.

 

Царапины и шрамы –

Мужские украшенья,

Жестокая программа

Земле своей служенья.

 

Суровое призванье –

Носить щиты и луки,

Учиться выживанью

С любимыми в разлуке.

 

Глазами и руками

Приказывать природе,

Повелевать конями,

Безмолвствовать в народе.

 

Безмолвствовать на тризне

По умершему брату,

Не ведать укоризны

Судьбе под бой набата.

 

Безмолвствовать под пыткой

В проклятом вражьем стане –

Проверить дух попытка

И волю – крепче стали.

 

Вкусить на ложе слезном

Последний час полета,

Войти победоносно

В небесные ворота.

 

Слобода

Слобода – не тюрьма, слобода – это дом,

Молчаливо любимый, без слов,

Для мужчин с неподвижно суровым челом,

Не рожденных для женских оков.

 

Их с рожденья купали в студеной воде,

С малолетства садили в седло,

И подростками жили они в слободе

И считали, что им повезло.

 

И сносили издевки, насмешки и боль,

Стиснув зубы, учились молчать.

Но как сладко на лошади, черной как смоль,

За ученьем рассветы встречать.

 

Как приятно мальчишечью слабость бороть

Силой духа, что крепнет, как сталь,

И, как меч под кувалдой, ковать свою плоть.

И не знать, что такое печаль

 

По пленительной неге девических глаз,

По теплу своего очага,

По счастливым часам полыхающих ласк,

Ведь от ласки слабеет рука.

 

Им милее удар боевого копья,

Им дороже рубец от ножа.

Слобожане-товарищи – вот их семья,

Здесь их воля, мечта и душа.

 

Обоерукие воины

И удар не будет мукою,

И до смерти не порежутся.

Воины обоерукие –

То ли бьются, то ли тешатся.

 

Плод, созревший в обучении,

Сочен, тверд, любим и сладостен –

Боевое развлечение,

Миг полета высшей радости.

 

Кони всхрапывают резвые –

Ветер свежий, ноша легкая.

Братский бой – не вражье месиво,

Не побоище жестокое.

 

И звенят мечи булатные,

Не знакомые со скукою,

И резвятся парни ратные –

Воины обоерукие.

 

Хазарские кони

Ох, и добрые кони хазарские –

И стройны, и сильны, и красивы.

Крепкий круп, шелковистые гривы –

Вот добыча поистине царская.

 

И строптивые вы, и упрямые:

Седокам незнакомым не рады.

Мы вас всех усмирим до заката,

Не противьтесь же нам, окаянные.

 

Мы клещами колен тренированных

Вам бока непривычные сдавим

Так, что дрогнете. Но, не лукавим:

Вы не будете в клетку закованы.

 

Не рабами вы станете всадникам,

А друзьями, любимыми, славными.

Меж холмами житье разнотравными

Будет вам и раздольем, и праздником.

 

Напоим вас водицей студеною,

Подкуем, как девиц, приголубим.

Словно братьев, навеки полюбим

Всей славянскою душою бездонною.

 

Не для вас ли дубравы сосновые?

Не для вас ли ключи ледяные?

Будут наши просторы земные

Новым домом вам, родиной новою.

 

Жена слобожанина

Юноши рослые, златоголовые –

Сила медвежья, а ловкость кошачья.

Девушки юные, сколько ни плачьте –

Губы вишневые, груди медовые,

 

Белое тело, что облаком пенится,

Высохнет смолоду в доме безмужнем.

Воину ласки и неги не нужно,

Лишь слобода – роковая соперница.

 

Мыться слезами – любить слобожанина,

Век вековать ни вдовой, ни женою.

Зверем подстреленным сердце заноет,

Колкой стрелою разлуки ужалено.

 

Горькая участь жены слобожанина! –

Мужу роднее жены воевода,

Братья дружинные. Многие годы

Жить не обласканной ей, неприкаянной

 

В доме у свекров. Лишь деточки малые

Станут единственной радостью женщины.

Ими растрогана, ими утешена.

Долго ли счастье ее запоздалое?

 

Манит сынов слобода неприступная,

Снятся им подвиги, снятся сраженья,

Грезят лишь ратным они снаряженьем.

Что тут поделать – судьба неподкупная!

 

Вырастет девица, дочка красавица.

Выдать бы замуж по маминой воле,

Чтобы не знала испытанной доли.

Только вот с сердцем насильно не справиться.

 

В самых достойных невесты влюбляются –

В воинов ратных, плечистых и стройных.

Братья на страже – и в граде спокойно,

Только их жены страдают и маются.

 

 

* * *

Князю холопка перину стелила,

Окна росою вечернею мыла,

Липой и мятою в бане душилась,

Тела медового сладко стыдилась.

 

Князю холопка подушки взбивала,

В губы из губ ему пиво вливала,

В полночь ему колыбельные пела.

Тайну предчувствуя, плоть тяжелела.

 

Теплыми вздохами грудь распирало.

Бьется под сердцем - а горя ей мало.

Чрево созрело, а разум ребячий -

Замуж не выйти, а девка не плачет.

 

Будет княгиня от злости метаться...

Где ей, нелюбой, с желанной тягаться !

Не побоится холопка проклятий -

Златом расшиты на девушке платья !

 

Будет обласкан отцовской любовью

Маленький княжич со смердовой кровью,

Будет от сглазу дитяти хранимо

Пуще, чем сын от жены нелюбимой.

 

Вырастет молодец статный и сильный.

Будет пора урожаев обильных.

Будет сынок на земле своей княжить,

Грозным врагам свою силу покажет !

 

Будут смеяться небесные своды,

Будут подруги водить хороводы,

Будут в глубинах дубрав соловьиных

Звездные ночи для самых счастливых.

 

Счастье взахлеб напоследок ей снилось ...

Вдруг бы и в жизни все так же случилось !

Может вернуться !? - душа встрепенулась -

Поздно ... На шее петля затянулась.

 

 

Ленточка

Вейся, ленточка, как змейка,

Заплети мою косу.

Я присяду на скамейку,

Покажу свою красу.

 

Пусть увидит мой желанный:

Мак не может так цвести!

Пусть приходит долгожданный –

Глаз не сможет отвести!

 

Замани его несмело

На всю ночь хотя бы раз,

Чтоб узнал, что мое тело

Еще глаже, чем атлас.

 

Не завидуй ласке жгучей,

Как я с миленьким люблюсь.

Я с тобою, неразлучной,

Своим счастьем поделюсь.

 

А потом разделим горе,

То, какого ты не ждешь:

В моем свадебном уборе,

Как терновник, расцветешь.

 

И нелюбого супруга

Будем тешить по ночам.

Лейся, горькая подруга,

Алой кровью по плечам.

 

Словно плетка удалая

В сильных мужниных руках –

После свадьбы он узнает

О былых моих грехах.

 

Я утру тобою слезы,

Лента, ленточка моя,

И приникну к той березе,

Где под пенье соловья

 

Я любимого встречала.

Здесь ты станешь мне родной,

Самой нежной, самой алой,

Самой шелковой петлей.

 

Полынь

Манит волею теплынь,

Только некуда идти –

Перекрыла мне полынь

Все дороги и пути.

 

Стройный терем, как скелет,

В пору свадебной гульбы.

Мир в цвету, а счастья нет

В плотном неводе судьбы.

 

Я проплачу все глаза –

Утони моя беда!

Но полынная слеза

Ядом катится в уста.

 

Сладко шепчет мне: «Остынь!»

Вишня-ягода в ветвях.

Жмурясь, пробую… полынь!

Жгучий привкус на губах.

 

«Пой, гуляй и веселись! –

Дивно молвят соловьи, -

Прожигай за лето жизнь,

Сочтены кукушкой дни.

 

Доедает тело хворь,

Грудь сдавило – не вздохнуть,

До осенних ярких зорь

И не думай дотянуть».

 

Я полынную траву

Всю отчаянно скошу,

Изломаю, оборву,

На кусочки искрошу.

 

Знаю, чует воронье:

Над полынью наглумлюсь

И от горечи ее,

Как от дыма, задохнусь.

 

Утопленница

 

Пойте, дружные русалки !

Заводите хоровод !

Среброхвостые весталки

В глубине озерных вод !

В полночь дева утопилась,

Принесла в подарок вам

Красоту, что и не снилась

Ни дубравам, ни волнам.

 

Дева знала, как прекрасно

В синей глуби отдыхать.

На груди ее атласной

Будут рыбки зоревать.

Дева знала, что русалкам -

Сестрам мокрых берегов -

Для красы такой не жалко

Перламутра жемчугов.

 

Вы подругу нарядите

Для своих веселых игр,

Тину ленточкой вплетите

В косы русые до икр.

Пусть еще милей и краше

Еженощно в нужный срок,

Не боясь хазарской стражи,

Входит к хану на порог.

 

Пусть она его щекочет,

Невзирая на мольбу,

И неистово хохочет,

Вспомнив всю свою судьбу.

“Помнишь, хан, как я просила

Отпустить меня домой,

Как любил меня ты силой,

Как глумился надо мной ?

 

Как я плачем исходила

По сторонке дорогой,

По тому, кто был мне милым

И убит твоей рукой ?

Ты был счастлив и беспечен.

Да и я уж не скорблю.

Что ж не радуешься встрече ? -

Я ж теперь тебя люблю !

 

Я теперь навек с тобою -

Сам нашел свою судьбу:

Под венец тебя с собою

В темный омут уведу”.

 

Утро

Млечно-бело-розовое утро,

Нежно подрумяненный восток,

Снег, посеребренный перламутром –

Смерти ночи ежедневный срок.

 

Где-то далеко, за косогором,

Там, где ельник инеем блестит,

Княжьим горностаевым убором

Облако пушистое висит.

 

Над парными, теплыми хлевами

Бесполезно кружит воронье,

Хлещут бабы красными руками

В леденящей проруби белье.

 

В черных избах стены отскребают

Желто-серым чистящим песком;

Молодухи стряпать начинают,

Разбавляя тесто молоком.

 

По следам копыт заиндевелых

Можно сразу взглядом угадать,

Где отряд охотников умелых

Нынче будет зверя забивать.

 

Звякая костяшками браслетов,

Собирает хворост на дрова,

В полушубок заячий одета,

Юная цветущая вдова.

 

Не спешит с работой, ведь навстречу

К ней идет, желанный столько лет,

Лисий мех набросивший на плечи

Холостой молоденький сосед.

 

Брови – точно крылья черной птицы,

Тень ресниц, как лепестки вразлет.

Под уздцы гнедую кобылицу

С дровяной поклажею ведет.

 

Прячет взгляд, прерывисто вздыхает,

На дороге медлит неспроста.

И улыбка радости играет

На его нетронутых устах.

 

Как бесстыдно склюнула голубка

Кроху хлеба прямо у крыльца,

Так сорвали розовые губки

Поцелуй безусого юнца.

 

Святки

Сверкает снег на опушенных рукавицах,

Зарделись щеки от мороза огоньком.

Отяжелевшие от инея ресницы

Как будто святочным облиты молоком.

 

Ах, эти праздничные, красочные Святки!

Метель дорожки заметает – не пройдешь,

Но по сугробам на веселые колядки

Спешит на выдумку шальная молодежь.

 

Чернеют сажею измазанные лица,

Торчит солома из-под шапок – не узнать.

Резвятся парни, потешаются девицы.

Гульба до одури – гулять не воевать.

 

Поют охрипшими от стужи голосами,

Сулят согласья, урожая и детей.

Не за подарки. Нынче встреча с чудесами

Дороже всяческих гостинцев и грошей.

 

Сегодня ожили и ветры, и деревья,

Горят алмазами глубокие снега;

Срезают звездочки в угоду Млечной Деве

Стального месяца точеные рога.

 

Разгулу нечисти сегодня нет предела:

Вот-вот покажутся копыта иль пятак.

Ведь даже прорубь в эту ночь заледенела –

То дело навье, а иначе как же так?

 

Да только бесы не мешают, не тревожат,

Не нарушают ни веселье, ни гульбу.

А в полночь девки незамужние ворожат,

Чтоб осторожно заглянуть в свою судьбу.

 

Снегурочка

Накрасив ресницы серебряной краской,

Обсыпав сияньем собольи меха,

Из дальних лесов, а быть может, из сказки,

Приходит она – воплощенье стиха.

 

Вплела он иней в тяжелую косу,

Украсила шею кусочками льда.

Во лбу ее – месяц, в глазах ее – звезды…

Как зимняя тайна, ее красота.

 

Ступает она по сугробам искристым,

Гуляет меж елей в часы полутьмы,

Сверкает улыбкой, холодной, но чистой, -

Хозяйка суровой славянской зимы.

 

Ни тени румянца в чертах бестелесных,

Девических шуток не знают уста.

Но все же, как пух облаков поднебесных,

Она для души окрыленной – мечта.

 

Мечта о любви, неземной, идеальной…

Ее б человеческой лаской согреть!

Но тонут порывы во вздохе печальном –

Огонь в ее сердце – не счастье, а смерть.

 

Так бойся же, дева, любви, как и  лета,

Скрывайся же вечно в сосновых ветвях!

Но стань недоступною Музой поэта,

Живущего в белых таежных снегах.

 

Прозренье Снегурочки

В ледяных дворцах ее души,

Миллионом радуг расцветая,

Яркие, как сказки, миражи

Ослепляют, тут же исчезая.

 

Исчезают, чувства всколыхнув,

Осветив на миг ее дорогу.

Ледяное сердце распахнув,

Заронить искры в него не могут.

 

Ей в снегах уютно и светло,

Белизна покоем опьяняет.

Но ее холодное чело

Иногда сомненья изменяют.

 

Где-то там, в неведомых краях,

Может быть, все как-то по-другому:

Светят звезды прямо на ветвях,

В птичьих песнях – лунная истома.

 

Может, где-то яркие цвета

Существуют не в воображеньи? –

Зарождались мысли. Но мечта

Не пробила стену отчужденья

 

Вечных льдов. Застывший зимний клен

Не спешил поведать ей о лете,

О любви. И вдруг приснился сон,

Рассказавший обо всем на свете.

 

На заре, очнувшись ото сна,

В тот же час Снегурочка взмолилась,

Чтобы к ней хоть раз пришла Весна,

Только раз!.. И тут же прослезилась.

 

И познала счастье в первый раз

В новизне апрельской круговерти,

Промелькнувшей жизни звездный час –

Час мечты, любви и ранней смерти.

 

Масленица

Ах, ты, Масленица!

Уходи, Зима, с крыльца

За леса и за моря,

Не морозь народ зазря!

Эту лютую старуху

Мы проводим медовухой,

А потом запьем пивком

Да закусим окуньком.

По гостям пойдем с блинами,

С расписными рушниками,

В самых добрых сапогах,

В самых ярких кушаках,

В шитых шелком сарафанах,

В самых праздничных кафтанах.

Всюду ленты и тесьма,

И белила, и сурьма.

Шали – в кистях и узорах

Сверх серебряных уборов.

Блещут кольца на перстах,

Смех и шутки на устах.

Наши сильные мужчины

Будут драться без причины,

Получая синяки,

Разминая кулаки.

После, чтобы выгнать стужу,

Крепость снежную разрушим.

Почесть марту воздадим –

Чучело соорудим

Из тряпья и из соломы.

Выбегайте все из дома!

Всех на праздник мы зовем,

Всех порадуем костром.

Люди, разом становитесь,

Дружно за руки беритесь!

Будет чучело гореть,

Чтобы души нам согреть.

Будем петь и танцевать,

Красно солнце зазывать.

 

Весна

Прекрасной раннею весной

Пригрета яркими лучами

Земля беременна водой,

Что льется талыми ручьями.

 

Вздыхает сладко и легко –

Пары над кручами клубятся –

Земные роды далеко,

Но что за радость – дожидаться!

 

В своем бесстыдстве наготы

Она невинна и свободна.

Ее загадка красоты

В девичьем чреве плодородном.

 

Сквозь толщу чистую воды,

Сквозь струи ярко-золотые

Ей снятся белые сады,

Ей снятся травы луговые.

 

А в них – пахучие цветы

И ягод целые поляны;

И след от свежей борозды,

И гряды в зарослях бурьяна.

 

Тепло ночей и солнца жар,

Поляны ягод покрасневших

И долгожданный летний дар –

Плоды в ветвях отяжелевших.

 

И грезит вешняя земля,

Как ширь распластанного неба

Хранит созревшие в полях

Колосья будущего хлеба.

 

Русалья неделя

Русалки водят хороводы,

На берегах вовсю шалят.

В лесах поднявшиеся воды

Слизнуть всю живность норовят.

 

Из града нынче не выходят,

Сидят пока мест по домам.

Русалки изгородь городят,

В воде возводят терема.

 

Но вместо вытесанных бревен

Кладут не зайцев и лисиц,

А тех, кто тонет в час неровен, -

Младенцев, старцев и девиц.

 

И в эти дни отцы и братья

Не строят тын, амбар и печь,

Чтобы русалочье проклятье

На род свой честный не навлечь.  

 

Лель

Милый Лель, прекрасный Лель,

Вечер начинается.

Ты приди, возьми свирель,

Как она мне нравится!

И  без памяти любя

Кудри твои нежные,

Я заслушаюсь тебя

С чувством и надеждою.

Мы пойдем с тобой в леса,

Во дубравы сонные,

Загляну в твои глаза,

Чистые, бездонные.

Мы присядем у ручья,

Наберем подснежников.

Тут и буду я твоя

Посреди валежника.

Заласкаю допьяна,

До утра туманного…

Иль не радует весна

Парня окаянного?

Не звучит его свирель,

Смех его не слышится.

Я к реке, я на качель…

Без него не дышится.

Я с подружками полдня

Проиграла в жмурочки.

Он не смотрит на меня,

Он влюблен в Снегурочку.

Неземная красота! –

Лютая соперница,

Хоть бледны ее уста,

Как сиянье месяца.

Точно талая вода,

Руки бестелесные.

Только нет, не навсегда,  

Их любовь небесная.

Этот май, как странный сон, -

Ох, душа не чаяла!..

Он в Снегурочку влюблен,

А она… растаяла.

Он теперь ее одну

Видит в каждом облаке.

Не помогут-то ему

Колдуны и сводники.

Мне его безумно жаль –

Парня горемычного.

Говорят, моя печаль –

Для весны обычная.

Все в девичестве хоть раз

По нему поплакали.

Для невесты, словно сглаз,

Эта блажь. А надо ли?

Нежно плачут соловьи

До утра без малости –

Я созрела для любви,

Для замужних радостей.

На Иванову на ночь,

В час, когда купаются,

Всю одежду скину прочь,

Пусть в меня влюбляются.

Всем скорбям наперекор

Встречу парня за рекой,

Прыгну с ним через костер,

Крепко взявшись за руки.

Нарожу ему детей –

Звездочек да месяцев,

Буду с милым много дней

В свежих скирдах тешиться.

Мед польется по устам…

Только я не дурочка:

Мой супруг когда-то сам

Был влюблен в Снегурочку.

Все пройдет, утихнет боль

С мирной жизнью пахаря –

Плуг да жниво, хлеб да соль,

Рушники да скатерти.

 

Цветок Иван-да-марья

Кострома сплела венок

И надела.

Выйти замуж ровно в срок

Не хотела.

Ветры дули на восток –

Осерчали,

С головы ее венок

Да сорвали.

А по речке проплывал

Наш Купала.

Он веночек увидал.

Солнце встало.

Как Купала с Костромой

Поженились,

Да, узнав, что брат с сестрой,

Утопились.

Даже боги, увидав,

Загрустили

И в цветок средь сочных трав

Обратили,

Обратили Кострому

И Купалу,

И любовь их потому

Песней стала.

 

Ночь на Ивана Купала

Прочь, браслеты и уборы!

Сарафаны, лапти, прочь!

На славянские просторы

С поднебесья сходит ночь.

 

Ночь купальская сзывает

Всех, кто молод, стар и мал,

И, как прежде, начинает

Свой веселый ритуал.

 

Крепко за руки возьмитесь,

Друг, подруга, брат, сестра,

В хороводе закружитесь

Вкруг высокого костра.

 

Как цветочные наряды,

Скиньте, девушки, венки,

Чтобы, следуя обряду,

Бросить в зеркало реки.

 

Без стыдливости ненужной

В общем танце наготы

Киньтесь радостно и дружно

В струи чистые воды!

 

И любитесь, словно птицы,

В предрассветной синей мгле,

Чтобы силою налиться

На распаренной земле.

 

Чтоб слияние с природой

Принесло бесценный клад -

Человечьего приплода

Стало больше во сто крат.

 

Время доброе приспело.

Бог славян, благослови

Праздник духа, праздник тела,

Праздник жизни и любви!

 

Цветок папоротника

Дочь на выданье Любава

Как пошла гулять в леса,

Собирала девка травы –

Проглядела все глаза.

 

Только что она искала,

Повстречав в лесу рассвет?

Знать, ни много и ни мало –

Папоротниковый цвет.

 

По репьям и по осоке –

Все дубравы обошла

И, изранив руки-ноги,

Что желала, то нашла.

 

Он поможет обнаружить

Далеко за речкой клад.

Отчего на сердце стужа,

Коли жизнь пойдет на лад?

 

Ошибаешься, Любава,

В злате правды не ищи.

Эти девичьи забавы

Выйдут боком, не взыщи.

 

Все, что в мире не от Бога,

Будет радостью на миг.

Лучше трудная дорога,

Но по жизни – напрямик.

 

Счастье вовсе не в богатстве,

Не в браслетах и серьгах –

Лишь в любви и тесном братстве

На родимых берегах.

 

Счастье в щедром изобилье

Ветра, солнца и дождей

И в живучей, крепкой силе

Сыновей и дочерей.

 

Гроза

По простертому над лесом океану,

Далеко от пересушенной земли,

Как груженые снегами корабли,

Плыли тучи с грозовыми парусами.

 

Словно боги их послали издалече.

Вопрошали раскаленные поля.

Как девица перед ласками, земля

Обнажала и живот, и грудь, и плечи.

 

Буйный ветер целовал ее в уста,

Мял и нежил под любовные напевы.

Лейся семенем в заждавшееся чрево

Громовержцем освященная вода!

 

Травы съежились, деревья зашумели,

Оглушительным ударом грянул гром,

Небо молния прорезала огнем,

Капли первые, как стрелы, полетели.

 

Все на западе черно и на востоке.

Люди в избах, птицы в гнездах, звери в норах.

Словно вскрылись поднебесные запоры –

Ливнем хлынули могучие потоки.

 

Как невиданное светопреставленье,

Расколовшее на части целый мир, -

Божья милость, божий дар иль божий пир,

Ну, а после – чистота и облегченье.

 

Долго мыла, полоскала, освежала

Все, что видела, июньская гроза.

Просветленные вздохнули небеса,

Обновленная долина задышала.

 

Над рекою разноцветным коромыслом

В переливах самой сочной красоты,

Пробуждая схороненные цветы,

Новоявленная радуга повисла.

 

Ильин день

Красны девки, не ходите

На Ильин купаться день.

Хороводы заводите

Иль прядите, коль не лень.

 

В сине озеро, где скрыто

То, что видеть не дано,

Опустил олень копыто.

Водяной зовет на дно.

 

Он охоч до каждой бабы,

На любую кинет глаз.

Что б он делал только, кабы

Не тонул никто из вас?

 

Если девушка утонет

И коснется телом дна,

Он сперва ее не тронет.

Но потом взойдет луна.

 

Лунный луч ее коснется,

Разметает чары сна,

И русалкою очнется

Златокосою она.

 

Тут-то в лапы Водяного

Красна дева попадет.

Он страшнее Домового –

Жабий рот, большой живот…

 

Словом, девки, не ходите

На Ильин купаться день.

Хороводы заводите

Иль прядите, коль не лень.

 

Бабкины сказы

Бабка сказывает сказы

Вечерами для детей

Про бесовские проказы,

Про свирепых упырей,

Про русалочьи забавы,

Про проделки домовых

И про всемощные травы –

Связку навьих и живых.

 

Как-то раз случилось горе

В землепашенной семье:

Старший брат страдал от хвори,

Сох и чахнул сам в себе.

Древни люди рассказали,

С бородами до колен,

Про неведомые дали,

Что излечат каждый член.

 

Братья собрались в дорогу:

Взяли хлеба, квасу жбан,

Поклонились и Сварогу

До земли, и всем богам.

Долго ль ноги их носили –

Что искали – то нашли.

Потому как в знатной силе

В дом отеческий пришли.

 

А нашли они живучий

Белый камень Алатырь.

Хворый юноша – могучий

Нынче парень, богатырь.

Грудь горою, плечи гладки,

Сила, словно божий дар.

Он рубил в бою десятки

Гуннов, половцев, хазар.

 

И пошла такая слава

Про Илью-богатыря!

Он снискал ее по праву,

Верил в чудо он не зря.

Так что, грех мириться с хворью,

Кто упорен – тот могуч.

На неведомом просторе

Дремлет камень Бел-Горюч.

 

Сон табунщика

Кони- любушки гуляют

На высоком берегу.

Парень звездочки считает

В свежескошенном стогу.

Пахнет теплым черным хлебом,

Затухающим костром.

Словно карта, ночью небо –

Око юное востро.

Дремлют кони, смолкли птицы,

А вокруг – покой и тишь.

Ясной ночью заблудиться

Может только лишь малыш.

Вон Медведица Большая,

Вон созвездие Тельца.

Желтый месяц украшает

Все созданья праотца.

Вдруг… в груди похолодело!..

Руки крылья обрели.

Парень всем могучим телом

Оторвался от земли.

И помчался без оглядки,

Не помыслив отдохнуть,

И вступил, да не украдкой,

На огромный Млечный Путь.

Семимильными шагами

Он идет легко-легко.

Глянул вниз – а под ногами,

Нет, не твердь, а молоко.

Сливки с привкусом медовым,

Что сгущаются в творог,

Из сосцов большой Коровы,

Той, что создал сам Сварог.

А вдали – желанный Ирий –

Дивный сад, волшебный лес –

Самый чистый в горнем мире,

Самый чудный из чудес.

Вот он, в яви, близко-близко.

Только кто туда войдет? –

Серафимы, василиски,

Словно стражи у ворот.

Глядь, а стражи растворили

Перед гостем ворота,

В дивный лес его пустили.

Смотрит парень – красота!

Птица Финист, птица Сирин,

Алконост и Гамаюн.

На богатом птичьем пире

Не бывал и сам колдун.

Птицы попили-поели,

Стали танцы танцевать.

Ну, а после враз запели

Нежно, звонко – благодать!

А вокруг цветы такие

В этой сказочной дали –

Брызжут светом!.. Таковые

Не сыскать в краях земли.

Вдруг… он видит: все как прежде –

Шепчут травы, кони пьют,

Сено, смятая одежда…

Только птицы все поют.

Что за пенье? Сон растаял.

Видно, это соловьи.

То певцы родного края,

Птицы лета и любви.

К свету тянутся ромашки,

Родники в траве текут,

Среброкрылые букашки

По травиночкам ползут.

Луг росинками искрится…

Чу… откуда голоса?

Это красные девицы

По грибы пошли в леса.

Заалел покров небесный –

Утро раннее в селе.

Хорошо в краю чудесном,

Только лучше – на земле.

 

Чудо

За высокими горами,

За дремучими лесами

Солнце ясное встает.

Там увитая шелками,

С золотыми волосами

Чудо-девица живет.

 

На заре, росой умывшись,

Дева красная глядится

В изумрудный чудо-пруд.

Ей на радость, распушившись,

Золотые чудо-птицы

Песни дивные поют.

 

На серебряной посуде

Да на столике зеркальном

Дева в полночь ворожит.

Не показываясь людям,

В светлом тереме хрустальном

Красоту свою хранит.

 

А краса ее такая,

Что словами не расскажешь, -

Нет таких на свете слов.

Очи звездами сияют,

А уста всех зорек краше,

Ярче мака лепестков.

 

Часто юноши мечтают

О красавице желанной

В том неведомом краю.

Всех их мысли посещают

Посмотреть чужие страны

И мечту найти свою.

 

Есть на родине невесты,

Есть дела и есть забавы,

Но парней не удержать.

Не сидится им на месте –

Ищут подвигов и славы.

Как им в этом помешать?

 

Но, когда проходят годы,

Возвращаются мужчины

В сердцу милые места.

Ждет их поле и охота.

Нет для горечи причины –

Воздух люб, душа чиста.

 

Урожаи поспевают –

То за честный труд награда,

Светит солнце, манит лес.

И мужчины понимают,

Что иной судьбы не надо,

Даже с чудом из чудес.

 

Брачная ночь

Давно не слышно петуха.

На небе звездная крупа.

И ветер стих.

Душа не ведает греха.

Когда двоих свела судьба,

Вся ночь для них.

 

Тепло и ласка, словно мед,

Залили сердце, плоть и мир,

Развеяв страх.

Растаял отчужденья лед.

Вершится молодости пир

В лесных цветах.

 

Глаза и мысли, и уста

Чисты, как вешняя трава,

Как сок берез.

Как капля падает с листа –

Беззвучно, не нужны слова,

Коль рад до слез.

 

Как миг рождения стиха,

Их страсть бурлящая тиха –

Навек и вновь.

Безмолвны даже соловьи.

И нету жарких слов любви,

Но есть любовь.

 

Род сохранить

Надо деток народить,

Чтобы племя сохранить.

Надо вырастить, взлелеять,

Чтоб могли пахать и сеять,

Парни – землю защищать,

Красны девицы – рожать.

Что бы деткам ни плодиться? –

Глянь: раздолье, как для птицы,

Реки чистые текут,

Льна, как снега, – бабы ткут.

Вдоволь пуха, меха, кожи,

Леса – стройся, сколько сможешь;

Зверя – ввек не перебить,

Рыбы – не переловить.

Рожь лоснится… Было б солнце

И дожди – трава нальется.

Ягод будет – завались,

Молока – хоть утопись!

Только мрут нещадно детки,

Словно пташки в тесной клетке.

Не спасает ничего –

Ни трава, ни колдовство.

Но уж те, что приживутся,

Как дубочки, разовьются,

Будут по двору скакать

И по дому помогать.

Сколько матушка рожала? –

Не припомнит, не считала.

Раз семнадцать понесла,

Лишь двоих уберегла.

Их качала и ласкала,

В жидкий мед сосцы макала,

Дни и ночи не спала –

Все от хвори стерегла.

Старший пал в бою достойно.

Только матушка спокойна:

Уж невестка удала –

Сразу тройню принесла.

Ну, а младшенькая дочка

Схожа с аленьким цветочком:

Ярко-синие глаза

И пшеничная коса.

Налилось тугое тело,

Словно злак. Пора приспела,

Чтоб до склона бабьих дней

Каждый год рожать детей.

До износу, до бессилья –

По-кошачьи, по-кобыльи.

Чтобы племя сохранить,

Плоть не надобно щадить.

Уж старуха-мать честна –

Перед родом не должна.

 

Ведьма

В пряном хлеву нечистотами пахнет.

Телочка стельная чахнет и чахнет.

Козы в лугах до заката гуляют,

А молока – с полведра натекает.

Кинулась баба к столетней ведунье

Та нагадала – виновна колдунья.

Это ль беда – молоко отнимает?

В бане младенцев она подменяет.

То-то все плачет соседский малютка!

Криком кричит. И ведь это не шутка.

Портит не только одних малышей –

Чарами злыми уводит мужей.

 

Юный кузнец ей, видать, приглянулся.

Парень женился, да тут же загнулся.

Много ли, бедный, понежился с милой?!

Мужнину силу злодейка отбила.

Ведьма проклятая! Словно заноза

В граде пречистом. Отлейтесь ей слезы

Жен и невест, матерей и хозяек!

Видно, здесь не обойтись без нагаек.

Люди к ней в избу однажды вломились.

Крики недолго над кровлей носились.

Сука завыла в своей конуре.

Справят поминки на Лысой горе.

 

Ведьма недолго пощады просила:

Харкнула кровью и дух испустила.

Ужас застыл на лице чернобровом…

Дети спокойны, скотина здорова.

Полны амбары пшеницы и проса,

Люди довольны – не голы, не босы.

Фрукты попадали с веток – собрать бы.

Скошены травы, отыграны свадьбы.

Нет для мужчин неотвязной присухи.

Ведьма теперь не обидит и мухи –

Чтобы душа ее людям не мстила,

Кол ей осиновый в сердце забили.

 

*     *     *

Ни в лесу, ни на болоте

Человек не одинок.

Коль удача на охоте –

Лесовик тебе помог.

 

Лешачиха манит в чащу,

Глазом огненным блестит,

Леший – муж ее – гулящий,

Все на речку норовит.

 

Там русалочки хохочут,

Белокожи и тонки.

Кто утопнуть не захочет,

От объятий их беги.

 

Весла трогают русалки,

Манят лаской на всю жизнь…

Хочешь добрую рыбалку –

К Водяному напросись.

 

По тропинкам бродят духи

И ютятся по углам.

Люди слепы к ним и глухи,

Только нечисть – тут и там.

 

В бане Банник заправляет,

До угара сам не свой;

Дом хозяйский охраняет

Деловитый Домовой.

 

Вы не встретите их лично,

Проглядевши все глаза,

Но зато для вас обычно

То, что рядом чудеса.

 

Холм-могилище

Дубы – не обнять руками,

Луга – не окинуть взглядом.

Живут они здесь веками.

И им ничего не надо –

 

Лишь сеять поля пшеницы

Да деток рожать на славу.

Невинные, словно птицы,

Безгрешные, словно травы.

 

И жили б они спокойно,

Текла бы река их рода,

Да только мешают войны,

Набеги чужих народов.

 

И помнят здесь все о прахе

Их родичей убиенных.

Внушает любовь, не страхи,

Могилище – холм священный.

 

Земля здесь дороже злата,

А память – больнее боли –

Пропитана кровью брата,

Просолена слезной солью.

 

И сто лет назад, и ныне

Князья, старики, девицы

Идут и идут к святыне,

Чтоб искренне поклониться.

 

На погосте

Ждут нас боги на погосте.

Мы сегодня едем в гости –

Им дары преподносить

И о милости просить.

 

Как спастись нам от набегов,

От хазар и печенегов?

Как несчастья не навлечь,

Жен и деточек сберечь?

 

Кроме этого желаем

Разве только урожая,

Ну, а значит, теплых дней,

Много солнца и дождей.

 

Пообщаемся с богами

Молча – мыслями, глазами,

Их поклонами почтим,

В сердце поблагодарим.

 

Но достоинства как люди

Пред богами не забудем.

У славян закон таков:

Боги есть, но нет рабов.

 

Странник

В наших землях нищий странник

Дотемна вчера плутал –

Не разбойник, не изгнанник –

Появился и пропал.

 

Он искал не подаянья,

Не участья среди нас,

Скрыв давнишние страданья

В ямах выколотых глаз.

 

Он рассказывал про чудо:

Про несение креста,

Про Пилата, про Иуду,

Про распятого Христа.

 

Мы дивились: как жестоко!

А сказитель – верь не верь –

Говорил, что отрок Бога

Сам за нас пошел на смерть.

 

Он ругал чужо и скверно

Наших идолов-богов,

Мол, никто из них для смертных

К страшным жертвам не готов.

 

Только разве мы просили

Кровь кого-то проливать?

Мы священному Яриле

Будем песни распевать.

 

Коли он того захочет –

Нам подарит урожай.

Коли нет – омоем очи,

Веселись и голодай.

 

К богу солнца нам с упреком

Обращаться не дано.

Людям чуждого Востока

Нам понять не суждено.

 

Лучше глаз своих лишиться

Или жизнь отдать врагам,

Чем насильно поклониться

Неязыческим богам.

 

А еврей за нас молился,

Прижимал к кресту уста.

Он и глаз своих лишился

Через веру во Христа.

 

Донеслась его молитва

(Сотни лет с тех пор прошли),

И без ворога, без битвы

Наших идолов сожгли.

И евреев нищих муки,

Что спасти хотели нас,

Испытали наши внуки,

От меча лишивших глаз.

 

Бог в отчаянье склонился

Над землей кровавым днем

И впервые усомнился

Во всесилии своем.

 

Бог любил непостижимо

Тех, кто сеял месть и зло.

Он принес им в жертву сына,

Но и это не спасло.

 

Как же быть? Весь мир подлунный

Тонет в горе и крови

От врожденной, от безумной,

От губительной любви.

 

Грешник может без награды,

Окропив земную твердь,

За свою святую правду

И убить, и умереть.

Рось

Столетья до Московского кремля,

До храмов с золочеными главами,

Ромеев чуждых дрогнула земля

И потрясла своими кандалами.

 

Земля рабов, распятых на крестах,

Холеных жен, что падки до разврата,

Земля лукавства с медом на устах,

Ударов в спину мужа или брата.

 

Не разгадать им варварской души,

В которой ширь, свобода и безгрешность,

И не понять, как можно жить в глуши

И не роптать на трудности и бедность.

 

Им не понять, как можно сохранить

Живой родник гармонии и мира

И синь небес, и зелень трав ценить

Гораздо выше злата и сапфира.

 

Они гадают: может, неспроста

У сыновей лесного белоснежья

Такая стать, такая красота,

Такая мощь и силища медвежья!

 

Их выжигали попросту дотла,

Их разоряли ордами хазары,

Но чья-то воля свыше берегла

Их племена и, видимо, не даром.

 

Знать, предсказанье древнее сбылось:

Империя была непобедима,

Но нынче знает: не ходи на Рось!

Она и для богов не постижима.

1997-2003.

ТАНГО

 

*     *     *

Мой стих в пастельных выдержан тонах,

Он строг и прям, изыскан и воздушен,

Он весь замешан на живых цветах,

На плаче скрипок, бередящих душу.

 

Закат волшебный сводит мир с ума.

В его лучах скользя, пишу стихи я,

Но никогда я не была сама

Из этой нежно-розовой стихии.

 

Цвет бледной розы на палитре чувств –

Не сон, не грезы, не девичья нега.

Он создан кровью под венозный хруст,

Пурпурной глубью под покровом снега.

 

Моя строка, боясь с небес упасть,

Зовет, как ночь, в жасминовые дали,

Но в каждом слове – огневая страсть,

Как в щелях глаз под сеткою вуали.

 

Среди невинных северных сестер

Я всех белей лицом, душой – испанка.

Я обожаю медленный костер,

Я королева сдержанного танго.

                     1997.

Вдохновение. Петербургское танго

Наступит осень, разжигая невский ветер,

Цыганским табором взовьется листопад.

И скоро ромом, сигаретой подогретым,

Напьется к ночи весь кутящий Петроград.

Тогда под музыку бродячих музыкантов

Пройду по Невскому я, ноги оголив.

Пусть иностранцы, фирмачи и аспиранты

Замрут на месте, меня взглядом проводив.

 

Припев: Ах, взгляды томные холеных метрдотелей!

Сапожки модные и беличьи манто!

Мне это нужно все, но только между делом,

А для души, увы, не то, совсем не то.

 

Я отодвину все тревоги и заботы,

Я буду пить и веселиться до утра.

Какая разница – пускай не знает кто-то,

Что это просто вдохновения пора.

Что этой ночью станут рифмой стихотворной

Слова и звуки, как и весь ненужный сор,

Что в голове моей, шальной и непокорной,

Родится сказочный гитарный перебор.

 

Припев.

 

Я вспомню улицу, где жил когда-то Гоголь,

И Достоевского, пожалуй, отыщу.

А ну-ка, дяденька, налей еще немного –

Сейчас я душу свою по ветру пущу!

И если ты меня осудишь за распутство,

Что ж, ради бога, только в том твоя беда:

Кто не испытывал такого безрассудства,

Тот вдохновения не ведал никогда.

 

Припев.

1990.

 

ДВА АНГЕЛА

 

Горит заката розовый пожар,

Стекает мгла с небес позолоченных.

Ты весь закован в цепи моих чар,

Магических, искусных, утонченных.

 

Моя печаль, рожденная весной,

Божественное глаз моих начало -

Все служит только прихоти одной -

Порабощенью нового вассала.

 

Скользящая по рифмам и холстам,

По главам книг, столетьями пропахших,

Слетела я с небес к твоим устам,

Я ангел твоих грез, но ангел падший.

 

А ты, испивший кубок суеты,

Где хмель с развратом жили неделимо,

Не расплескал нектар своей мечты

Из сердца глубины непостижимой.

 

В темницах глаз опущенных твоих

Любви и веры не потушишь факел.

И ты во мне уже рождаешь стих -

Ты падший ангел мой, но сущий ангел.

              1996.

 

Мой каприз

 

Эта ночь для безумно влюбленных.

Лунный лучик тревожит карниз.

Наши встречи – такой утонченный

И немного опасный каприз.

 

Мой каприз – не горячая ласка

Под мерцаньем полночной звезды.

Это самая дивная сказка,

Мой каприз – это даже не ты.

 

Это миг, о котором тоскую

С обжигающим блеском в глазах, -

Это вкус твоего поцелуя,

Пережитого только в мечтах.

 

Это час пребывания рядом,

Когда мы далеки и близки,

Это вспышка невольного взгляда

И касанье дрожащей руки.

 

Это то, что повисло над бездной –

Недосказанность в наших словах,

Это омут мечты бесполезной

И влюбленность в души закромах.

 

Я запомню порыв твой случайный,

Словно след на измятой траве.

Мой каприз – это сладкая тайна,

Это стих, посвященный тебе.

               

2004.

 

*     *     *

В проеме губ твоих – дыханье

Моей вселенной в этот час.

Моя душа ушла в изгнанье

По лабиринтам твоих глаз,

 

Не думая и не гадая,

Что будет завтра и потом.

И чувства мир заполоняют

Своим искрящимся огнем.

 

Огнем влюбленности безумной

В тебя, в весну и в миражи,

В раскрылье власти ночи лунной…

Замри мгновенье, не дыши!

 

До поцелуя – только вечность,

До поцелуя – целый миг,

И предвкушенья бесконечность,

И неотвратности тупик.

 

Тупик чарующего плена

До отрезвленья, до зари.

Благословляю ту геенну,

В которой мы с тобой сгорим!

                     

    2004.

 

 

*     *       *

Ты сам себе и Яго и Отелло,

Я – Дездемона в облике Кармен.

И я, принадлежа тебе всецело,

Могу стерпеть лишь добровольный плен.

 

Я быть могу покорной, доброй, нежной,

Но стоит не поверить мне хоть раз,

Как весь огонь души моей мятежной

Метнется злобно искрами из глаз.

 

Ты сам свою взлелеял безысходность

Несовмещеньем граней наших призм.

Во мне сдружились ангельская кротость

И ледяной гордыни демонизм,

 

В тебе – любви божественное чудо

И ревности губительный порок.

Ты не Иисус Христос, я не Иуда,

И как нам быть? – не отвечает Бог.

 

Но ты меня в постели не задушишь,

Ведь ты же не шекспировский герой,

Лишь счастье наше медленно разрушишь,

Ища успокоения в другой.

           1998.

 

Танго глупости

В дни, когда бала за балом

Щедро дает любовь,

Тонкий рельеф бокала

Мир рассекает вновь.

Как лабиринт бездонный,

Зал роковых зеркал

Делает примадонной

Глупость из бала в бал.

 

Знойная, как испанка,

В дикой своей красе

Глупость танцует танго,

С нею танцуют все.

 

С нею танцует ревность –

Лучший ее партнер,

Мстительность, желчь, неверность –

Трио родных сестер.

В танце остервенелом

Кружатся без конца

И разбивают смело

Рюмки, мечты, сердца.

 

Знойная, как испанка,

В дикой своей красе

Глупость танцует танго,

С нею танцуют все.

1998.

 

Жизнь длиною в танго

О, как ты танцевал все эти годы

На кончике сплетенья всех страстей!

Познав все грани плена и свободы

В движеньях тела, всех его частей.

 

И сколько раз в божественном экстазе

Твоя душа врывалась в облака,

И в этой многомерной ипостаси,

Лишь в ней одной, ты пребывал пока.

 

Но вот, раздвинув музыки кулисы,

Остановив движеньем вздохи арф,

С другой звезды сошедшая актриса

Взошла на сцену, танец твой прервав.

 

И весь огонь актерского таланта

Огнем восторга пал к твоим ногам.

Ее глаза горели, как бриллианты.

Ты полюбил на диво всем богам.

 

Забилось сердце в нервном ритме танго,

И только в нем живешь ты с этих пор.

Но ты, подобно дикому мустангу,

Всегда один и в паре не танцор.

 

Любовь - тюрьма. О, как она опасна

Для тех, чей взмах руки рождает стих.

Но ты забыл о правиле прекрасном,

Что танго – это танец для двоих.

 

Обвив по-королевски тонкость стана,

С любимою над сценой пронесись

И проживи с ней жизнь длиною в танго

Или станцуй танго длиною в жизнь.

               1997.

Грешница

Не торжество, а умиленье,

Сродни не грешной, а святой,

Я испытала в то мгновенье,

Когда склонилась над тобой.

 

И обожженными губами

Уже тянулась я к твоим.

Твоей любви изведав пламя,

Я поняла: мы в нем сгорим.

 

И я хотела на коленях

Просить не счастье и покой –

Сгореть в той огненной геенн,

В аду, без Бога, но с тобой.

             1989.

Эшафот любви

Вместо ложа ты на эшафот

На руках меня нес поутру.

Моих пальцев безжизненный лед

Целовал на предсмертном ветру.

 

Приговором судьбы была казнь.

Но ведь надо ж изведать всего:

Перед смертью полжизни украсть –

Полюбить палача своего.

 

Может, это посмертный мой крест,

Что душе, безнадежно любя,

Не подняться уже до небес,

А остаться в руках у тебя.

 

Мой таинственный, нежный палач,

Издалека пришедший ко мне,

Не рыдай надо мною, не плач,

А сгори же со мною в огне.

 

Будет утро углями в печи,

Но ведь нам не дожить до утра,

Мы запомним лишь искры в ночи

И безумное пламя костра.

                                        1991.

Страсть

Мне не хочется знать, что за тайная сила

Меня манит к тебе, но она – не любовь.

Мне не надо любви, хватит ласки, мой милый,

Если чаша восторга полна до краев.

 

Это проще любви. В тайниках подсознанья

Алым цветом горит, как рябиновый куст,

Вечно свежий порыв молодого желанья,

Вечно буйная кровь, жажда жизни и чувств.

 

Так поднимем бокал за тревожную лунность,

Что наполнила ночи игрой своих струй,

За веселье и страсть и за вечную юность,

За безумство судьбы и за наш поцелуй.

                           1994.

*     *     *

Шипами роз изрань мне сердце в кровь,

Но ароматом напои мне душу.

О, не даруй ты мне свою любовь,

Возьми мою. И вьюга нас закружит.

 

Тебя от страсти к телу моему,

Меня от счастья быть твоим желаньем.

Отдаться чувству – каждый своему –

До забытья, до стона, до рыданья.

                 1996. 

*     *     *

Сладкой боли укол – тебя в мыслях целуя,

Ощутить, как сгорает капель на губах,

Без причин и без прав нестерпимо ревнуя,

Целоваться с другим у тебя на глазах.

 

И, пытаясь спастись в нежеланный объятьях,

С ледяною улыбкой встречая зарю,

С чувством горькой тоски в легком шорохе платья

Унести нерасплесканной нежность свою.

                  1994.

Банкет

Мычали тополя, мяукали коровы,

В полях шумел камыш, в болоте рожь росла.

Качался потолок, и были все «готовы»,

Кто прежде выходил курить из-за стола.

 

Сначала было все искусственно-жеманно,

Словесная труха рядилась в интеллект…

Потом вдруг каждый взгляд стал мутным и туманным,

Уставясь каждый в свой двоящийся объект.

 

Упали с рук и губ свинцовые оковы,

Без комплексов луна таращилась в окно.

Вдруг все оборвалось почти на полуслове,

Размылось и слилось, как в прерванном кино.

 

Лишь тикали часы, струился дым табачный,

И образа святых смотрели с алтаря.

Раздался чей-то храп и звук икоты смачной,

Бессвязный лепет слов, что не из словаря.

 

Французские чулки свисали с фортепиано,

Разбит фужерный блеск, как павшая листва.

И каждому легко, как в виде первозданном,

В раскованности тел, в свободе естества.

                    1990.

Ночь полнолуния

Ночь коротка и безумно прекрасна

В мире, лишенном покоя и сна.

Словно богиня греха и соблазна,

Тихо восходит на небо луна.

 

Льет по земле колдовское сиянье,

Нежно дрожит и танцует в руке,

Будто бы шепчет свои заклинанья

На непонятном ночном языке.

 

Солнце взошло, и природа очнулась,

Звезды погасли в преддверии дня.

Сказка померкла. Но как затянулась

Эта волшебная ночь для меня.

 

Искра загадки из глуби вселенной

Тронула струны цыганской души.

Нет, не покинуть мне лунного плена

И не разрушить его миражи.  

 

Северным ветрам полночных скитаний

Не затушить придорожных огней.

Что это? – Праздник мечты и желаний,

Ночь полнолуния в жизни моей.

 

И, одержимая жаждой полета,

В буре созревших для музыки чувств,

Вся обращусь в ожиданье кого-то,

Чтоб пригубить чье-то сердце на вкус.

                  1994.

Танго смерти

Мы над пропастью танцуем танго смерти,

Возбужденно и прерывисто дыша.

В преисподней от восторга стонут черти.

Скоро к ним моя отправится душа.

 

Балансируем на проволоке тонкой

Мы с тобой, как два бродячих циркача.

Хлещет музыка, давя на перепонки,

На «крещендо» захлебнувшись сгоряча.

 

С поцелуями, наполненными кровью,

Не от страха, а от нежности дрожа,

Мы с тобою занимаемся любовью

На дамасской стали лезвия ножа.

 

И, как в танце темпераментном, манерно

Мог в шампанском ты сигару потушить,

Так же лихо и отчаянно, наверно,

Ты от страсти меня можешь задушить.

 

Мы по проволоке шли одной тропою,

Измеряя остротой за пядью пядь.

Наконец, на ней столкнулись мы с тобою,

Чтобы в паре танго смерти станцевать.

                  1997.

Танго разрушенного мира

Я пурпурная дева –

Погибшая актриса,

Ночная королева

Абсента и стриптиза.

 

Мне весело, пока что

Струится хмель по венам.

Мне твой укор не страшен,

Богиня Мельпомена.

 

Живу одним мгновеньем

С улыбкою пантеры.

Мне нравится забвенье

В объятьях Люцифера.

 

Как раньше я играла?..

К чему воспоминанья!

Ведь сон на дне бокала –

Лечение в изгнанье.

 

Несыгранные роли,

Проигранное счастье…

Долой уколы боли,

Заглушенные страсти!

 

Познав до дна изнанку

Сверкающего пира,

Я вам станцую танго

Разрушенного мира.

             2003.

 

ДВА БЕРЕГА

Весенняя серенада

Хлестну я сердце лунным батогом.

Пускай сочится с болью и отрадой

Нектар кипящих чувств. И все кругом

Услышит пенье чудной серенады.

Ее споет из уст весны весь мир,

Покоящийся на моих ладонях.

Сегодня разыгрался чудный пир

В моей душе, во всех ее покоях.

 

Я расскажу о том, как я люблю,

Я расскажу о том, как я любима,

О том, как Бога о тебе молю,

О том, как ты всю жизнь проходишь мимо.

О том, как вновь из сотни новых лиц,

Из тайных грез, из песен, что не спеты,

Придет недосягаемый мой Принц

Подбросить дров в камин судьбы поэта.

 

Один из вас меня боготворит –

Целует пальцы робко и несмело,

Другой от жажды близости горит,

А третий пьет за недоступность тела.

Но все вы для меня – букет цветов.

Прижав к груди, в улыбке расцветая,

Я изолью в него свою любовь

К тому, о ком несбыточно мечтаю.

            1996.

*      *     *

Я хочу целовать тебя в самое сердце,

Вскрыв кинжалом любви твою жаркую грудь.

Это таинство ласк приоткроет мне дверцу,

За которую я так хочу заглянуть.

 

Там душа твоя, ждущая этого мига,

Целым миром в моей будет биться руке,

Распахнув себя всю, как заветная книга

На каком-то невнятном, чужом языке.

 

И ее прочитав, не поняв ни страницы,

Я смогу больше жизни тебя полюбить.

И почувствую сердцем, как певчая птица,

Что должна я на горло твое наступить.

 

Чтобы, пав на колени, ты мне покорился,

Не утратив свободы в горячей крови,

Чтобы в сердце меня целовать научился,

Чтоб узнал, что такое – отдаться любви.

 

Чтобы песня твоя сквозь зажатые струны,

Сквозь смертельную власть моих нежных оков,

Хохоча над собой, наплевав на фортуну,

Обожгла небеса и смутила богов.

1997.

*     *     *

Ты звезда моя в небе. И если ослепну,

Не сумев от тебя оторвать своих глаз,

Мне не надобно масел и мазей целебных,

Мне достаточно счастья хотя бы на час.

 

Если сердце мое от любви разорвется,

Я за сладкую смерть благодарна судьбе.

Мне тебя потерять никогда не придется,

А назавтра в раю запоют о тебе.

 

Ну, а если ты демон, далекий от Бога,

Ты меня от себя уберечь не спеши.

Мне с тобой не страшна и в геенну дорога.

Я отдам тебе все – от любви до души.

           2000.

*     *     *

Ты вошел в мою распахнутую дверь.

Покачнувшись, мир с ума сошел  спросонья,

Превратившись в наркотическую смерть,

Как последний сердца стук в моих ладонях.

 

И в дыхании заоблачной страны

Я почувствовала сил всевышних битву –

Сквозь огнем разящий хохот Сатаны

Я услышала небесную молитву.

 

Так церковные звонят колокола,

Словно музыка души освобожденной.

Я ни Богу, ни себе не солгала,

Не раскаявшись в грехе перед иконой.

 

Чтоб тебя уже назад не отпустить,

Чтобы этого блаженства не лишиться,

Я в объятиях готова умереть,

Чтоб в глазах твоих капелью возродиться.

 

На суде решат, как быть с душой моей,

Но теперь уже я счастлива навечно.

Схорони же меня в памяти своей

И за здравие поставь мне в церкви свечку.

                    1995.

*     *     *

Я вдали от тебя забываюсь во сне,

Исступленно сжимая подушку в руках.

В поцелуе внезапном, подобном весне,

На моих твое имя застыло губах.

 

И проснувшись, вдыхаю туман своих грез,

Под ресницами прячу таинственный блеск,

Где живет целый мир нерастраченных слез,

Ускользающих строк, нераскрытых чудес.

 

Я вступаю на путь беспокойных ветров,

Нежных радуг и бурь в зеркалах наших глаз.

Окрестил под дождем роковую любовь

Колокольного звона божественный глас.

 

Словно в юность вернувшись, не сплю по ночам,

Как свеча, истекаю тоской по тебе.

Чаша ласки моей, как огонь, горяча,

Окунись в ее глубь – так угодно судьбе.

 

Мне не важно, что там, за морями цветов,

За безумством страстей и духовных стихий

Только холод могил приголубит любовь,

Только память о прошлом и только стихи.

                  1995.

*     *     *

Ты не смеешь ко мне прикоснуться,

Хотя все в тебе рвется ко мне.

Остается лишь в рюмку уткнуться,

Утопив свои чувства в вине.

 

А оно только их разжигает

И грозиться нас выдать с тобой.

А свеча, догорая, рыдает

Над моей поспешившей судьбой.

 

Наши встречи с тобой коротки,

Но мы счастливы редко и тайно.

А сейчас мы до муки близки,

Мне бы только коснуться руки,

Чтоб никто не увидел, случайно.

 

Мы смеемся притворно и глупо

И ведем разговор ни о чем.

Но так близко любимые губы,

Что дрожат  в полумраке ночном.

 

Мы-то думали, будет иначе –

Легкость праздничных встреч при луне,

Только сердце все плачет и плачет,

Не желая забыться в вине.

 

Наши встречи с тобой коротки,

Но мы счастливы редко и тайно.

А сейчас мы до муки близки,

Мне бы только коснуться руки,

Чтоб никто не увидел, случайно.

                   1991.

*     *     *

Мне до встречи с тобой два часа,

Пять минут и шестнадцать секунд.

Этот срок мне дают небеса,

Чтоб познать, как столетья текут.

 

Словно вечность до встречи с тобой!..

Предвкушение, радость и страх…

Я увижу тебя, боже мой!

Бьется зеркало птицей в руках.

 

Насмотреться, увы,  не смогу.

Но взглянув в дорогие глаза,

Отыщу, как иголку в стогу,

Отголосок любви. Два часа!..

 

Я запретами сердце скреплю,

Я запру в него нежность и страсть,

Чтобы с губ не сорвалось «Люблю!»,

Чтоб в объятья твои не упасть.

 

Как я много хотела б сказать!..

И так мало минут впереди,

Чтоб успеть научиться молчать

С затаенной молитвой в груди.

            1998.

 

ИОАНН

 

Если б знал неприступный священнослужитель,

Если б знали лучи догоравшего дня,

Как знакомо до боли Иисусов креститель

С золоченой иконы взглянул на меня.

Полумрак чудных глаз меня тронул до дрожи,

Пробил колокол час исступленья мечты ...

В этом лике святом, да простит меня Боже !-

Я узнала твои роковые черты.

 

Он Христа окрестил. Невдомек было людям,

Растоптавшим сочувствие, правду, любовь,

Что несли на свой пир в окровавленном блюде

С головой его тяжесть своих же грехов.

 

Ты совсем не святой. Семь печатей порока

Разглядит хиромант у тебя на руке.

Может, так же и я нечиста перед Богом,

Но сегодня я в церкви, а ты в кабаке.

Но хитер Сатана ! Чтоб ввести в искушенье,

Чтоб спалить меня в пекле любви роковой,

Он возвел на икону мое наважденье

Ореолом над грешной твоей головой.

 

А святой Иоанн не ведет даже бровью,

Не карает меня за сравненье с тобой.

Ведь простил же он блюдо, залитое кровью,

И потеху людей над его головой.

 

Я ждала тебя ночью, гнала утром рано,

Я прощала, мирясь со страданием вновь.

И теперь поняла, что из глаз Иоанна

На меня посмотрела моя же любовь.

Я не вынесла взгляд, но лишь свечи мне судьи,

Коль давно мой рассудок клюет воронье.

Мне осталось в разгар твоей пьянки на блюде

Принести тебе с водкою сердце мое.

 

А святой Иоанн не ведет даже бровью,

Не карает меня за сравненье с тобой,

Будто просит меня бескорыстной любовью

Оплатить тебе слезы с разбитой судьбой.

                   1993.

 

Два берега

Ах, как же трудно выбирать,

А сделать выбор все же надо:

К какому берегу пристать,

Какой покинуть без возврата?

 

Моя река лежит крестом –

За все грехи мои расплата,

И я, забытая Христом,

На берегах судьбы распята.

 

«Решай сама, - мне шепчет Бог,-

Ты заплатить должна за счастье».

На перекрестке двух дорог

Разбито сердце на две части.

 

Ближайший берег – мой родной,

А дальний – дивный и желанный.

А между ними подо мной –

Река, что шире океана.

 

Могу причалить к одному,

Чтоб стал другой еще дороже.

Быть может, мне пойти ко дну?

Ну, как мне быть, скажи мне, Боже!

 

Ответ один: «Не разлюбить

Ни берег тот, ни берег этот».

А как мне их соединить? –

На то и Бог не даст ответа.

        1997.

 

*     *     *

Ты со мною совсем ненадолго.

Отцветет вечеров полумрак.

Словно птице объятия волка,

Станет клеткой тебе наш очаг.

 

Наше счастье, как мартовский вечер,

Где в зарницах горят день и ночь,

Но лишь вспыхнут пурпурные свечи –

Свет небес улетучится прочь.

 

Мы несемся по разным дорогам

На одном неделимом коне –

Ты живешь, чтоб подняться до Бога,

Я затем, чтоб ходить по земле.

 

Мой удел – многолетняя проза,

Путь творца – Аполлону под стать.

Ты пойдешь через тернии к звездам,

И уже мне тебя не догнать.

 

Да и стоит ли? Пусть лучше память

Будет жить до конца моих дней,

Ну, а в ней то недолгое пламя,

Но без серых, потухших огней.

 

Мы несемся по разным дорогам

На одном неделимом коне –

Ты живешь, чтоб подняться до Бога,

Я затем, чтоб ходить по земле.

         1991.

*     *     *

В твоих руках такая дрожь...

Мне снится их прикосновенье.

Ты вновь сегодня не придешь,

И я в вине найду забвенье.

 

Оно, увы, не утолит

Моих несбыточных желаний.

И только Бог меня простит

За эти вечные страданья.

 

Слетятся ангелы к столу,

Чтоб прикоснуться к тайне сердца.

И затанцуют на полу

Лучи, в которых не согреться.

 

В жемчужном зареве луны

Свет без огня, сюжет без счастья.

Все сны мои обречены

На предрассветное ненастье.

 

Но есть какой-то тайный смысл

В застывшей музыке печали.

В ночных фантазиях - каприз

Под черной сеткою вуали.

 

Как поступь милых мне шагов

Узнать пытаюсь в звуке каждом,

Богиня ночи ждет стихов,

Рожденных самой острой жаждой.

2001.

 

  *     *     *

        Прости меня за все, что ты боготворишь:

За магию стиха, за силу и за слабость;

За то, что ты при мне пронзительно молчишь,

За то, что нам с тобой всего лишь жизнь осталась.

 

Прости меня за шелк струящихся волос,

За холод бледных рук, что держат твое сердце,

За то, что в этот год для нас с тобой сбылось,

За то, что от судьбы нам никуда не деться.

 

За то, что я тебя чарую и пьяню,

Как сладкое вино в бокале твоих пальцев,

За то, что я тебя, как ангела, храню

В ларцах своей души, к которым не пробраться.

 

За то, что я твой взгляд безжалостно ловлю

И пью твой юный пыл из губ червоннокрылых,

За то, что я тебя так трепетно люблю,

Что жизнь тебе отдам, но счастья дать не в силах.

2000.

*     *     *

Я каждым нервом ощущаю боль,

Которую испытываешь ты.

Хоть часть ее забрать себе позволь,

Жестокий ангел, плоть моей мечты.

 

Наставший холод – для меня не новь,

Знакома скорбь на дрогнувших губах.

Я чувствую, как рушится любовь,

Я чую надвигающийся крах.

 

Она не остывает, как вода,

Она не истекает, словно день.

Она жива, невинна и чиста,

Внезапно превратившаяся в тень.

 

Она струится из моих же глаз

Хрусталиками самых светлых слез.

Ее печалью дышит мой Пегас,

Влюбленный в красоту увядших роз.

 

Цветок засохший с умершим не схож –

Очарованья осени секрет.

Он сохранил воспоминаний дрожь.

В нем радости от будущего нет.

                     2000.

*     *     *

Я дышу лишь тобой и никем, и ничем.

Я вдыхаю твой запах.

Этот дым сигарет в многограннике стен,

На подушках измятых.

 

Я вдыхаю твой голос, походку и взгляд.

Я дышу через сердце.

И ищу в лабиринте любви наугад

Потаенную дверцу.

 

Но ее не найти, безнадежно любя,-

В лабиринте - раздолье.

Мне так воздуха много, так мало тебя!

Я дышу своей болью.

 

В глубине моих вдохов трепещет душа.

Я нисколько не каюсь,

Вместо роз и ветров лишь тобою дыша.

И живу, задыхаясь.

2001.

 

*   *   *

Я иду босиком по ковру лепестков-

То осыпались розы из сказки вчерашней.

Я достигла страны, где вершатся без слов

Ритуалы любви, первозданность хранящей.

 

Лепестковым дыханьем встревожен подол,

Зацелованный ночью твоими губами.

И еще не остыл наш неприбранный стол

От полночного пира с вином и цветами.

 

И исходит свеченье от мятой травы,

Что не может забыть наши жаркие ласки.

Наши первые ласки… Они таковы,

Что подобны Венерой рассказанной сказке.

 

Я так явственно вижу, как ты меня ждешь, -

Мне слышны отголоски сердечного крика.

Я лечу, как на крыльях. А вдруг ты умрешь,

Не осилив до встречи последнего мига.

 

Я спешу, чтоб тебе подарить свою жизнь,

Мой искрящийся смех, красоту и беспечность.

О, великий обман, ради бога, продлись,

Напоследок вместив во мгновение вечность!

 

Ведь сейчас мне откроется суть миража,

Поразив глубиной моей горькой ошибки.

Я замру у порога, почти не дыша,

Пересилив рыданья подобьем улыбки.

 

У тебя безмятежный и будничный день

Без росы на губах и жасминовой дури.

И увижу в глазах удивленье и лень.

«Я не вовремя?» - «Ладно, пришла, так покурим».

 

И тогда я узнаю, что тот первый раз –

Только первый, не ставший вторым или пятым.

Это правда, что между «вчера» и «сейчас»

Океан твоего равнодушного взгляда.

2000.

                    

БЕЗ ТЕБЯ

Мне приснился твой запах.

Я от счастья и боли

Растерзала подушку.

Словно птица в неволе

С перевязью на лапках

На вершине церквушки-

На игле ожиданья,

Что вот-вот... и свершится

Чудодейство полета...

Кто там в двери стучится?

Я бегу, как в дурмане...

Это ты?!! Это кто-то.

 

Мне приснился твой голос.

Я повисла над бездной

Удивительных звуков.

Словно зов поднебесный.

Я душой укололась

О насмешку разлуки.

Только сердце забилось,

Как шагов твоих топот,

Что пригрезился снова.

Это счастье приснилось-

Твой пронзительный шепот,

Наяву же - ни слова.

 

Мне приснилось дыханье

Твоих губ, обожженных

Поцелуем бездонным.

Целый мир просветленный

Прочитал заклинанье,

Как безумный влюбленный:

".Будет месяц высокий

В своем звездном гареме,

Ночи в вечность сольются".

Остановится время,

Чтобы мне, одинокой,

Никогда не проснуться.

2001.

*     *     *

Я безнадежно, но упорно жду того,

Что ты материализуешься из мыслей.

Но ты – иначе быть не может – далеко.

И я ступаю в полусне по кромкам высей.

 

Они откроют мне глубокий тайный смысл

Непротивленья изначальному разрыву

Мечты и жизни, что в сознании слились,

Но рассыпаются, как пепел, у обрыва.

 

Обрыв научит успокоить и унять

Неисполнимые, но жгучие желанья.

И только музыка сумеет обыграть,

Обожествить и окрылить мои страданья.

 

И снова Муза позовет в такую даль,

В которой сердце ей открою, как подруге.

Благословляю эту вечную печаль,

Благословляю эти вечные разлуки!

 

Так значит, все же я могу соединить

Мечту и жизнь, освободясь от власти чувства.

Я не до ангелов сумела воспарить,

Но до вселенной, где рождается искусство.

 

Но этот мир непостижимой красоты

Безмолвно рухнет на глазах в одно мгновенье,

Когда, реальность обманув, возникнешь ты,

И я очнусь от твоего прикосновенья.

2000.

*     *     *

Не дай Господь, узнать тебе тот холод,

Что раскаляет голоса металл,

И жгучий яд изысканных уколов,

Который, ох, как многих отравлял.

 

Избави Бог от колющих кинжалов

Насмешливо-остекленевших глаз

И от улыбки пурпурного жала

И всяких демонических проказ.

 

От моего поддельного веселья,

От вежливости жутко-ледяной,

От красоты, пьянящей, словно зелье,

Исполненной страданья новизной.

 

Дай Бог тебе вконец не переполнить

Сосуд моих спрессованных обид.

И каждый день, при каждой встрече помнить,

Что сердце у меня и так болит.

 

Что, словно насмерть раненная птица,

Оно трепещет на твоих руках

И в грудь твою отчаянно стучится,

Испытывая и восторг, и страх.

 

Увидь его без боли и без гнева-

Оно способно мертвого согреть.

Но под бронею Снежной Королевы

Тебе никак его не разглядеть.

              2001.

*     *     *

Моя уверенная стать

Не ослепит меня едва ли.

Я приняла тебя опять

В своем роскошном тронном зале.

 

Моя корона - из огня,

Как терн с горящими шипами.

А сны преследуют меня

Твоими нежными губами.

 

Я без иконы и креста,

На троне собственной гордыни.

И смотрят ангелы с холста

Глазами чистыми твоими.

 

Вулканом подо мною твердь,

Мой стих - бесовская поэма.

Ты любишь королеву ведьм,

А я люблю цветок Эдема.

 

Умчи меня в далекий край,

Сними с меня оковы трона.

Я так хочу увидеть рай

И скинуть тяжкую корону!

 

Возьми меня в свой белый храм

Из миража моих владений!

Хочу припасть к твоим ногам

И целовать твои колени.

 

Но, в чем секрет твоей любви,

Я поняла, Святая Дева!-

Во мне ты ценишь, се ля ви,

Лишь блеск жестокой королевы.

2000.

*       *       *

Перед разрывом сердца от любви,

Перед полетом к вечности души

В последний раз меня ты не зови

И не дари былые миражи.

 

Нет смысла в том, что все уже не так,

Что стало ядом сладкое вино,

Что я дышу шагам твоим не в такт,

Навстречу бездне распахнув окно.

 

Нет смысла в том, что мне дано понять

Ценою прежней и в который раз,

Что никогда не обернется вспять

Река стихов, написанных про нас.

 

А смысл в том, что горечь не дает

Отнять уста от кубка щедрых муз,

Что обратив свою геенну в лед,

Я губы беса пробую на вкус.

 

Познав в любви при жизни смерть и ад,

Я возрожусь, отмыв свои грехи,

И будет все как прежде: ночь и сад,

И новый рай, и новые стихи.

2000-2001.

        

 *     *     *

          Я, как снег. Обожгу и растаю в руках.

Испарюсь и застыну крупинками соли,

Отпечатаю скорбь у тебя на губах

И вопьюсь в свое сердце зубами от боли.

 

И отчаянный крик во вселенной души

Всколыхнет моих ангелов нежные крылья.

Я красиво разрушу твои миражи,

Я былое покрою цветами, не пылью.

 

Я отныне - печаль твоих траурных глаз,

Я волшебная музыка воспоминаний.

Я не просто уйду. Белоснежный пегас

Унесет меня в край одиноких страданий.

 

В мир свободы моей, в даль смеющихся муз.

Проглотив свою горечь, я скину оковы.

Я еще раз любовь ощутила на вкус,

И, создав новый стих, до небес вознесусь.

В небесах меня боги поймут с полуслова.

2001.

*     *     *

Мы на счастье с тобой разбивали бокалы.

Я босая уйду от тебя по осколкам,

Раскровив себе ноги - ни много ни мало -

И заплачу тайком от тебя втихомолку.

 

Я обломки стекла размельчу в своих пальцах,

Обагрив опустевшие дали Эдема,

Чтоб еще раз над болью своей посмеяться,

Чтоб окрасить сюжет своей новой поэмы.

 

Чтобы алое-алое утро разлуки

Было ярче, чем нежный закат нашей встречи.

Чтоб до боли на сцене воспеть свои муки,

Я израню и губы, и шею, и плечи.

 

Я посыплю осколками чистое ложе,

Чтоб на нем изменить тебе, с кем - мне не важно.

Чтоб на плаху была моя простынь похожа,

Чтобы жжение ран пересилило жажду.

 

Жажду видеть тебя... Возвратись. Я устала.

Мое сердце горит, истекая любовью.

Я прижму к нему стекла разбитых бокалов,

Чтоб еще раз тебя напоить своей кровью.

2001.

*     *     *

Вино любви отравлено давно.

Оскомину набила эта горечь,

Осадком разъедающая дно

Самозабвенно выпитого моря.

 

Да, было оно сладкое, как мед,

Горячее до головокруженья,

Пока, увы, не превратилось в лед.

В его хрустальном мраке отраженья

 

Все то, что было: песни и цветы,

Тепло испепеленных чувством взглядов,

Вибрирующий холод остроты -

Знакомый плен приснившихся закатов.

 

В который раз все было только сном.

Как сер и мрачен мир при пробужденьи.

Когда ж я напою себя вином,

Пресытившись восторгом опьяненья?!

 

Когда ж я научусь, лишь пригубив,

Не пить до дна, до дури, до похмелья?

И сердце лишь встревожить, не разбив,

И испытать лишь легкость и веселье?

 

Тогда, когда во мне иссякнет стих.

Пока же я безумна - музы правы.

Мое перо взлетает, почерк лих,

Танцуют рифмы... Как сладка отрава!..

2001.

 

*     *     *

Я пью тебя, как яд, из губ чужих,

Травлюсь сознаньем: нам не быть вдвоем.

И воплощаюсь с болью в свой же стих,

Найдя тебя в отсутствии твоем.

 

Узнав тебя в своей же седине,

В морщинках ранних на моем лице,

Я скорбно улыбнусь: печаль на дне

Моей души. А след твой на крыльце

 

Еще не выстыл, но едва живой,

Как тень былого в самых дивных снах,

Как безнадежный раковый больной,

Что умирает на моих руках.

 

Но я его оплакала уже,

Едва весь мир не утопив в слезах.

Ты был, как крик на жизни вираже,

А стал пустынной сухостью в глазах.

                          1998.

*     *     *

Мой дорогой, конечно, Вы не первый,

Кто обманул меня в моих мечтах.

Мне говорят, Вы стали очень нервный,

У Вас бокал не держится в руках.

 

И что в глазах у Вас – моя насмешка –

Испепеляет Ваш бумажный дух,

И что Вы зло играете, как пешкой,

Своей судьбой. И что одно из двух:

 

Вы создадите без меня шедевры

Или сгниете в пьяных кабаках…

Мой дорогой, конечно, Вы не первый,

Кто обманул меня в моих мечтах.

 

Но кто бы мог так дерзко и искусно

Среди дорог надежд и пустоты

Соткать сюжет возвышенный и грустный

И облачиться в плоть моей мечты?

 

И так любить, как любят только боги,

И мучить так, как мучают в аду!..

Мой роковой, мой нежный, мой жестокий,

Такой как я, на радость и беду.

 

Я поняла: то был подарок Бога,

Тот идеал, который не найти.

Но я настолько в жизни одинока,

Что мне и с ним, увы, не по пути.

1998.

*     *     *

Как живешь, мой милый, как устроился

В постоянных мыслях о себе?

Неужели замок не построился

На моей изломанной судьбе?

 

Новых песен и стихов не слышится,

Мой коллега, на твоем пути.

Неужели ничего не пишется

На моей растерзанной груди?

 

Ты все пьешь, и некогда покаяться,

Изнутри похмельный точит тлен…

Неужели кровью отрыгается

Из моих, тобою вскрытых вен?

 

Не живешь, а все лишь только маешься:

В сердце – пустошь, в кошельке – гроши.

Просто чистым светом не питаешься

Из моей израненной души.

 

На себя, как прежде, не досадуешь:

Та же стать, уверенность в глазах.

Только что ж ты падаешь и падаешь,

Поскользнувшись на моих слезах?

1998.

*     *     *

Пространство, прочь, и время, прочь!

Лечу в огонь, а мне все мало.

Тебе казалось, что всю ночь

Тебя тигрица целовала.

 

Ты так желал ее! Давно.

Ну, что, познал ее объятья? -

Они пьянее, чем вино,

Они сильнее, чем проклятье.

 

Она пила тебя, как мед,

За каплей каплю смаковала,

Зато в тебя горячий лед

Кровавой нежности вливала.

 

Не может хищница любить,

Не разорвав на части сердца.

Тебе – ее не укротить,

Ей – на тебя не наглядеться.

 

Познавший бездну в первый раз,

Ты – глубиною утомленный.

Но как прекрасны звезды глаз

И этот профиль утонченный!

 

Все просто – ты не мой герой,

Ты не последний и не первый.

И все же плачу над тобой,

Как зверь, влюбленный в свою жертву.

                              2003.

Осколок

Моими осколками сердца разбитого

Боюсь, что изранишься ты до крови.

Все чувства мои, как за дверью закрытою.

Но ты постучи, ты меня позови.

 

Коль было бы целое сердце, как ранее,

Оно бы в моей не вместилось груди,

И страшная бездна пурпурного пламени

Тебя поглотила б в совместном пути.

 

Но даже в осколке восторга и нежности

Так много, что хватит на десять сердец.

В мерцающих бликах моей откровенности

Тебя ожидает хрустальный дворец

 

Бездонной души, занавешенной масками.

Я их уничтожу, лишь дай мне испить

Твоей чистоты – познакомься со сказкою,

Где даже осколок умеет любить.

       2003.

 

МОЕМУ СНЕЖНОМУ ПРИНЦУ

 

В твоем черно-белом храме

Мне так одиноко, пусто.

Встречаешь меня глазами,

Без губ и объятий. Грустно...

 

Ты снова молчишь - столетье,

Вместившееся в минуту.

Возможное междометье

Не сбудется почему-то.

 

Твой взгляд - безмятежный холод,

Не знающий подогрева.

Ты так же красив и молод,

Как Снежная Королева.

 

Ты так же далек, как море,

И близок, как неизбежность.

Без нежности жизнь, как горе.

Ты так  же любим, как нежность.

 

В душе черно-белой - чисто.

В пути черно-белом - прямо.

А я, словно смех искристый,

Как крылышки фимиама.

 

Твоим черно-белым думам

Не взвиться к огням небесным,

Ведь черное так угрюмо,

А белое бестелесно.

 

Но ярче лучей и радуг

И сердца огонь  и тела,

И лед своей тайной сладок

В плену твоем черно-белом.

2

В белоснежных снегах где-то спит твоя

нежность-

Ты явился на свет на пороге зимы.

Стала тяжким крестом для тебя неизбежность

Полюбить вечно юную фею весны.

 

Звонкострунной души золотистые дали

Переполнены зноем ее красоты,

И улыбка, как роза, сомкнется едва ли.

Кто б ее осчастливил, но только не ты –

 

Беломраморный принц с голубыми глазами,

С ледяной чистотой безмятежного лба.

Может, этот сюжет вы придумали сами,

Только вас вдохновила на это судьба.

 

Это рок, одержимый печальною сказкой,

Где трагичный финал бесподобно красив-

Он начертан божественно-алою краской

На глубоком снегу, как застывший курсив.

 

Это тайна слиянья тумана с рассветом,

Двух прекрасных, спаливших друг друга

стихий.

Вот и день наступил, полон прозы и света-

Похоронена сказка, остались стихи.

1999.

 ЧЕРНЫЙ ЖЕМЧУГ

                  1.

На планете моей жизни,

В океане горьких слез,

Отразились холод выси

И недостижимость звезд.

 

Только в каждый час досужий

День и ночь доступна мне

Россыпь белая жемчужин,

Так как я живу на дне.

 

Как крупинки перламутра,

Так изысканно-нежны,

Так похожие на утро…

Но они мне не нужны.

 

Как бессильный человечек,

Очень долго – много лет –

Я искала черный жемчуг,

А его простыл и след.

 

А пока я стерла ноги

И лишилась прежних грез,

Стал немыслимо глубоким

Океан от горьких слез.

 

Время боль мою залечит,

Только было б для чего –

Я нашла свой черный жемчуг –

Камень счастья моего.

 

Но отнюдь не украшала

Я им тела своего –

Я смотрела, я дышала,

Я молилась на него.

 

А когда я целовала

Этот сгусток красоты,

Ночью солнце оживало…

Черный жемчуг – это ты.

2.

Под рукою сердце бьется,

Яркий день от света пьян.

И от пламенного солнца

Обмелел мой океан.

 

Но осталось столько соли

На уступах берегов,

Что струится холод боли

В горькой правде наших слов.

 

Правда в том, что так беспечно

Праздник сердца и души

Мы теряем. Жизнь не вечна.

Наше счастье – миражи.

 

Миражи вот-вот растают.

Тучи сгрудятся тот час,

И уже не засияет

Черный жемчуг милых глаз.

 

И надежда не утешит.

Как мне быть? Куда идти?

В океане обмелевшем

Больше жемчуг не найти.

3.

Время мчится. И когда-то,

Покоряя города,

Стану сказочно богатой,

Как принцесса. И тогда

 

Оголю под вечер плечи

(Бал роскошный впереди)

И надену черный жемчуг –

Пусть сияет на груди.

 

Будет редкого таланта

Мой заморский ювелир.

Он поймет, что бриллианты,

Аметист или сапфир

 

Ничего, увы, не значат –

Мишура, блестящий груз,

Побрякушки… Не иначе –

У принцессы странный вкус.

 

Бедный мастер! Он не знает,

Что затмят любой алмаз,

Если страстью запылают,

Жемчуга любимых глаз.

 

Но, увы, о давней ране

Я ему не расскажу –

Почему я черным камнем

Так безумно дорожу.

 

И никто не разгадает

Мой единственный секрет:

Почему я не меняю

Украшенья столько лет.

 

Ожерелие не дышит,

Но в тепле дрожащих рук

Я все верю, что услышу

Твой родной сердечный стук.

 

Но огонь воспоминаний

Не изменит ничего.

Черный жемчуг – мертвый камень

В склепе сердца моего.

           2001.

 

*       *       *

В сизой дымке папирос

Клевер да бурьян.

Я хочу построить мост

Через океан.

Отказаться не могу

От смешной мечты,

Ведь на дальнем берегу

Ждешь и любишь ты.

Миллионы тысяч верст-

Целый век пути.

Я построю этот мост,

Чтоб к тебе придти.

Я потрачу свою жизнь,

Лишь бы быть с тобой.

Только, милый, берегись –

Я приду седой.

Я лишусь своей былой

Дивной красоты-

Только вот какой ценой

Создают мосты.

Да и ты не жил во льду,

Старость-спутник твой.

Только я к тебе приду

Полностью слепой.

И остатки прежних сил-

Весь душевный храм,

Все, что б ты ни попросил,

Я тебе отдам.

Но ведь ты не строил мост

Через океан-

Встанешь браво во весь рост,

Весел, сыт и пьян.

И по этому мосту

Ты пойдешь туда,

Где найдешь свою звезду,

Ту, что молода.

2001.

 

Любовь

Всем, кто любит, не зная предела,

Коль могла б, отпустила грехи,

Подарила б и душу, и тело,

Свою жизнь и любовь, и стихи.

 

Как весенняя музыка птицы,

Как луна в каждой капле ручья,

Я отдам себя всем по частице,

Но при этом останусь ничья.

 

Сила чувства безумным потоком

Будет вечно сердца разбивать.

Так ракушки вскрывают  - жестоко,

Чтобы жемчугу дать засиять.

 

Пусть я стану мечтой абсолютной,

Что родит и восторг, и печаль,

Всех зовущей, для всех недоступной,

Убегающей в дивную даль.

 

Пусть мне много простится за муки,

За тепло доброты моих глаз.

Пусть я буду с любимым в разлуке.

Я ничья, но я в каждом из вас.

1997.

КАТАРСИС

На смерть мамы

На зорьке лет, когда так хочется

Иметь красивую печаль,

Мы все стремились к одиночеству,

Сентиментально глядя вдаль.

 

Желая воплотить наследие

Шекспира, Байрона, Прево,

О, как мы жаждали трагедии,

О, как мы жаждали всего:

 

Страстей до самовозгорания,

Изгнанья в дальний трудный путь,

Картинно-тонкого страдания…

Но не реальности, отнюдь.

 

И вот теперь, когда так хочется

Простого тихого тепла,

Змеей вползает одиночество,

Касаясь с проседью чела.

 

Картинно-тонкое страдание,

Увы, осталось на холстах.

Вот – неподдельные рыдания,

Вот – тяжесть тени на глазах.

 

Больное сердце сжало намертво

Железо чьих-то страшных рук.

И что ж, ни Манфреда, ни Гамлета

Сегодня вспомнить не досуг.

 

Лишь тают свечи в изголовии,

Священник тихо говорит.

И мама в ангельском безмолвии

С небес, как солнышко, глядит.

                       2003.

*     *     *

В молочном небе тишь и глубина,

Размытой розой проступает зорька.

Чуть слышно дышит робкая весна…

Забвенье сладко, отрезвленье горько.

 

Вдали, над силуэтами церквей,

Моя беда восстала черной птицей.

С изломанными крыльями бровей

В мои глаза, как в зеркало, глядится.

 

Еще недавно были зеркала

Закрыты плотной ситцевою тканью.

А я себе отчаянно лгала,

Что все не так за пробужденья гранью.

 

Но ложь бессильна – это был не сон.

В молчаньи скорбном догорали свечи.

Под каменными взорами икон

Ссутуленные вздрагивали плечи.

 

И мне уже вовеки не забыть

Такой прямой, непостижимо дальний,

Последний путь – оборванная нить,

Трепещущая на ветру прощальном.

 

На кладбище задумались кресты,

Укутанные инеем пушистым,

О том, как здесь сжигаются мосты, -

Одним рывком, безжалостно и быстро.

 

Синеют голубиные следы

Петляющим узором на погосте.

Я не целую в щеки. Лишь цветы

Кладу на холм, придя без спросу в гости.

 

Я почему-то вспомнила о том,

Как летним днем, счастливым и далеким,

Мы вместе с мамой из лесу идем,

Измазав рты черемуховым соком.

 

И мы резвимся, словно детвора,

И без конца смеемся друг над другом…

Все это – явь, но только из «вчера»,

Куда на миг опять вхожу без стука.

                  2003.

 

Соловушка

Соловушка, живи!

Летай в своих лесах!

Ты знаешь о любви,

О смерти и слезах.

 

Ты знаешь о весне,

О чистых облаках,

О розах на окне

И колких их шипах;

 

Как острием ножа

Пронзает сердце крик,

И как поет душа,

Тогда как нем язык.

 

Как хочется летать

С разорванным крылом,

И каково искать

Всю жизнь свой путь и дом.

 

Ты сможешь рассказать –

Поведай мне о том,

Как страшно умирать

И как легко потом;

 

И как небесный край

Встречает на заре,

И как прекрасен рай

В хрустальном декабре…

 

Как улыбался Бог,

Как все тебе простил,

Назначил новый срок

И птицей возродил.

 

Не зная о любви,

Без встреч и без разлук,

Соловушка, живи

Без сложностей и мук.

 

В сплетении ветвей,

Как в сказке, утони

И песнею своей

Весь мир заполони.

        2002.

 *     *     *

Сколько раз – и не считала, - 

Не предав свои дары,

Я из пепла восставала,

Чтобы снова жечь костры.

 

Чтоб, распахивая сердце,

В небе песнею звенеть,

Обжигать, светить и греться,

И гореть, гореть, гореть!..

 

Дом, надежда – все истлело.

Угли серые чадят.

В них – душа моя и тело,

Лишь стихи не догорят.

 

Муза в пламени окрепла.

Только где, в каком краю

Я смогу восстать из пепла?

Может быть, уже в раю.

                   2004.

*     *     *

Блестящий наст хрустит. Ступаю осторожно.

Мой ангел за спиной роняет слезы в снег.

Мне умирать нельзя, жить тоже невозможно.

Судьба, останови свой оголтелый бег.

 

А в церкви Иисус не ропщет на иконе,

С достоинством несет терновый свой венец.

И счастлив, хоть и гол, звонарь на колокольне,

И бьют колокола, как тысячи сердец.

 

И где-то слева боль от частоты ударов

Мою сжимает грудь железною рукой.

А где-то льется жизнь рекой над стойкой бара,

А где-то за рекой – свобода и покой.

 

Мой ангел весь в трудах и отдыха не видит –

Пытается меня на срыве удержать,

Чтоб мне не довелось весь мир возненавидеть,

Чтоб я могла любить, чтоб я могла дышать.

 

Он в небе Млечный Путь крылом своим рисует,

Он сыплет на меня хрустальным холодком.

И вот уже на дне души моей тоскует

Мечтающий скрипач с изломанным смычком.

 

Как долго он молчал – невольный мой изгнанник

Из радостных миров всего, что он любил.

Лишившийся всего, босой и нищий странник,

Нашедший свой приют на насыпях могил.

 

Мой бедный музыкант, больной и одинокий,

Не верящий в добро, он все же заиграл.

Ранимый, как дитя, по-птичьи ясноокий.

Меня из-за него хранитель и спасал.

          

А музыка светла и так проникновенна,

Что звезды в небесах послушать собрались.

Мои глаза блестят, моя мечта нетленна…

Он умер для могил, Он выбирает жизнь.

                 2002.

 

*     *     *

Чтоб до берега добраться,

Я иду по льду.

Сколько раз он мог сломаться.

Страшно, но иду.

 

Берег манит райской кущей,

Пеньем соловьев,

Рощей, сказочно цветущей,

Лаской теплых слов.

 

Трудный путь – тропа поэта –

(Не сойти б с ума!)

В этот мир, где вечно лето.

Мой удел – зима.

 

Боже правый! Вот он треснул –

Этот тонкий лед.

Я затягиваю песню

И иду вперед.

 

Каждый шаг – победа духа

Над нависшим злом.

Скалит зубы Смерть-старуха

За своим столом.

 

Я ей прямо отвечаю:

«Выбираю жизнь!»

  Вот меня уже встречают –

Факелы зажглись.

 

Но конец моей дороги,

Где вода – не твердь,

Научите судьи-боги,

Как преодолеть?

                  2004.

 

Отец Евгений

В сутане отблеск перламутра,

В речах уверенность и долг.

Отец Евгений, спрячьте кудри,

Похожие на черный шелк.

 

О Вашем стройном сильном теле

Лишь знают призраки зарниц.

И все-таки, глаза газели

Прикройте шторами ресниц,

 

Забыть которые так сложно,

Как черных лилий лепестки.

Прошу Вас, будьте осторожны,

Касаясь вновь моей руки.

 

Пускай не знают прихожанки

В тревожном сумраке весны,

Как Вы, не грешник и не ангел,

В меня полжизни влюблены.

 

Как я неправедно мечтаю

На Вашей службе лишь о том,

Как нам познать всю прелесть рая

В грехе, без Бога, но вдвоем.

 

И как совсем, увы, не каясь,

Не поднимая влажных глаз,

К кресту губами прикасаясь,

Я каждый раз целую Вас.

 

Но я при том не дрогну бровью,

Ведь Вы нас учите терпеть,

Чтоб испытание любовью

 Сумели Вы преодолеть.

           2003.

*     *     *

В соборе праздник. Пахнет воском.

Звенит молитв речитатив.

В своем сиянии неброском

Священник молод и красив.

 

На хорах певчие выводят

«Тебе поем» на голоса.

Священник глаз с меня не сводит.

О, как поют его глаза!

 

А я неспешно ставлю свечи,

Бросаю страждущим гроши.

А он берет меня за плечи

И молвит: «Больше не греши».

 

И слезы, словно дождь в пустыне,

Текут, соленые на вкус.

Вот так когда-то Магдалине

Вернул невинность Иисус.

 

Священник плоти не уступит,

Его молитва укрепит.

На путь неправедный не ступит,

(Поможет Бог!) не согрешит.

 

Но что он чувствует в то время,

Меня встречая вновь и вновь,

Когда, как огненное бремя,

В моих глазах горит любовь?!

 

Когда он, с виду безмятежный,

Меня к причастию ведет

И молча, трепетно и нежно

Мне кровь господню подает,

 

Чтоб навсегда разбить мне сердце,

Но стать спасителем души.

В его объятьях не согреться,

Ведь он не может наглядеться

И только молвит: «Не греши».

         2002.

*     *     *

Ты борешь сладкий яд искуса,

Но глаз не можешь отвести.

Ты так похож на Иисуса,

Но как тебе меня спасти?

 

Я не дитя и не невинна,

Но мне не платят за любовь.

И все же деву Магдалину

Во мне ты видишь вновь и вновь.

 

Я застываю у порога,

Иконы заслоняя лик.

Не то чтоб ты забыл про Бога,

Но я желанней в этот миг.

 

И вместо пламенной молитвы

Ты говоришь мне о любви.

Сегодня демон выиграл битву –

В моих объятиях живи!

 

Давай исправим ту нелепость,

Что Магдалина не смогла

Разрушить девственности крепость,

Любимого не обрела.

 

Давай представим, словно в сказке,

Что перед смертью Иисус

Изведал радости и ласки

И чистой девственности вкус.

 

Тогда б Мария Магдалина

Была не менее святой –

Прекрасной так же, как с картины,

Скорбящей, любящей вдовой.

            2004.

ЗОВ МАГДАЛИНЫ

Зачем тебе мои поклоны

И лоб, разбитый до крови?

Коль ты святой – сойди с иконы,

Чтоб научить меня любви.

 

Любви прекрасной, бескорыстной,

Как сон, как сказка, как мечта,

Такой пронзительной и чистой,

Какой не знала никогда.

 

В твоих чертах покой аскета,

В глазах – неистовость огня.

Коль ты святой – сожги запреты,

Не отрекайся от меня.

 

Ты не сравнишь себя с Иудой,

Познав желание и страсть.

Для Магдалины будет чудом

В твои объятия упасть.

 

Не  жди, я каяться не стану,

Души греховной не жалей.

Коль ты святой – сними сутану

И обогрей меня скорей.

 

Твой взгляд струится, ускользая,

Но я взываю вновь и вновь:

Не ты ль учил нас, умирая,

Тому, что Бог и есть любовь?

 

Я не пойму уже другого,

Молитвы нудные твердя.

Коль ты святой – воскресни снова,

Но нынче – только для меня.

              2003 г.

 

Молитва

Дай наглядеться на тебя… До ослепленья…

Все краски мира мне не жаль похоронить.

Зачем же мне, убитой горем, мое зренье?

Мне б лик твой в памяти навеки сохранить.

 

Весь чудный мир, что был для нас Эдемским садом,

Покроет трауром безрадостная ночь.

Ее, раздавленную тяжестью утраты,

Смогу, быть может, я, не видя, превозмочь.

 

Слепой монах до исступленья бьет поклоны.

Его призвание – Всевышнему служить.

Так стань же ты моей единственной иконой,

И с нею в сердце я во мраке буду жить.

 

Умрут иллюзии, рожденные любовью,

Но в пекле чувства будет так же горячо.

И в освященной незабвенностью часовне

Я буду плавиться бесплотною свечой.

 

Ей догорать уже недолго с тихой скорбью

Перед божественным виденьем глаз твоих.

Но, как молитву, нацарапанную кровью,

Еще сумею я родить последний стих.

           1997.

НАША ДОЧЬ

 

Наша дочь, словно свет между нами,

Как приход долгожданного дня,

С голубыми, как небо, глазами,

Что подарены ей от тебя.

 

Наша дочь между сказкой и снами,

С жаркой примесью Музы в крови,

Словно песня, что сложена нами

От порыва великой любви.

 

Наша девочка, ангел небесный...

От ее неземной красоты,

Как от правды ее бесполезной,

Допьяна разгулялись мечты.

 

Наша дочь, как бескрылая птица,

Не умчится в чужие края.

Наша дочь никогда не родится...

Наша радость, твоя и моя.

 

Наша боль... У судьбы невозможно

За спиною украсть ничего.

Я люблю ее так безнадежно,

Как могла лишь тебя одного.

 

Пусть простит она нас, как подруга

По несбыточной жизни втроем.

Мы, любя до безумства друг друга,

По различным дорогам уйдем.

 

Наша дочь, ты избегнешь страданий,

Для тебя в этом мире их нет.

Ни лица, ни семьи, ни призванья,

Лишь судьба - не родиться на свет.

             1997.

 

*     *     *

Тишь и свет. Я тебя провожаю на небо.

Кроткий ангел рисует мой след на снегу.

У воробушков праздник над коркою хлеба.

Вот и все. Я идти за тобой не могу.

Расчлененной решеткой мне путь преграждают,

Словно мрачные стражники церкви, кресты.

Ты назад не вернешься. Слеза ослепляет

Отраженьем твоей несчастливой звезды.

Может быть, это сон? Только мне не проснуться.

Может быть, я больна иль рассудком слаба?

Но тебя не увидеть, тебя не коснуться,

И как мучает память о холоде лба…

Что за демон жестокий мне давит на плечи?

Или я на груди его грею сама?

Твоим голосом он мне о нежности шепчет -

Прямо в уши - и медленно сводит с ума.

И хохочет в лицо. Я не корчусь от боли.

Ты, невидимый, здесь. Улыбаясь, молчу.

И, глотая ручьи неразбавленной соли,

Исхудавшей рукой зажигаю свечу.

Но закончилась служба. Иконы печальны.

Страшный призрак пригрезился мне на стене.

По кому ж это слышу я звон погребальный?

По тебе отзвонили. Неужто по мне?!

Так и быть. Я тебя проводила на небо.

Кроткий ангел замел все следы на снегу.

Закажу панихиду, подам нищим хлеба,

И обратно уйти без тебя не смогу.

                 2002.

*     *     *

В моей истерзанной душе

Тяжелый погребальный звон.

А ты не снишься мне уже.

А я так жду счастливый сон.

Мне снится, будто я звонарь,

И будто тысячи веков

Скорбит оглохший мой январь

Под звонкий плач колоколов.

В обитель фресок и икон

Иду, чтоб пасть пред Богом ниц.

Священник строг, суров закон:

Не отпевать самоубийц.

Я по тебе служу сама.

Иконы шепчут на стене,

О том, что я сошла с ума,

Став настоятелем во сне.

К распятью свечи приношу,

За некрещеного молюсь.

Мне говорят, что я грешу,

Тебя оплакивая. Пусть.

Твоей душе гореть в огне,

Мне не найти тебя в аду.

Но правда в том счастливом сне,

Где я в Эдем тебя веду.

2002.

*     *     *

Успокойтесь, огненные крылья

Ангелов больной моей души.

Вы до ослепленья осветили

Все ее глубины. Витражи

Музыки, стихов, изысков речи.

Снег Эдема превратился в соль.

И ложится тяжестью на плечи

Все испепеляющая боль.

Боль за тех, чьи темные дороги

Вплетены в клубок моей судьбы,

Тех, кого, увы, отвергли боги

За грехи. Как черные столбы

На пути навечно вбиты в землю,

Так они вошли в меня насквозь.

Черт мне шепчет: «Позабудь!» - не внемлю.

Что мне делать?! – ум и сердце врозь.

Что же это – жалость или нежность?

Как мне с этим грузом дальше жить?!

Как принять прямую неизбежность –

Всех, кто меня любит, не любить?

Или нет, не дать им столько счастья,

Сколько ждут, быть может, от  меня.

Мне ко всем не загореться страстью.

Я источник света – не огня.

Им со мною не узнать измены

И разлук, и ссоры ни при чем.

Но, увы, я стала, как сирена,

Для сердец плененных палачом.

Столько ран, и все они живые.

Не помогут сон или бокал.

Боже правый, я же не мессия,

Почему ты так меня распял

И, наполнив сердце жгучей кровью,

Повелел других сердца разбить,

Наделив меня такой любовью,

Что в слезах ее не растворить?

Научи и чувствовать, и видеть,

Не набив кровавую мозоль,

Тяжкий крест свой не возненавидеть

И забрать себе чужую боль.

         2002.

 

*     *     *

Утонули домики в сугробах,

Тополя застыли в серебре.

Боже правый, что мне сделать, чтобы

Умереть зимою на заре?

Чтоб моей печали безутешной

Канул след за тысячу морей,

Чтоб, как маки в поле белоснежном,

Полыхали грудки снегирей.

Чтобы, словно ангельские крылья,

Облака застлали небеса,

Невесомо-мягкой снежной пылью,

Словно солью, ранило в глаза.

И текли хрусталиками слезы,

Размывая краску на щеках,

И шептались клены и березы

На своих небесных языках.

И прольется свет успокоенья

В глубину рубцов моей души.

Это будет утром в воскресенье.

Я мгновенью крикну: «Не дыши!»

Только ты в страдании невинном,

Как укор, возникнешь на пути,

Обернувшись грустною рябиной.

Не грусти, мой милый, не грусти.

Я сольюсь с лесною тишиною,

Чтоб увидеть  и сойти с ума,

Как скользит застывшей колеею

С лебединой поступью зима.

С легким сердцем этот свет покину,

Но забыть вовеки не смогу,

Как заплачет обо мне рябина…

Слезы ее горькие застынут,

Словно капли крови на снегу.

2002.

Под снегом церковь, как невеста,

Вокруг – покой и благодать.

Хранимо Богом это место.

Меня влечет туда опять.

 

Струится свет из тонких окон,

Как синева из кротких глаз.

Звонарь поспел, как видно, к сроку –

Раздался колокольный глас,

 

Прорезав облачную стужу.

И я, торжественно-чиста,

Свою распахиваю душу

Перед иконою Христа.

 

Защитник, брат мой и любимый,

Спаси, направь и сохрани.

И вижу взгляд непостижимый

Из глаз, исполненных любви.

 

А за спиной моей колдует,

Завидев первую звезду,

Лукавый. Боже, почему я

Люблю ночную красоту?! –

 

Глаза, наполненные тайной,

Влекущим дьявольским огнем,

И голос, вкрадчиво-печальный,

Которого не слышно днем.

 

Как от игры небесной скрипки,

Я каждый раз схожу с ума

От люциферовой улыбки

И в адский плен иду сама.

 

Но в этой церкви в этот вечер

Я забываю про искус –

Я ощущаю, как на плечи

Кладет мне руки Иисус.

 

А Дьявол манит тем, что любо, -

Грехами, сладкими на вкус.

Но в вопрошающие губы

Меня целует Иисус.

 

Напрасно Бес зазывно стонет,

Он не получит ничего,

Ведь в Иисусовых ладонях

Комочек сердца моего.

                     2004.

 

Послушница

Расставанье не больно,

И былого не жаль.

Только глас колокольный,

Только неба хрусталь.

 

Только благость молитвы,

Приложенья к кресту,

Только вечная битва

За души чистоту.

 

Что рождается в муке,

То дороже в сто раз.

Лишь искусаны руки

Да слезинки из глаз.

 

Шелковится мой локон,

Изгибается бровь,

Но отдам только Богу

Красоту и любовь.

 

Весь огонь моей страсти

Берегла не спроста:

Я нашла свое счастье –

Я невеста Христа.

 

Вместо песни – акафист,

Вместо грусти – псалтырь.

Все дороги крест-накрест –

Я пришла в монастырь.

                                  2004.

Монастырь на Ганиной яме

 Рисует солнце на снегу

Свои узоры.

Я все их в сердце сберегу.

Уеду скоро

В столицы каменный мешок,

В проспектов клетку.

Мне будет помниться восток

В часы рассвета.

Мне будут грезиться кресты

И колокольни

В земном раю, где так чисты

И хлебосольны

Живут послушники в своих

Дубовых кельях.

И с губ моих стекает стих

Про звон капели.

Вот так же светел, так же чист

Для нас, греховных,

Как молодой кленовый лист,

Весь мир церковный.

Я с этим миром невзначай

Соприкоснулась.

И что за дивная печаль

Во мне проснулась?

Молитвы, свечи, образа –

Как сон глубокий,

И покаяния слеза,

И мысль о Боге.

Я платье бальное сниму,

Браслеты, кольца.

К губам распятие прижму.

И вновь проснется

В тумане памяти заря

Перед причастьем,

Благая тишь монастыря,

Покой и счастье.

В резном бревенчатом раю

Начнется служба.

Как видно, там-то я свою

Забыла душу.

                                2004.

 

*     *     *

Когда придет за мною смерть,

Предупредив или нежданно,

Я перед ней открою дверь,

Как перед гостьей постоянной.

 

Ее мне видеть не впервой,

Спокойно-бледную, как мрамор.

Лишь в том различье, что за мной

Придет сегодня эта дама.

 

Нас будет ждать прекрасный конь.

Послушно губы ей подставлю

И весь  их трепет и огонь

В воспоминаниях оставлю.

 

В воспоминаниях о том,

Как я любила и страдала,

Переживала о пустом,

Как я смеялась и рыдала;

 

Как танцевала на столах,

Сметая рюмки и бокалы,

Как в сильных любящих руках

Цветком раскрытым трепетала.

 

На жарких празднествах богов

Из рифмы искры высекала,

Хрустальным кружевом из слов,

Как жизнью собственной, играла.

 

Сыграла лихо. А сейчас

Я попрошу у смерти слово:

«Мне нужен час, всего лишь час –

Я буду полностью готова».

 

Оденусь в бархат и шелка.

Я хороша? – Как на картине.

Вздохну кокетливо слегка

И выпью залпом свой мартини.

 

За этим жестом будет боль,

Как фальшь в неверно спетом такте.

Но я опять сыграю роль

На «бис» в своем последнем акте.

 

И чтоб никто и никогда,

Пусть даже там, в стране покоя,

Не знал, как падает звезда,

Не увидал меня другою.

     2003.

Жизнь

Цветет малиновый закат,

Перегорая.

Шепчу молитву невпопад

И… умираю.

Сосульки плачут за окном –

Весны боятся.

Промчалось счастье ярким сном,

А мне – шестнадцать.

 

В преддверье лета я хочу

Взлететь, как птица.

И вот уж, кажется, лечу!..

Иль это снится?

Жасмина нежного вином

Не надышаться…

Я все успею, но потом –

Мне только двадцать.

 

Дорога – зебра: снег и грязь,

Все вперемешку.

Я вижу сквозь мечту и страсть

Судьбы насмешку.

Переплетаются пути,

Мелькают лица…

А что-то будет впереди?..

А мне – за тридцать.

 

А корни будней все теснят

Цветы желаний.

И сердце тянется назад,

К воспоминаньям.

В саду с осеннею листвой

Луч солнца дорог.

Я не успела ничего,

А мне – за сорок.

 

Остыла пылкая душа,

Грустит улыбка.

К зиме готовлюсь не спеша.

Вся жизнь – ошибка.

Успокоение и боль –

Вот что осталось.

Богатый опыт – знаний ноль,

А скоро старость.

 

А вьюга кружится. Для глаз

Светло и мило.

И все, что помнится, сто раз

Запорошила.

И ночь несет с собой секрет,

Все прибывая.

А мне, не помню, сколько лет,

А я – живая.

                      2002.

 

НА ПИРУ БОГОВ

 

ПУТЬ НА НЕБО

Размеренно, легко и горделиво,

С улыбкой, удивляющей народ,

С сознанием, что я сейчас красива,

Как никогда, иду на эшафот.

 

С молитвою, торжественно, без страха

Иду, не замечая бабий плач.

И вижу: пристань в небо – это плаха,

И рыцарь в черных латах – мой палач.

 

Но жизнь моя – невиданная сказка,

Такая же и смерть, - как напоказ.

Я вижу, как палач снимает маску

И звездами разит меня из глаз.

 

На Бога и на Дьявола похожий,

Таит в губах ласкающий наркоз,

Несет меня на плаху, как на ложе,

Увитое шипами алых роз.

 

И шепотом зовет в такие дали,

Где царствуют над явью миражи,

Где страсти, размышленья и печали

Становятся полетом для души.

 

И я хочу по воле провиденья

Идти за ним на трапезу богов.

Я испила из чаши вдохновенья...

Кто из нее испил, давно готов

 

Пойти на испытания и жертвы,

Проникнуть в тайны огненных чудес,

Бесстрашно встретить северные ветры

И птицею подняться до небес.

 

Вот почему рыданий я не слышу

И вот откуда царственная стать:

Я тронута перстом того, кто свыше,

Я избрана, чтоб Бога удивлять.

 

Но что это за странный гул и шепот

Мешает мне бессмертье обрести?

И вдруг я различаю конский топот-

То милый мой спешит меня спасти.

 

Прости меня, единственный, желанный,

Не рви мне сердце бедное до слез.

Палач мне нелюбимый - вот что странно,--

Но нет в твоих глазах таких же звезд.

 

Я плачу по тебе, но я не каюсь,

Меня домой с собою не зови.

Моя дорога – в вечность. Отрекаюсь

От счастья, от покоя и любви.

             1999-2000.

 

*     *     *

Небо в огненных слезах.

Нынче лунный пост.

Я танцую в небесах

На осколках звезд.

 

Все вибрации земли,

Травы и цветы

От меня в такой дали! –

Знать, сбылись мечты

 

О заоблачных мирах,

О полетах ввысь…

То, что в смертных будит страх,

Для бессмертных – жизнь.

 

Только жизнью в этот час

Я не дорожу.

Мчимся в небо, мой Пегас!

Выше, к Богу! Ведь сейчас

Я стихи пишу.

2003.

*     *     *

Я сумею звезду задержать,

Что грозится упасть  и разбиться;

Я ладони смогу не разжать,

Чтоб не выпустить Синюю птицу.

 

Даже если она до крови

Искромсает мне крыльями руки.

Я прошла все долины любви,

Я познала все бездны разлуки.

 

Я смогу пережить свою боль,

Не испортив гримасою профиль,

Я смогу вместо сахара соль,

Даже яд положить себе в кофе.

 

Я смогу пригласить свою Смерть

Ради смеха хоть завтра на ужин.

Эх, рулетка, игра-круговерть,

Риск – забава, но мне он не нужен.

 

Я добра пожелаю врагу

(Прочь, обиды, слезой по ресницам!).

Одного только я не смогу –

С обреченностью крыльев смириться.

 

А когда я пойму, что мечты

Разобьются о стены реалий,

Задержу ли паденье звезды,

Вместе с ней не разбившись? - Едва ли…

                  1999.

 

*     *     *

В лабиринтах своих темниц

Постигаю страданий суть.

Я – бескрылая в стае птиц,

Я – познавшая неба суть.

 

В венах Музы нащупав пульс

В час алеющих облаков,

И ослепнув, не ошибусь,

Различив голоса богов.

 

И безногая доползу

В эту даль, где родится стих;

Звезд на землю не унесу,

Но согреюсь в сиянье их.

 

Я и мертвая буду жить,

Да не так, как музейный хлам.

Мне болото не осушить,

Но и там я построю храм.

 

Я – затравленная молвой

И придавленная крестом,

Недолюбленная судьбой,

Но обласканная Христом.

 

Он послал мне не хлеб, не кров, -

Лишь мечты голубой туман,

Чтоб без крыльев и без плотов

Я осилила океан.

        2001.

 

Моей звезде

Воспаленная красная лунность

Беспокойством окрасила ночь.

В чистом небе звезда встрепенулась

 И опять улетучилась прочь.

То Жар-птица в алмазной короне,

Та, что долго искала меня

И в моих билась ладонях,

Только я испугалась огня.

 

Припев:

Я сегодня в скрипичном изломе

Испытала вселенский экстаз…

В сумасшедшем, наверное, доме

Ты найдешь меня в следующий раз.

 

За тебя платят честью и кровом,

Отдают и тепло и покой.

Так зачем же ты снова и снова

 Меня ищешь сама под луной?

На тропе дождевой и туманной,

На дороге лишений и грез

Почему-то я стала желанной

Непутевой избранницей звезд.

Припев.

 

Поспеши, пока я не успела

Растерять и надежду и страсть.

О, как мало я в жизни пропела,

Но уже для тебя я сбылась.

Я и разум и силы теряю,

Принося к твоему алтарю,

Поспеши же ко мне, дорогая,

Еще песня – и я догорю.

Припев.

1995.

*      *     *

Когда рождаешься на троне

Достоинства и красоты

И с детства чувствуешь в ладонях

Дыханье голубя мечты,

 

Чьи крылья – грани небосвода –

Твоя двукрылая звезда.

Увидишь блеск, успех, свободу,

Забыв про счастье навсегда.

 

Познаешь выси вдохновенья

И силу власти над толпой,

Пиры, восторги, развлеченья

И вкус победы над судьбой.

 

Ты станешь ферзью среди пешек,

И будет мир с тобой на Вы.

А кто решится на насмешку –

Лишь поворотом головы

 

Врага, как пикою, уколешь

И будешь царствовать всю жизнь.

За все за это ты всего лишь

Разбитым сердцем расплатись.

                    1998.

 

*     *     *

Стряхнувши кровь с подбитого крыла,

Я, как всегда, готовая к полету,

Не занимая силы у кого-то,

Свое отчаянье пережила.

 

Я в сотый раз воскресну для борьбы,

Меня не сломишь делом или словом.

Не признаю соперника иного,

Помимо Смерти, Рока и Судьбы.

 

Да и они – владыки из владык,

Все те, кто бьет, грозит и искушает,

Подняться к небу мне не помешают

И полететь к Олимпу напрямик.

 

Вот только в кровь из раны, что свежа,

Макну перо и росчерком единым,

Подобно звуку песни лебединой,

Напишут книгу сердце и душа.      

1998.

 

Поэт

Ты о многом мечтал в младенчестве,

Но, презрев суету и быт,

Был затравлен мещанской серостью

И столичной гордыней бит.

Ты бесовским огнем пошаливал,

Не жалея своей души.

Ты грехов своих не замаливал

И раскаяться не спешил.

Пусть толкуют про то насмешники,

Но ты чист, как Иисус Христос,

Перед Музой – иконой грешников,

Что шипами невинных роз

В кровь и раны сердца исколоты

И тоски неземной полны,

Что всегда безрассудно молоды,

Словно ночи шальной весны.

Но, как ветер, слова-пророчества,

Пока ты не испил свой срок,

Обреченный на одиночество

В мире музыки, рифм и строк.

                        1990.

 

*      *     *

Купола, окрашенные кровью,

В час закатный в озере дрожат.

Захлебнувшись горькою любовью,

По кому колокола скорбят?

 

По холму сбегают две дороги:

На одной – толпы безликой след,

На другой – прекрасный, ясноокий,

Полунищий юноша поэт.

 

Но, увы, никто ему не внемлет

В черно-белом мире без прикрас –

Он не сеет и не пашет землю,

Словно падший ангел среди нас.

 

Он виновен в том, что звуки лиры

В колыбели с детства услыхал

И увидел все богатства мира

Через призму сказочных зеркал.

 

Муза шепчет, не дает покоя

И твердит поэту лишь о том,

Чтоб сразил богов своей строкою,

Но изгоем был в краю родном.

 

И живет он вечно одиноко

В стихотворном мире на листе,

Ведь в своем отечестве пророка

Не признали даже во Христе.

            1995.

 

Юность поэта

Ты был рожден для муки вдохновенья,

Для светлых грез, для радостной мечты,

Но очень тяжко восходил твой гений

В цепях мещанства, зла и нищеты.

 

И он воспрял, пока его топтали,

Окреп и вырос серости назло.

Как странник, устремясь в чужие дали,

Отчаянно вскочил в свое седло.

 

И в буйной повители непогоды,

В распутице ухабистых дорог,

 Пророча для тебя одни невзгоды,

Весь мир уже лежал у твоих ног.

 

Шипели злость и зависть языками,

Что в выборе дороги ты не прав.

А ты стрелял в них острыми строками

И лихо пил с нуждой на брудершафт.

                          1990.

ПОЭТ И БЕАТРИЧЕ

                            1.  Дай Бог поэту в лебедином кличе,

Услышав зов несбывшейся мечты,

Нащупать сердцем голос Беатриче,

Сошедшей вниз  с померкнувшей звезды.

Дай Бог ему увидеть призрак девы,

Повенчанной со мраком сотни лет

В лице прекрасной падшей королевы,

Где Беатриче не было и нет.

Дай Бог ему, как Данте Алигьери,

Звоня в души своей колокола,

Сойти с ума не от красот Венеры,

А от загадки скорбного чела.

И быть слепцом, влюбленным в привиденье,

Не давшим счастья женщинам земли.

Его влечет лишь Музы отраженье,

Лишь тень мечты, парящая вдали.

О, дай Господь, не стать ему Сократом

И не увидеть правду, словно смерть,

Быть старым, юным, бедным иль богатым,

Но никогда, вовеки не прозреть!

 

2.Тон твой резок, а смех неприличен.

Но когда ты приходишь к нему,

Он-то знает, что ты – Беатриче,

В бело-сером табачном дыму.

Отражаясь в раскрылиях окон,

Непрерывно дрожа на ветру,

Для него твой сверкающий локон,

Словно солнечный луч поутру.

Глаз поэта – звезды сердцевина.

В нем сквозь сотни неведомых призм

Ты мила и по-детски наивна

И нарочно играешь цинизм.

А когда ты, как нимфа без платья,

Без стесненья ныряешь в кровать,

Для него ты Мадонна в объятьях,

Он не смеет тебя осквернять.

А тебе это даже и лучше –

Слишком странна такая любовь.

Ты возьмешь его сердце и душу,

Его жизнь, его хлеб, его кров.

Только б веры хватило в поэте

В свой мираж, что живет между строк.

Лучше б ты умерла на рассвете,

Словно ангел (прости меня, Бог!).

Не такой ли была Беатриче?

И была ли? А может, и нет.

Только жил в поднебесье, по-птичьи,

Ослепленный любовью поэт.

                 1999.

  

Поэт и монах

Ты не писал, как я, стихов,

Но и не жил в угаре пьяном.

Я не скрывал своих грехов,

А ты их прятал под сутану.

Любя азарт, вино и дев,

Я был красавцем дон Жуаном,

А ты оправдывал свой гнев

Высоким назначеньем сана.

Возжаждав славы, я познал

Высокомерье Люцифера,

А ты грехи мне отпускал

С лицом ханжи и лицемера.

Наверно, все же был ты прав,

Боясь лукавого до смерти,

А я с ним пил на брудершафт,

И мне прислуживали черти.

Тебя с почетом отпоют

Девицы с взглядами газелей,

Меня когда-нибудь убьют

Без исповеди на дуэли.

Нам в рай дороги не найти,

Не достучаться сердцем черствым.

Но нам и в ад не по пути:

Мой грех гордыня, твой – обжорство.

                       1996.

 

Ночь для художника

Разжав объятья, молодой художник

Благословил измятую постель.

Еще вчера подвыпивший безбожник

Потехи ради заглянул в бордель.

 

И вдруг в дверях возникла та, что снилась,

Как ускользающий туман мечты,

Что еще с детства в сердце поселилась

И по которой плакали холсты.

 

И на окне забытую перчатку,

Как этой ночи порванную нить,

Он взял с собой, чтобы хранить украдкой,

Чтоб целовать, чтоб помнить и любить.

 

Застыл восход, как кровь на промокашке,

И под копытом замер снега хруст…

Кто виноват, что темная бедняжка

Не оценила нежности и чувств?

 

Ей суждено навеки раздвоиться:

Одной быть девкой и о нем забыть,

Другой застыть слезою на ресницах,

Саму себя в портрете пережить.

                     1993.

 

Певица

Она последний плащ доносит

И будет мерзнуть круглый год.

Она не милостыню просит,

Она на площади поет.

 

Ей драгоценности приносят

За красоту или за труд.

Тому, кто милостыню просит,

Таких даров не подают.

 

Она подарков не уносит,

Она берет себе лишь медь.

Тому, кто ничего не просит,

Для счастья нужно только петь.

 

Ее использует и бросит

Какой-нибудь повеса-мот.

Она любить себя не просит

И никогда не упрекнет.

 

А время молодость уносит,

Но крыши нет над головой.

Она у Бога не попросит

Помимо песни ничего.

 

Собачья смерть ее подкосит…

Для мира жизнь ее – пустяк.

Для той, что ничего не просит,

Да будет пухом и овраг.

                   1998.

 

АРТИСТ

На пиру у богов, что играли в театр,

Я возник, словно джокер с колодою карт.

Я не помню теперь, был хорош или плох,

Или мудр или глуп, или шут или Бог.

 

Может, я некрасив, может, сгорблен и мал?

Виночерпий весь вечер меня обделял,

Поносили коллеги меня за спиной,

И смеялась Принцесса всю ночь надо мной.

 

Почему ж вы меня не прогоните вон?

Может быть, я для этого слишком смешон?

Я по прихоти высших играл свою роль.

Но могу ль я забыть, как сказал мне Король:

 

«Ты никчемный, как моль, ты бездарный артист,

Ты отнюдь не атлет, ты совсем неказист.

Но уж раз ты невесту мою рассмешил,

Получай от меня в благодарность гроши!»

 

Но однажды весной расцветали сады,

И весь двор приносил мне на сцену цветы.

Я небрежно их брал и вдыхал аромат.

Я был лучше коллег, разве я виноват?

 

И всю ночь до утра не пустел мой бокал –

Виночерпий меня без конца угощал.

Дамы светские просто сходили с ума.

Кавалеры бесились. Моя ль в том вина?

 

И шептались коллеги едва за спиной.

И всю ночь танцевала Принцесса со мной.

Так на бис, наконец, я сыграл свою роль.

На могиле прочел некролог сам Король:

 

«Ты отменный артист, ты великий артист.

Перед Господом свят, перед музами чист.

Коль играл ты для нас столько лет от души,

Твоим детям на памятник дам я гроши».

2003г.

 

Этот путь

Этот путь совсем нелегкий,

Он запутан и опасен,

Здесь во всем нужна сноровка –

Жест отточен, разум ясен.

Слишком дорог шаг неверный

В лабиринта галереях.

Кто идет тропою первых,

Тот играет в лотерею.

Проложив дорогу грудью,

Оглянись: судьба жестока –

Перекрещенные судьбы

Сторожит прицелом ока.

Здесь любовь, тепло и дружба,

Как у всех принцесс и принцев.

Но всего важнее служба

Среброкрылой синей птице –

Журавлю в высоком небе,

Не в цене в руке синица.

Только все решает жребий

Для Принцессы и для Принца.

Пусть Принцесса молчаливо,

Но достойно проиграет.

Он предаст ее красиво,

В нежных чувствах уверяя.

А когда до птицы синей

Будет меньше километра,

К алтарю своей богини

Принесет Принцессу в жертву.

Но счастливый победитель

Не увидит, не услышит,

Как завистник-победитель

Целясь в сердце, в спину дышит.

                      2004.  

Балет

Джульетта готова полету отдаться,

Безумно, восторженно, самозабвенно.

О, чудо! Но только не надо влюбляться

В партнера по танцу – красавца Ромео.

 

Пусть будут движенья наполнены страстью,

И нежно сплетутся балетные руки,

Чтоб зритель поверил в бездонное счастье,

Тревогу и трепет, и горечь разлуки.

 

И  мертвенный блеск рокового кинжала

Навечно скрепит ваши брачные узы.

И темную глубь напряженного зала

Пленит безвозвратно волшебница Муза.

 

О, можно ли к этому грому оваций

Привыкнуть?! Растроган ликующий зритель.

Ты знала: в Ромео не надо влюбляться.

Он любит лишь сцену, он твой погубитель.

 

Вот так же хотела и дочь Капулетти

Всегда быть покорной родительской воле.

Но разум бессилен, и ты не в ответе,

Что рану посыплешь не снегом, а солью:

 

Рванешься навстречу придуманной сказке…

Да только реальность тебе непокорна,

Ведь юноша снимет прекрасную маску

И станет любовником в грязной гримерной.

 

Кто скажет ему, что вкусив твое тело,

Он царство мечты так цинично разрушит?

И он не поймет, спутав черное с белым,

Что прямо о сердце окурок затушит.

 

Но вспомни: Ромео, погибший от яда,

Ушел от любимой в загробные дали.

Ты вся в своей роли. А значит, так надо –

Финал не возвышен, но так же печален.

                          2004.

Обман

Мне б нащупать обман

В утонченных речах,

Но так сладок обман,

И рука горяча.

 

Мне бы все позабыть

В гулком стуке шагов,

Но так хочется пить

Кружева твоих слов.

 

Это сказка – не ложь,

Дрожь мечты на ветру.

Ты на принца похож .

Выбираю игру.

 

И пока не остыл

Этой ночи дурман,

Ты смакуешь мой пыл,

Как жаркое гурман.

 

Но пронзительно тих,

Будто голубь в траве,

Мой тоскующий стих,

Безразличный тебе.

 

Словно снятый чулок

Или юбки тафта.

В белизне голых ног

Для тебя красота.

 

Только словно сквозь сон,

Убеждаю себя:

Ты, как мальчик, влюблен,

Я же – нимфа твоя.

 

Но читаю ответ

По своим же губам:

Я не нимфа – поэт,

Осквернивший свой храм.

                          2004.

Актриса

Я посыплю веки

Золотою пылью,

Я предамся неге,

Я расправлю крылья.

Мой искристый факел

Бросит тень на стены.

Я пурпурный ангел

Страстной Мельпомены.

Я ее дыханье,

Я ее улыбка,

Я ее страданье

И смычок, и скрипка.

Я ее полета

Головокруженье,

Я ее работа

До самосожженья.

Я ее веселье

И кураж задорный,

Я ее похмелье

В бардаке гримерной.

Я живу в проеме

Между сном и жизнью,

В неземном изломе

Запредельной выси.

Мои чувства кровью

Наполняют вены,

И моей любовью

Бьется сердце сцены.

И ведут дороги

В темноту кулисы.

Я одна из многих,

 Просто я – актриса.

     2003.

Три друга

Звуки клавиш, кулисы и строфы…

Их единство для будней секрет.

Собирались втроем на Голгофу

Композитор, актер и поэт.

 

Собирались, шутя меж собою,

В беспросветном хмелю кабаков,

Добродушно смеясь над судьбою,

Дети разных земель и веков.

 

Жили все широко и убого,

Не скрывая греха своего,

Не боялись немилости Бога,

Но все трое любили его.

 

Им, с рожденья на крест обреченным,

Всем троим улыбалась земля,

Вечно юным и вечно влюбленным,

Не угодным лишь их королям.

 

Королей после смерти забудут,

Но вовек не забудут творцов.

Зачеркнуть, затоптать их, покуда

Не забрали все лавры дворцов.

 

И друзья напоследок для мира,

Приукрасив искусством беду,

В фейерверке предсмертного пира

Напились в Гефсиманском саду.

1996.

*     *     *

В распятиях окошек нет Христа,

Которые зашторены от мира.

Христос томится в клеточках холста,

Распятых на мольберте неспроста.

В мечтах творца – ожившая Пальмира,

 

Рассвет любви или жестокий бой.

По струнам нервов водит вдохновенье

Своим смычком. Пожертвовать собой,

Всем, что сбылось, удачливой судьбой

Во имя только одного творенья

 

Мечтает мастер, распахнув окно

В огромный омут головокруженья,

Где черт и ангел, келья и вино,

Где испытать художнику дано

Всю горечь смысла смены ощущений.

 

А теплый дом, такой ему родной,

Зовет в мирок магнитного экрана,

В атласно-накрахмаленный покой…

Но мастер рушит храм, чтоб был другой

На пепелище мягкого дивана.

 

Змеится жизнь, соблазнами звеня,

Добро и зло дробится, как анапест.

А рядом, словно уголь из огня,

Его ни в чем на свете не виня,

Жена-вдова, с ладонями крест-накрест.

 

Так вот он, крест. Он вовсе не такой,

Не грозен и зловещ, как на Голгофе.

Иисус – избранник, истинный святой.

А над его, художника, судьбой

Со смехом потрудился Мефистофель.

                           2000. 

*     *     *

О, как суметь не кинуться в огонь?

Как убежать из плена наважденья?

И вместо ласк дрожащую ладонь

Пронзить безумным током вдохновенья?

 

И как  суметь себя не обокрасть

Укором целомудренной улыбки,

Но заключить бушующую страсть

В сосуд желанной, утонченной пытки?

 

И до утра проплакать у дверей,

Не постучав, покой не нарушая,

И стать безликим камнем во дворе,

Боготворя, сгорая, обожая…

 

В гранитном сне своем заледенеть,

Преодолев желанье поцелуя,

На каменной груди запечатлеть

Любимой ножки поступь роковую.

 

И в незнакомом счастье, чуть дыша,

Остановить волшебное мгновенье,

И воспарить на кончике ножа

Блеснувшим светом перевоплощенья.

1995.

Суфлер

Мой ангел земной, помоги разгадать

Гармонию звуков небесных,

Чтоб словно на скрипке, смычком заиграть

По струнам сердец своей песней.

Под красной вуалью молчит глубина

Рожденной в безумии сцены,

Но вечером сцена очнется от сна,

Разжав свои вскрытые вены.

 

И зов суеты, как безрадостный сон,

Растает в пылу напряженья.

И, словно священным дыханьем икон,

Наполнится зал вдохновеньем.

И я, как несбывшийся, жалкий актер,

Под сценою вместо оркестра

Шепчу чью-то роль. Я всего лишь суфлер,

В безмолвной  тени - мое место.

 

Никак не могу, даже если хочу,

С театром порвать свои узы.

И, словно целуя подол палачу,

Горю на костре своей Музы.

И сердце опять затрепещет от мук,

Как крылья подстреленной птицы,

А зал восхищенный во множество рук,

В овации гул превратится.

                            1995.

*     *     *

Империя иллюзий

Вот такая история:

Ты стоишь за колонною.

Тронный зал – бутафория,

И корона – картонная.

 

Рядом паж – нарисованный, –

Словно принц, ослепителен.

Ты опять коронована

Незадачливым зрителем.

 

И опять ты уверена,

Как в привычной банальности:

Жизнь цветами измерена

От кулис до реальности.

 

И в гримерке прокуренной

Волшебство не кончается:

Блики в окнах прищуренных,

Словно свечи, качаются.

 

Шепчут юбки парчовые,

Веера раскрываются,

И глаза васильковые

То и дело встречаются.

 

То не дамы блестящие –

Манекены бездушные.

Только ты – настоящая –

Строишь замки воздушные.

 

В ярко-алой материи

(В венах – пульса перкуссия),

Ты – хозяйка империи,

Где вершатся иллюзии.

 

Пусть искусственны факелы –

Декорации трагика,

Но не призраки – ангелы –

Аполлона посланники.

 

И тебе не мерещится

То, что грезы сбываются,

Будто Муза-чудесница

Пред тобою склоняется.

                                      2004.

*     *     *

Скачут кони по крутой дороге

В город белокаменных дворцов.

Одиночество – удел жестокий,

Вечный поиск – жребий всех творцов.

 

Этот город за семью горами,

За морями. Как его найти?

Там встречают щедрыми дарами

Тех, кто выжил, не свернув с пути.

 

В этих судьбах главное не финиш,

А тропы пылающая даль –

Побороть все то, что ненавидишь

И понять, что прошлого не жаль.

 

Одиночество – удел жестокий.

Только всюду, словно миражи,

То ли люди рядом, то ли боги –

Братья-сестры родственной души.

 

Кто из них до цели доберется?

Кто в пути отыщет свой конец?

Но во храме Музы звонко бьется

Колокол из тысячи сердец.

 

Словно песнь заздравная победы

В роковом побоище с судьбой,

Словно плач по лучшему поэту –

Реквием для флейты золотой.

                         2004.

 

* * *

Мне, под сердцем носившей стихи,

Мне, поправшей житейские страсти,

Мне, строкою измерившей счастье,

Отпустите при жизни грехи.

 

Мне, которой присесть недосуг

На пути  к своему эшафоту.

Крылья живы на пике полета,

Несмотря на израненность рук

 

О колючий терновник потерь,

Что шипами опутал дорогу.

Не судите меня очень строго

Не у гроба, а нынче, теперь.

 

Мне, поющей на похоронах

Самых близких и самых любимых

Над толпою скорбящих… счастливых,

Что рыдают у всех на глазах.

 

Как бриллианту в витрине стекла,

Что сияет улыбкой сквозь слезы,

Не дарите бездушные розы,

Подарите хоть каплю тепла.

 

Мне, дарующей залу любовь,

Разукрашенной кукле на сцене,

Омочите водою колени,

Перед Музой разбитые в кровь.

 

Мне, заложнице бурных стихий,

Что лежат между раем и адом,

И грехов отпущенья не надо –

Бог послал искупленье – стихи.

                1998.

 

*     *     *

Я на пиру богов, как тамада.

Мой каждый стих – лишь повод к новой рюмке.

Взметнулись дружно всемогущих руки…

Что нам вино, для них, увы, вода.

 

Что им вино, я выпью все, до дна.

О, только б не упасть, в ногах слабея!

Мне б превозмочь себя, и я сумею,

Хотя больна, отвергнута, одна,

 

Как Мейерхольд, как Врубель, как Пиаф.

Друзья не внемлют, недруги клевещут…

Зато сейчас мне боги рукоплещут

И пьют всю ночь со мной на брудершафт!

 

Вот Аполлон склонился над рукой,

Вот Афродита завистью пылает.

Я среди них своя. Никто не знает,

Какой ценой я здесь, какой ценой!

 

Как каблуками, твердыми, как сталь,

Переступила через все живое.

Сгорало сердце в юности от зноя

Любви и страсти. Прошлого не жаль.

 

Невинность обручальных двух колец

Повисла кандалами на запястьях.

А Муза хохотала: «Бабье счастье!»

Я отреклась. Но был бы то конец!

 

Единственное в мире существо,

Что билось столько месяцев под сердцем,

Судьба уводит. Никуда не деться.

Верни мне, Муза, сына моего!

 

Не превращай свой жертвенный алтарь

В весов две чаши, пытки центробежность.

Неужто страшный выбор – неизбежность?!

Мой траур соблюдет лишь календарь.

 

Мой новый тост – за гениев – готов.

То крест, то скипетр – кубок в слабых пальцах.

Пир бесконечен. Только б удержаться…

Я испила до дна вино богов!

                          1998.

 

КОРОЛЕВА

*     *     *

Я бледная роза в высоком бокале,

Я сгусток каприза, изысков, манер.

А завтра я – нимфа из розовой дали,

Богиня весенней зари, например.

 

А после я – ночь с ее грацией лунной,

С победно-насмешливым взглядом Кармен,

А может быть, смерть – контрабас однострунный,

Холодный, безмолвный, магический плен.

 

Всей гаммой страстей, что во мне накопилась,

Я буду играть, как оживший сапфир,

На мертвом холсте чтобы сердце забилось,

К ногам живописца склонив целый мир.

 

А вдруг в одночасье влюблюсь в музыканта,

Чтоб скрипку он рвал и ласкал до крови,

Чтоб в нем отразились все грани таланта

От яркого взрыва внезапной любви.

 

Всем Музы избранникам дам, что имею,

Отдам, не задавшись вопросом «зачем?»,

И лишь для себя попросить не посмею.

Раз Бог так решил, я останусь ни с чем.

                     1998.

ИСТОРИЯ РОЗЫ

I

Я роза в огне, я кипящий рубин,

Оплавленный в нежный разлет лепестков.

Теку ароматом по царству из льдин,

Сгорая, цвету среди вечных снегов.

 

Непризнанный гений, безумный поэт

С цыганскою примесью в русской крови

Потратил всю жизнь на «избитый» сюжет

О трепетной нежности и о любви.

 

Он жил в моем сердце, как ангел мечты,

Уча меня ждать и надежду храня,

И вот, наконец, исписав все листы,

Он создал меня, он придумал меня.

 

Как повесть, в которой шипы вместо слов,

Про душу мою, что вселилась в бутон,

Который вмещает такую любовь,

Что может по градусу спорить с огнем.

 

И вот твой шедевр, мой печальный поэт.

Я – роза в огне, я – кипящий рубин.

Спасибо тебе за неновый сюжет,

Оживший на дне небывалых глубин.

II

РОЗА ЭКЗЮПЕРИ (Роза Маленького Принца)

 

Как жаркое сердце актрисы

Порой превращается в лед,

Так в облике розы капризной

Суровый терновник живет.

 

Давно отцвели его дали,

Как розовые миражи,

Отрадовались, отмечтали

Глубины цветочной души.

 

Как камень ажурный, нетленна

Она среди долгой зимы,

Познавшая замкнутость плена

Красивой хрустальной тюрьмы.

 

Казалось, что неизлечима,

Хоть как бы себе ни лгала,

Тоска по бессильно любимой

Руке, что ее сорвала.

 

Желанный вдохнул аромата,

Понежил ее лепестки…

Но разве же он виноватый,

Что грезы и явь далеки?

 

Но роза торжественно-строго

В своем божестве красоты

Решила, что станет он Богом,

Способным на вечность мечты.

 

Но тщетно. Лишь стебель оборван,

Омытый слезами росы.

И вкралось безмолвие скорби

В излом бесполезной красы.

 

Отрекшись от прежних иллюзий,

Цветок возродиться готов

В холодном змеином укусе

Отточенных болью шипов.

 

III

                                               Я розою была в твоих лугах,

Раскрыльем алым приоткрытых губ.

С тобой вдвоем, был нежен ты иль груб,

На них летала в райских облаках.

 

Наверно, источала аромат,

Пьянящий слишком зноем красоты.

Цвели во мне полеты и мечты…

Ты все вкусил, изгадив чистый сад.

 

Садовник-варвар, ты меня сорвал,

Украсив мной убожество стола,

Чтоб я в плену страстей твоих жила,

Чтоб мной уже никто не обладал.

 

Ты искрошил цветок в своих руках,

Любовь своим же ядом отравив,

Безумия порывы превратив

В кровавый жемчуг на моих шипах.

 

Ты что, не знал, что розы таковы?

О них так просто сердце исколоть,

Когда сомнешь их душу, жизнь и плоть.

Обманчив шелест ласковой листвы.

 

Чтоб хрупкость беззащитная цветов

Для хищников добычей не была,

Чтоб бабочек их участь не ждала,

Броню они имеют из шипов.

 

 Палач и паж, двуликий, ты жесток:

Ища губами тень моей руки,

Целуя, собираешь лепестки

И топчешь их подошвами сапог.

 

IV

РОЗА БОДЛЕРА

Роза, напоенная вином, -

Знойный пурпур, словно брошь Венеры.

Сумерки вдыхает за окном,

Позабыв о гордости пантеры.

 

Острые шипы начинены

Терпким ядом опыта и знанья.

Как ее листы напряжены

От вибраций всех воспоминаний!

 

Винный дух ее не опьянит

Больше, чем пьянят порою страсти;

Аура цветочная хранит

Все оттенки ароматов счастья.

 

Все цвета и очертанья губ

В яркости раскрытого бутона,

Образов набор, в котором люб

Каждый – от блудницы до Мадонны.

 

Только ей дано благоухать

В страшный век чумы или холеры,

Ей одной над смертью хохотать,

Как царице черных клумб Бодлера!

 

Не боясь ни Бога, ни людей,

Штормовых ветров и наводнений,

Пей же, роза, не пьянея, пей,

Всем цветам небес на удивленье!

 

Y

КАТАРСИС РОЗЫ

Слишком жгучий пурпур розы.

Зной изгибов темно-красных

На заре размыли слезы

Чистотой росинок ясных.

 

Обжигающие сгустки

Остроты очарованья

Превращает стебель узкий

В иглы – органы страданья.

 

Каждый шип застыл, заплакан,

Миром одухотворенным.

В лепестках бутона спрятан

Смех надменной примадонны.

 

Ты недаром опасалась

Встретить яд на дне бокала –

Слишком гордо ты смеялась,

Слишком нежно ты ласкала.

 

Ох, недаром ты спешила

Все познать, что не успела, –

Слишком многих ты любила,

Слишком жарко ты горела!

 

Суд толпы тебя боялся,

И, перемывая кости,

По оврагам извивался

Скользкий змей бессильной злости.

 

Только желчь его сочилась

Прямо в сердце нежной розы.

И душа ее искрилась

Сквозь коралловые слезы.

 

Той, что радостно дарила

Аромат Богам и людям,

Той, что праздник сотворила

Для поклонников и судей.

 

Только краток праздник этот,

Слишком ярок и безумен.

Для завистника-эстета

Столько лакомых изюмин,

 

Чтоб назвать тебя вульгарной,

Избалованной свободой,

Порастратившей бездарно

Прелесть, данную природой.

 

Но прекрасней всех на свете

Ты в самой своей печали.

Так же месяц ночью светит,

Серебром заливший дали.

 

Замерцали от восторга

Догорающие звезды,

Увидав, как сладко-горько

Плачет Бог слезами розы.

                 1998/

 

Дама во фраке

Сколько же лет ему? Тридцать иль боле?

Только на вид он – молоденький принц.

Значит, что всяк ему может позволить

Самый красивый и глупый каприз:

 

Кольца, шарфы, ароматные лаки,

Громкие сцены в шикарном кафе,

Женщину-вамп в потрясающем фраке –

Эмансипе за рулем BMV.

 

Бледную жизнь от тоски украшая,

Зная в игрушках изысканных толк,

Дама во фраке его обожает,

Словно роскошный стеклянный цветок.

 

Как это сладостно: по-королевски

Баловать, нежить любимый предмет!

Он без ума от мишурного блеска,

Редкостных вин, дорогих сигарет.

 

Сказочка в стиле двадцатого века

С примесью духа французских маркиз,

Та, что сложил бывший воин-калека,

С бешенством евнуха глядя стриптиз.

 

Но, если завтра внезапным ударом

На героиню обрушится мир,

Будет покончено с пьяным угаром –

Даме во фраке теперь не до игр.

 

Грубый солдат, с сединой, хоть не старый,

Даст ей совет и нальет коньяка.

Он ей, конечно же, тоже не пара,

Но о, как манит мужская рука.

 

Он неумело подарит ей вечер –

Стол без свечей и слова все не те…

Но, может быть, ей нужна эта встреча,

Чтоб вместо фрака надеть декольте.

            1997.

 

Постой, альфонс!

Постой, альфонс, ну хоть минуту прямо.

Твои глаза, о жалость, хороши !

Изящным жестом – щедро, как гранд-дама,

Я дам на чай последние гроши.

 

Налей мартини, да похолоднее !

Ты не поймешь, лишь милости любя,

Насколько я тебя, слуга, беднее,

Насколько я счастливее тебя.

 

Ты не поймешь, зачем я улыбаюсь,

Как госпожа среди своих рабов,

Как будто с детства в роскоши купаюсь,

Хотя с нуждой делю и хлеб и кров.

 

Истратив всласть последнюю монету,

Я на столе спляшу канкан лихой,

Но никогда к хозяевам банкета

Я не пойду с протянутой рукой !

 

Когда скажу, что то мои причуды:

Взамен бриллиантов - жаркий блеск огня,

Взамен такси - бродить пешком повсюду,

Ты сумасшедшей назовешь меня.

 

Как Чацкий взвыл: “Карету мне, карету !” -

Оплеванный, наивнейший мудрец, -

 “Сигарету мне, - воскликну, - сигарету !” -

И дым взметну симфонией колец.

                       1998.

 

*     *     *

Опустись на колени вечером,

Загляни ей в глаза покорные.

Обожги свои руки жемчугом

Ее локонов, бывших черными.

 

Наклонись надо льдом расколотым,

Да не бойся, ведь нынче ростепель.

Обожги свои руки холодом,

Где она полоскала простыни.

 

Растопи стылый воск в подсвечниках

И в волшебном сияньи месяца

Вспомни свадебный звон бубенчиков,

Что во сне и теперь ей грезится.

 

Вспомни долгие ночи звездные –

Ты их вытравил безмятежностью.

Не колол свои пальцы розами,

Не растрачивал силы в нежности.

 

Повинись, если ты не каменный,

Без стесненья и без премудрости,

Обожги свое сердце пламенем,

Позабытым в далекой юности.

                1990.

 

 

ПРЕКРАСНАЯ ДАМА

1

И мрамор кожи, и изящество осанки,

И глубина ее опущенных очей –

Как блеск алмаза самой тщательной огранки.

О, нет ли к сердцу аметистовых ключей?

 

Они у рыцаря в готических доспехах.

А участь дамы – ожиданье у окна.

И греет руки ей дыханием и мехом

Ручная норка в полнолуния без сна.

 

Она – спасенье. Ведь под девичьим убором,

Как завитки ни безупречно хороши,

По грязным прядям, как по темным коридорам,

Свободно бегают кусающие вши.

2

И пышность бедер, и изгиб тугого бюста,

И поволока, что течет из-под ресниц, -

Произведение высокого искусства,

Салонный символ избалованных столиц.

 

Дыханье чувственности сковано корсетом,

Два белых облака влекуще полных ног

Под кружевною драпировкою запрета.

Как лучик тайны – узкой туфельки носок.

 

Но храм любви она распахивает настежь,

Едва заслышится зазывный звон ключей.

И в будуаре, как в притоне сладострастья,

Ночами тает оскверненный воск свечей.

3

Как украшения, точеные колени,

Смущает взоры загорелая спина.

На смуглых веках перламутровые тени,

Томится грудь под тонкой блузою из льна.

 

Она проходит мимо с грацией пантеры,

Для всех желанна, как никто и никогда.

В каком-то гроте затерявшейся пещеры

Сокрыто сердце этой девы навсегда.

 

К пещере этой просто так не подступиться.

Стихом горячим холод камня не пробить.

Мечте влюбленного, увы, не воплотиться.

 Но ключик есть – ее любовь легко купить.

                 2003г.

 

САЛОМЕЯ

Пьяный нектар бокала

Нынче беду пророчит.

Я королева бала

Этой безумной ночью.

 

Вина вскипают страстью

Иродового пира.

Да, я пьяна от власти

Над властелином мира.

 

Прелестью обжигаю

Сладостно и жестоко.

Я себе цену знаю,

Словно алмаз Востока.

 

Я не за так танцую,

Медленно обнажая

Девичью грудь тугую,

Бедра, как у Данаи.

 

Если меня осудят,

Это не будет странно.

Пусть подадут на блюде

Голову Иоанна.

 

Ты же меня, учитель,

Сделал слугой порока.

Пусть замолчит Креститель!

Что тебе – жизнь пророка?!

 

Семь покрывал упавших

Будут тебе наградой.

Выпьем, как меда чашу,

Путь от греха до ада.

     2003.

 

*     *     *

Отдавший жизнь за ночь с Принцессой,

Зачислен в круг ее пажей

Посмертно. Ей неинтересно,

Что будет с ним. Она в душе –

 

Тигрица, жаждущая крови

Для новизны своих страстей.

Не встрепенутся эти брови

При виде казни. Рядом с ней

 

Ее покорные подруги –

Рабыни – тешатся над тем,

Как умирает в смертной муке

Красивый юноша. Зачем?

 

Он так мечтал познать блаженство

Недосягаемых вершин –

Любить богиню совершенства,

На миг сошедшую с картин,

 

Чтоб стать для смертных потрясеньем;

Чтоб все художники Земли

В восторге пали на колени

И наглядеться не могли.

 

Увы, наутро с сожаленьем

Сумел он истину открыть –

Банальность плотских наслаждений

С высоким чувством не сравнить.

 

Но до того, как кровь остынет,

Он тщетно думал об одном –

На настоящую богиню

Взглянуть хотя б одним глазком.

 

И если б он такую встретил,

Отдать бы был совсем не прочь

И жизнь, и душу – все на свете –

За поцелуй, а не за ночь.

              2003.

 

КЛЕОПАТРА

Клеопатру купают в целебной воде,

Натирают маслами роскошное тело.

Это утро в приятной течет суете,

И развеять тоску – его главное дело.

 

К этим маленьким ножкам склонен целый мир,

В этих хрупких руках, избалованно-нежных,

Судьбы стран. Для нее будет вечером пир,

Сотворенный трудами прислужниц прилежных.

 

Этикет поклоненья слегка нарочит:

Умащенное ложе, роскошные ткани…

Отчего ее сердце так больно стучит,

Ударяясь о грудь обнаженною гранью?

 

Может быть, Марк Антоний опять далеко?

Да, конечно же, так, догадаться несложно.

Подсластить ее вина, быть может, легко,

Только тайну царицы узнать невозможно.

 

Каждый день в полутемный предутренний час,

Он приходит, пока не растаяли звезды,

И, не смея поднять фиолетовых глаз,

Поливает в саду ее пышные розы.

 

Юный раб, подневольный (ну что тут сказать!),

С красотой нерасцветшей, подобной бутону.

За него Клеопатра готова отдать

И богатства, и власть, и страну, и корону.

 

Прикажи – и тот час же он будет твоим,

Позови – он в огонь за тобою помчится.

Но сковало молчанье кольцом ледяным

Огневые уста всемогущей царицы.

 

И мечтает она в своей сладкой тоске

Обратившись туманом, на клумбу пробраться

И повиснуть росинкою на лепестке,

Что омоет любимого губы и пальцы.

 

Содрогнется от нежности розовый куст,

И заплачет дождем просветленное небо.

Для царицы мгновенная искренность чувств,

Как для нищего пиршество с мясом и хлебом.

                   2004.

 

Ночь с королевой

Может, ночь была ясной,

Может, утро туманным –

Это было прекрасно,

Это было желанно.

 

Трепетали ресницы

И дрожали колени,

Истлевали крупицы

Холодящих сомнений.

 

Наполнялись бокалы,

Стыли двери на страже.

А она все шептала:

«Я ничья, но я Ваша».

 

Юный паж улыбался,

Гладил волосы девы.

И на шее остался

След от губ королевы.

      2004.

Стихи о прекрасном Принце

I. Твои глаза – две роковые бездны…

В них – жизнь и смерть, молчание и крик.

В них чистота влюбленности небесной

И буйства ласки сладострастный миг.

 

В изнеможенье нежности бездонной

Надрыв стиха пронзительный рожден.

Приди ко мне, без памяти влюбленный,

Мой юный принц, моя мечта, мой сон.

 

Я б за тобой навеки побежала

По уголькам пылающей тропы.

Как я давно уже не трепетала

На острие ножа своей судьбы.

 

Но, о как страшно было бы лишиться

(А я лишусь, меня накажет Бог)

Восторга дрожи на твоих ресницах

И сердца твоего у моих ног.

 

Как сделать так, чтоб после исступленья

Безумной ночи, страсти огневой

Ты предо мной остался на коленях,

Как перед самой дальнею звездой?

*     *     *

II. Только б в танце с тобой закружиться –

Лишь об этом мечтает душа,

Воспарить, обезуметь, забыться,

От восторга почти не дыша.

Увлажненные дрогнут ресницы,

Но глаза я поднять не решусь,

Я в руках твоих раненой птицей,

Замирая от счастья, забьюсь.

 

Ты мне сердце пронзил своим взглядом,

Только крылья мои не сковал,

Чтоб, как ангел, над раем и адом

Твой измученный голубь летал.

Бог и дьявол – далекие братья –

Познаются в подобной любви

И в твоих горько-сладких объятьях,

И в хлестнувшей из раны крови.

 

На игле наслажденья и боли

Ты бы сам, как и я, трепетал…

Я бы рану посыпала солью,

Лишь бы ты к ней губами припал.

Это счастье мгновенье продлится

(У судьбы переменчивый нрав).

Только б в танце с тобой закружиться,

Все глубины любви испытав.

 

*     *     *

III. Исступленно любить без надежды и веры,

Испытать в твоем взгляде все грани огня,

Постепенно сгорая в костре чувства меры, –

Наконец эта участь постигла меня.

 

Королеву побед на балу увлечений,

Ту, что страстью питала свой дух без конца,

Покоряла лишь ради минут развлеченья.

(Дьявол души копил – я копила сердца).

 

Если б стал ты моим, ты б узнал неизбежно,

Как безропотно я отдалась тебе в плен,

Как бывает порой беззащитной и нежной,

Как умеет любить роковая Кармен.

 

Если б ты захотел моей ласки напиться,

Ты б запомнил навек, прикоснувшись чуть-чуть,

Как пронзительный стих криком раненой птицы

Устремляется ввысь, разрывая мне грудь.

*     *     *

IV. Из чьих-то глаз напьюсь голубизны

И упаду, как скошенный цветок.

На острие предчувствия весны

В пурпурный край умчит меня восток.

 

И там внезапно на волнах мечты,

В сиянье нежном догоревших звезд

Прекрасным принцем грез возникнешь ты,

По детским снам знакомым мне до слез.

 

Забьется сердце в пляске на углях,

Протяжной песней напоив зарю.

Я стану влагой на твоих губах

И,  их познав, над миром воспарю.

 

Как Божий глас, расколет небо крик

Летящих с неба лебединых стай…

И, истину постигнув в этот миг,

Душа взметнется и умчится в рай.

 

*     *     *

V. Сладка мучительная ночь…

Твой запах в комнате витает.

Твой взгляд, увы, не превозмочь,

Весь мир течет, реальность тает.

 

На тонком кончике свечи,

Дрожа огнем, я представляю,

Как эти губы горячи! –

Я их вовек не испытаю.

 

Но я запомню их изгиб

И сказку глаз запомню тоже.

О, если б ты сейчас погиб!

Ты б был моим на смертном ложе!

 

О, Боже! Нет прощенья мне!

Любовь безумством обернулась.

Богиня ночи на луне

Оскалом ведьмы улыбнулась.

 

Неужто это есть любовь,

Где за пределом жажды ласки

Во мне фонтаном хлещет кровь

В какой-то сатанинской пляске?

 

Но я сумею усмирить

Припадок чувств непостоянных

И буду вновь боготворить

Изгиб прекрасных губ желанных.

 

*     *     *

VI. С последним глотком вина

Я выпью свою надежду.

Я буду совсем пьяна,

Какой не бывала прежде.

А после наступит ночь,

Весь свет на земле погаснет.

О, только бы превозмочь

Огни твоих глаз прекрасных!

 

На дне океана слез

Застыть, умереть, исчезнуть…

Но вновь воспарить до звезд,

Повиснув стихом над бездной.

Смирить своей страсти кровь,

Очистить в костре таланта.

Возвысить свою любовь

До светлой печали Данте.

 

*     *     *

VII. Я всю жизнь тебя искала

Среди грешных и святых,

Тень мечты своей ласкала,

Облеченной в плоть других.

 

Скольких я перелюбила,

Тщетно сердце теребя,

Но лишь тех, в ком находила

Хоть немного от тебя.

 

Млечный Путь, тая тревогу

Перед встречею с весной,

Ждет нас в дальнюю дорогу…

Но напрасно. Ты не мой.

 

Но смеется бесполезно

Неизбежность надо мной.

Коль ты был мечтой небесной,

Так останься лишь мечтой.

 

*     *     *

VIII. Она тебя лишь только хочет –

Не для нее, увы, любовь.

Лукавый радостно хохочет,

Твою воспламеняя кровь.

 

А я за вами наблюдаю

С улыбкой гордой на лице,

Искусно боль свою скрываю,

В терновом царствуя венце.

 

Моей тоски во взгляде строгом

И мудрецу не распознать –

Мне предназначено от Бога

Повелевать и побеждать.

 

Владеть достоинства секретом

В огне греха и на кресте,

Идти всю жизнь тропой поэта

По миру подлинных страстей.

 

И став сильней той страшной власти,

Что надо мной имеешь ты,

Я поднялась над бурей страсти

В страну божественной мечты.

 

В своем величии покоя

Себе воздвигла в сердце храм,

Познав могущество такое,

Что недоступно и царям.

 

*     *     *

IX. Увы, мой друг! Ничто не в силах

Толкнуть к ногам твоим меня.

И как бы сердце ни любило,

Покой и разум хороня,

 

Стальная воля все исправит,

Мой гордый нрав забьет в набат:

И уважать себя заставит,

И стойко вынести твой взгляд.

 

И, вскинув голову по-царски,

Как я привыкла при других,

Укроюсь под покровом маски,

Чеканя в сердце страстный стих, –

 

Плач рифмы, вскормленный талантом,

Взметнется искрою во мгле,

Чтоб стать еще одним бриллиантом

В короне на моем челе.

 

Тогда, достоинством хранима,

Тебе кивну едва-едва.

Пускай тобой я нелюбима,

Но недоступна, как звезда.   

                       1996.

*     *     *

В сотне тысяч зеркал лабиринт одиночества

Безошибочно слышит, как сердце стучит.

Я спросила у осени: «Ваше Высочество,

Не по мне ль журавлиная стая кричит?

 

Не моей ли судьбы это крылья изломаны –

На камнях умирает подбитый журавль?

Не с моей ли души это царство срисовано –

Опаленный янтарь и небесный хрусталь?»

 

Только осень молчит, распадаясь на множество

Разноцветно-прекрасных частиц октября,

Как и мир мой в зеркальном дворце одиночества,

Раздробленный на тысячи, тысячи «я».

 

Миллионы хозяек, цариц, повелительниц

(Под ногами у каждой трепещет листва),

Миллионы актрис, драматургов и зрительниц

В заколдованности своего тождества.

 

Сколько пар моих глаз, океанов магических,

Сколько боли и радости, льда и огня,

Сколько ангельских слез и страстей демонических!

В этом мире моем слишком много меня.

 

Но явился мой Принц, мой желанный, единственный,

И раскрыл мне объятья любви и тепла,

Только он не признал моей власти таинственной

И старался не видеть мои зеркала.

 

Он пытался их бить. И с наивной беспечностью

Из пространства на плоскость меня опускал.

Только он захлебнулся моей бесконечностью,

Только он затерялся в глубинах зеркал.

 

Мой божественный храм – лабиринт одиночества

Безошибочно слышит, как сердце стучит.

Я согласная с осенью: «Ваше Высочество,

Пусть по мне журавлиная стая кричит».

                                     2001.

*     *     *
Взглянув в глаза, ты грезишь об одном:

Испить тот сок, что в губ моих изгибе.

А между тем, они полны вином,

Два действа в нем: леченье и погибель.

 

Могла б, не разжигая чувств твоих,

Разбавить яд прохладой и покоем

И просто стать одной среди других,

Но не умею. Как капель весною,

 

Не замолчит, не сможет льдиной стать,

Без плача, без надрыва и без звона.

Я не умею просто целовать

И жить, как все, по будничным законам.

 

Я не смогу свой пламень потушить.

Не мой то крест – погрязнуть в бабьих муках,

И до морщин старушечьих дожить,

Благословив на добродетель внуков.

1994.

*     *     *

Словно стебли цветов, как шипы и осоку,

Я измяла свой путь, но ступней не сожгла.

Не гонитесь за мной, моя участь - дорога,

Моя поступь легка, да судьба тяжела.

 

И не тешьтесь мечтою своей безмятежной -

Мою свежесть испить, как нектар, не спеша.

Мой былой детский пыл – в прахе одури снежной,

Может, ясен мой взгляд, но туманна душа.

 

Это просто обман, что трепещут ресницы.

Я соблазном горю, как ночная свеча.

Я вовеки ничья, словно гордая птица.

Может, кроток мой вид, только кровь горяча.

 

Не ходите в мой мир, это я запрещаю.

Пусть загадочен он, в нем вам долго не жить.

Я вином своих чар только раз угощаю,

Чтобы ядом его навсегда погубить.

                          1990.

 

ЖЕНЩИНА-КОШКА

 

Пленительность женщины-кошки

В походке, скользящей бесшумно,

В изысканной линии ножки

И взгляде, таинственно-лунном.

 

В ней дружат невинность Джульетты

И тонкая нега гетеры,

Медлительность знойного лета

И грация гордой пантеры.

 

Как она танцует танго! -

Это надо знать секрет.

То ли демон, то ли ангел –

Дама Кошка, леди Кет.

 

Ей вглубь заглянуть не пытайтесь,

Как в ларчик с закрытою дверцей.

Пока суждено – наслаждайтесь

Загадкой кошачьего сердца.

 

Она, словно нимфа из сказки,

Коварно-лукавая фея.

Она растворяется в ласке…

Лишь верность хранить не умеет.

 

Как она танцует танго! -

Это надо знать секрет.

То ли демон, то ли ангел –

Дама Кошка, леди Кет.

 

А сколько она испытала! -

Обиды и грубость, и ревность…

Прощала. И тщетно искала

Того, с кем познала бы верность.

 

Верна лишь себе оставалась:

Вчера исступленно любила,

Вчера, как раба, отдавалась;

Назавтра навек уходила.

 

Как она танцует танго! -

Это надо знать секрет.

То ли демон, то ли ангел –

Дама Кошка, леди Кет.

1998.

Шахматы

1.

В моей стране всегда война.

И в клетке черного квадрата

Я одинока, но сильна,

Я Королева Шахамата.

 

И в центре шахматной доски,

На самом черном в мире троне,

Я засыхаю от тоски

По беломраморной короне.

 

Квадратный мир безумно мал,

А я хочу простора власти;

Мой господин, как мой вассал,

А я желаю взрыва страсти.

 

Чужой престол в моих мечтах,

Чужой Король, как змей для Евы.

Мой избалованный, Вам шах

И сердце Черной Королевы.

 

А Вашей царственной жене

Пойдет кипенно-белый саван,

А белый плащ ее на мне

Пускай красуется на славу.

 

Вдруг… Слышу голос, как набат.

Похож на мой, но полон гнева:

«Моя соперница, Вам мат

и смерть от Белой Королевы».

2.

                                                    Король  - манекен дворца,

А царствует Королева.

Дороги с ее крыльца –

Направо, вперед, налево.

 

Король восхваляет честь,

Заведуя тронным залом.

Его охраняет Ферзь,

Что правит войной и балом.

 

Страшнее же во сто крат,

Когда лишь ему, монарху,

Однажды объявят мат,

Отправив весь двор на плаху.

3.

       Ты коронованная ферзь

Не по своей, по божьей воле.

Ты знаешь, что такое честь,

Ты знаешь мир таким как есть

В пределах шахматного поля.

 

Твоя корона, как звезда,

Для пешек ставшая кумиром.

Ты своенравна и горда,

Ты покоряешь города

На землях шахматного мира.

 

Но пред волей игрока

Ты так же немощна, как пешка.

Твоя дорога коротка.

Страшно бесчестье, смерть легка,

Над плахой – царская усмешка.

                     1999.

*     *     *

Придворных дам, на хищных лис похожих,

Вокруг тебя – как шпилек в волосах.

У королевы быть подруг не может –

Таится яд в медовых голосах.

 

Красноречиво льстят, целуют руки.

Ну, как понять, где прячутся враги?

Но в каждом сердца учащенном стуке

Она измены чувствует шаги.

 

Чутье вслепую – это ей поможет.

Ночной дворец ушами наделен.

У королевы быть подруг не может,

Лишь конкуренты с видами на трон.

 

И как поверить даже фавориту,

Не сомневаясь в искренней любви?!

Ведь он сейчас обласканный и сытый,

Пока она на троне, се ля ви.

 

Не ради власти, не в угоду славе –

Во имя блага собственной страны –

В большой игре не победить без правил,

Как не познать Христа без Сатаны.

             2004.

Приговор

Над дворцом роковая луна

В переливах кровавых блестит.

Королева сегодня бледна,

Королева сегодня не спит.

 

Как хотелось бы ей позабыть

Лабиринты придворных интриг

И простою служанкой побыть

На неделю, на вечер, на миг.

 

Хоть на время уйти на покой

(Видит Бог ее женский укор),

Чтоб не любящей хрупкой рукой

Был подписан Ему приговор.

 

Приговор подождет до утра.

И страна, и корона, прости!

Надо ехать не медля, пора!

Ведь пока Его можно спасти.

 

Растворятся запоры тюрьмы,

Цепи рухнут, оковы падут,

И под сенью спасительной тьмы

В неизвестность они убегут!

 

А с возлюбленным рай в шалаше.

Конь под окнами, кучер готов!

Но рассвет на пороге уже.

Узник молится, к казни готов.

 

И ее королевская честь

Вложит в слабые пальцы перо,

Занесет над листом… Росчерк есть,

Как ничья между злом и добром.

 

Ей бы в обморок тот час упасть,

Ей бы тут же заплакать, завыть!

Но нельзя: начинается казнь.

Королева обязана быть.

 

Так допей свою чашу до дна –

Свою боль, свое горе и страх,

Как бокал огневого вина,

Что осилит лишь только монарх.

                          2004.

Бал

Свечами дышит бальный зал,

Флиртуют дамы, кавалеры,

И допивает свой бокал

Хозяйка бала – королева.

 

Она, алмазами блестя,

Беспечно локон поправляет,

На темы светские шутя.

Лишь королю не доверяет.

 

Король галантен и красив,

Король влюблен в свою супругу,

Но слишком взгляд красноречив,

В котором ложь, вина и мука.

 

И королеву точит страх,

Виденье тягостное гложет,

Где кровь застыла на руках

У августейшего вельможи.

 

Она желает целиком

Отдаться круговерти бала…

И с каждым медленным глотком

Все ближе яд на дне бокала.

 

И шут затравленной лисой

Лукаво вертится у трона,

Где смерть отточенной косой

Уже впивается в корону.

                         2004.             

 

* * *

Я видела, как воду пьют с лица,

Как целый мир даруют за улыбку.

Чудесный промах мудрого Творца:

Скрипач красив - и позабыта скрипка.

 

Глаза сжигают Музу и талант

В огне непобедимого соблазна,

И руки ищут недоступный стан,

Чтоб выпить тело. Да, оно прекрасно ...

 

Но красоту ни разу не продав,

Плачу свой штраф. А как бы мне хотелось

Быть незаметной мадемуазель Пиаф,

Подобной богу, без лица и тела.

 

Но, не скрывая прелести своей,

Я подчеркну ее, уж как умею.

Снимать корону - не для королей,

Хоть тяжкий крест возложен вместе с нею.

 

Пусть чей-то крест - желаний страстный зной,

А крест певца - врожденная гордыня.

Он не торгует, знайте же, собой,

Его свобода для него святыня.

 

Но крик мечты, невинной и святой,

Блеснет слезой в минуты откровений:

Чтоб все склонились перед красотой,

Как перед рамой всех моих творений.

1997.

 

  На балу у себя самой

Ты стала первой среди всех

В сиянии огней.

И, чтоб отметить свой успех,

Ты созвала гостей.

Фанфары собственной души

Предвосхищали бал,

Как были свечи хороши,

Что украшали зал!

Улыбка, ярче алых роз,

Искрилась на губах,

И радость щурилась от слез,

Светясь в твоих глазах.

И ты любила целый мир,

Сияя теплотой.

Вот-вот, сейчас начнется пир,

Веселый праздник твой.

Придти к тебе сочли за честь,

Но (правда такова!) сеньора Зависть,

Донна Лесть, мадемуазель Молва.

Пришли, заполнив светлый зал,

Нарядами блестя,

И каждый поднял свой бокал

И выпил за тебя.

И каждый мило преподнес

Виновнице цветок.

Но почему-то верный пес

Скулил у твоих ног.

Им был облаян каждый гость,

Как будто гнусный вор,  

Но ты в него метнула трость

И выгнала во двор.

И праздник красочно расцвел,

Шампанским заиграв.

Струился смех, ломился стол…

Но вот, слегка устав,

Ты примостилась отдохнуть

На кресле у окна.

И вдруг тебе открылась суть,

Что псу была ясна.

Сеньора Зависть, не шутя,

Стараясь не шуметь,

В твоем же доме для тебя

Плетет паучью сеть.

Молва шипит по всем углам,

Как скользкая змея,

И Ложь гуляет по устам,

Углем тебя черня.

А разукрашенная Лесть

Струит свой сладкий яд.

Ты увидала все как есть.

Мгновение назад

Была, как видно, ты слепа

В тумане чистоты.

Твоя невинная тропа

По берегам судьбы

Текла беззлобным ручейком,

Как неба полоса,

И самым жгучим огоньком

Мечта жила в глазах.

Табачный пепел на полу,

А стол залит вином…

Ты одинока на балу,

На празднике своем.

Вот чьей-то пьяною рукой

Снесен букет из роз.

Но переполненный тоской

Скулит твой верный пес.

Он ждет прихода темноты,

Ведь фруктов и вина

Запасы кончатся, и ты

Останешься одна.

Толпа разряженных подруг

Уедет по домам.

Тогда-то нужен будет друг,

Чтоб внять твоим слезам.

Без комплиментов, без цветов –

К чему тебе дары!? –

Ты поняла – что есть любовь

В разгуле мишуры.

Пустели блюда, праздник сник,

Бил дождик по стеклу…

Но это был твой лучший миг

На собственном балу.

Продрогший пес вилял хвостом,

От радости визжа.

Хранит от зла тебя и дом

Звериная душа.

Ты провела всю ночь подряд

В раздумьях, потому

Что обрела бесценный клад

В своем родном дому.

                    1999.

 

  *     *     *

Дьяволица в любви, роковая богиня,

Нежный ангел, влюбленный в стихи и цветы.

На земле ее можно увидеть и ныне –

Для влюбленных в полет – воплощенье мечты.

 

Разрушительница ежедневной рутины,

Наводящая страх на порядочных жен, -

То ли дочь Сатаны, то ль Мадонна с картины;

Кто поймал ее взгляд, тот навеки сражен.

 

Ну, а если уж кто-то вкусил ее ласки,

Тот забудет тепло своего очага.

С ней гнездо не совьешь, ее жизнь – это сказка,

Где лишь дали да песни, костры да снега.

 

Но невинна она в вечно юном веселье,

Всем доступна, для всех далека, как звезда.

Рождена создавать приворотное зелье,

Пробуждать, очищать и губить навсегда.

 

Кто любил ее плен, тот отмечен судьбою.

Но родился ли тот, кто ее покорит, –

Очарует, навек поведет за собою,

Ранит в сердце и нервы души оголит?

 

Если он где-то есть, что возможно едва ли,

Как в пустыне редчайший источник воды,

Невозможный герой из несбыточной дали,

Он – алтарь для богини, мечта для звезды.

                                    1996.

*     *     *

О, как в стремительном полете

Прожить кометой в небесах

И не нарушить прелесть плоти

Покоем мудрости в глазах?

 

А так: желаньями томимой,

Учиться с детства быть одной,

Уже в тринадцать быть любимой,

И стать к семнадцати женой.

 

А к двадцати, наевшись бытом

И неизбежностью оков,

Невинным сердцем, в кровь разбитым,

Познать великую любовь.

 

Разоблачив обыкновенно

Очаг семьи, как крест любви,

Пройти сквозь прелести измены

На двадцать пятом, се ля ви.

 

С тоской открыть мгновенность счастья

И всю неотвратимость бед.

Упасть в такую бездну страсти,

Что стать седою в тридцать лет.

 

И красить волосы, как губы,

Чтобы никто-никто не знал,

Чтоб юный паж, снимая шубу,

Галантно руки целовал.

 

И целиком отдаться делу,

Душа оправится пока.

Стать ослепительной и смелой,

С  осанкой  гордой к сорока.

 

По-королевски улыбаясь,

Страдать с собой наедине,

Творя, дерзая, сомневаясь,

Гореть на медленном огне.

 

И в час, когда над миром целым

Взойдет, как жизнь, твоя звезда,

Помолодеть душой и телом

И перестать считать года.

 

Шампанским чокнуться с судьбою,

Придя на пир своей мечты,

И посмеяться над собою

С своей же звездной высоты.

                         1998.     

Королева

Замажь усталость лучшей в мире пудрой,

Закройся маскою кинозвезды.

Наклей улыбку, как плакат. Будь мудрой,

Чтоб мир не видел ни одной слезы.

 

«А для чего, - хрипя, простонет сердце,-

Должна я траур свой в себе скрывать?!»

Увы, мадам! Вам никуда не деться,

Нельзя корону ни на миг снимать.

 

Ты, как икона, отдалась однажды

Тем сотням тысяч, кто в тебя влюблен.

Для королевы счастье разве важно?

Для королевы важен только трон.

 

Ласкай же всех своим теплом и светом –

Ты выбирала этот путь сама.

И стань сегодня, если нужно, летом

Даже тогда, когда в душе зима.

 

Будь юной феей из прекрасной сказки,

А не любовницей, женой, вдовой.

И даже мертвая останься в маске,

Что приштампована тебе молвой.

               1997.

МАСКИ И ЛИЦА

 

Две маски

В блестящем фейерверке маскарада

Такие краски – глаз не оторвешь!..

Шедевры ускользающих нарядов

Придумывает королева Ложь.

 

И в гуще безоглядного угара

Усталый взгляд сумеет уловить,

Как странная, таинственная пара

Не может танец лжи остановить.

 

И кружатся то медленно, то скоро,

Желаниям сердец наперекор,

Под маскою надменности Сеньора,

Под маской безразличия Сеньор.

 

В безвыходности замкнутого круга

Не помнящие звезд и тишины

Два профиля, рожденных друг для друга,

Под масками страдать обречены.

 

Но, словно перед правдою жестокой,

Друг перед другом лиц им не открыть.

И льется фальшь мишурно – око в око,

И ненасытных рук не расцепить.

 

И кружатся то медленно, то скоро,

Желаниям сердец наперекор,

Под маской неприступности Сеньора,

Под маской равнодушия Сеньор.

 

Но страстью маскарадной не больные,

Стремясь изведать близости тепла,

Как души их, две бабочки ночные

Пробить не могут стену из стекла.

 

О, как преодолеть витраж роскошный,

Эстетства человеческий каприз?!

Неужто им, как людям, невозможно

Познать бескрайней искренности смысл?

                            1998.

 

КАРТОННЫЙ ПРИНЦ

Шедевр гениальной, как Моцарт, природы

Вошел в обиход развлеченья Богов.

Маэстро смешала тщеславье, свободу,

Душевный надрыв и… театр готов.

 

Здесь все обостренно, весомо и емко,

Здесь все создается для счастья и слез:

Далекое близко, неслышное громко,

Трагедия с шуткой, смешное всерьез.

 

И, словно модель для любви и соблазна,

Один среди множества красочных лиц,

Над бездной парящий, как ангел, прекрасный,

Придуман картонно-рисованный принц.

 

Бумажный герой, не из жизни, из сказки,

Как гений безумной ночной красоты.

Как символ мечты… Но под яркостью маски

Картонного сердца пустые листы.

 

Он манит со сцены в свои лабиринты

Страстей неземных. Но за ними – тупик,

Волшебных иллюзий надгробные плиты.

У счастья бумажного срок – только миг.

 

Но нет, я не верю, что жизнь так жестока.

Он весь настоящий, он всем одарен.

Я спорю на душу и с чертом и с Богом!

Мой принц, подтверди! Я хотела так много,

А к сердцу прижала сгоревший картон.

                       1998.

 

ДАМА – ПРИЗРАК

В тонком шелке в дождь и в холод,

Вечно замужем за кем-то,

Взгляд устал, а голос молод;

Ткань на бюсте ждет момента

 

Распахнуться на мгновенье

Невзначай или специально,

Намекнув о наслажденьях

В миражах ее зеркальных.

 

В низком бархатном контральто

Тонет кашель сигаретный;

Бездны глаз темней асфальта,

В них закован плод запретный.

 

Под пластом застывших масок

Флегмы, лени и цинизма –

Приглушенный веер красок

Сквозь загадочности призму.

 

В зыбком сумраке соблазна

Скрыто девичье волненье.

Бездна губ кроваво-красных

Прячет светлые сомненья.

 

Томность, призрачность и бледность –

Это дань ночной загадке.

Чистота и откровенность

В снах ее живут украдкой.

1998.

*     *     *

Я стегну тебя взглядом надменным при встрече,

Заиграю насмешкой в колючих зрачках.

Со стальным холодком пророню: «Добрый вечер,

Как живете, мой друг, как успехи в делах?»

 

Элегантно поправлю оборки наряда,

Равнодушной улыбкой сверкну при луне.

Я до дрожи близка, я мучительно рядом,

Только ты прикоснуться не можешь ко мне.

 

Я цинично скажу, что любить – это вредно,

И опасные игры пора прекратить.

И увижу твой профиль, спокойный и бледный…

Содрогнусь: как мне жить без тебя? Как мне быть?!

 

Но последним рывком соберу свои силы,

Посмотрю на часы, красоту наведу,

Торопливо прощусь, мол, что было – остыло,

Я с другим на свиданье сегодня иду.

 

Но зато в каждом сне, в каждой вечности ночи

Я являюсь к тебе беззащитной такой,

Чтобы бился пронзительно сердца комочек

Под моей помертвевшей без ласки рукой.

 

И тогда наконец я себя обретаю,

Прижимаясь губами к груди дорогой.

Только плачу отчаянно, не понимая –

Знаешь ты или нет, что я рядом с тобой?

                       1998.

 

*     *     *

Я так люблю струиться ароматом

Таинственного ириса в ночи,

Медлительно играть жемчужным взглядом,

Подобным дрожи тающей свечи.

 

И с магией кошачьего оскала,

С неуловимой грацией змеи

Быть винным чревом хрупкого бокала,

Быть воплощеньем чувственной любви.

 

И с нарочитой томностью в движеньях,

С вакхическим отлетом головы –

Сжигать от страсти – это наслажденье,

Но не мечта летящая, увы.

 

Под маской переливчатого шарма

Живет душа. Зачем кому-то знать,

Какая предназначена ей карма

И сколько ей в печали пребывать.

 

Кому нужна душа? Без очертаний,

Без магии надушенных шелков?

Кого пленят плоды ее скитаний

И шрамы от разорванных оков?

 

Как Золушка в убогом одеянье

Среди бриллиантов, вееров, карет…

О, чуткий принц, увидь ее страданья,

Пока не скрылась в бальной мишуре.

                 1997.

*     *     *

А ты одна ушла с банкета. Звезды

Не понимали: неужели там

Нет никого, кто б проводил так поздно

Тебя одну, затмившую всех дам.

 

Твой взгляд искрился в хрустале бокалов,

Томился голос в жемчугах икры.

Ты хохотала над сюжетом бала

В кругу нежданной для мужчин игры.

 

Вокруг тебя – ночной богини пира –

Лились восторги и вино, как кровь.

Казалось всем: сейчас сверкнут рапиры

И будут драться за твою любовь.

 

Да что любовь! Одна твоя улыбка

Могла к ногам повергнуть каждый фрак!

Но в полночь где-то заиграла скрипка…

Ты поняла: пора уйти во мрак.

 

Призыв в глазах, изящные манеры…

Но вот - с кривой усмешкой на губах

Тебе «пардон!» сказали кавалеры,

Обманутые в пламенных мечтах.

 

Мишурный блеск тускнел неотвратимо.

А ты ушла, счастливая до слез,

Туда, где ждал единственный любимый

С бокалом Музы и букетом звезд.

1997.

 

Придворный шут

Ты не король, а ты – избранник королевы.

Ей вкус изысканный отнюдь не отказал.

Когда ты мыслью растекаешься по древу,

Его Величество заходит в тронный зал.

 

Наместник Бога на земле, но не соперник,

Он в ее жизни всего-навсего король.

Ты, весь в поклонах, перед ним откроешь двери,

Неподражаемо свою играя роль.

 

Он так нуждается в любом твоем совете,

На все имея королевские права.

Но, сняв корону, лишь тебе при лунном свете

Его супруга дарит пылкие слова.

 

Ты ей приказываешь властным оком Зевса.

Она, надменная, сама у твоих ног.

Ты с ней, как с женщиной простой, ревнив и дерзок.

Но как ты любишь! – Так умеет только Бог.

 

И все придворные напудренные девы

Сплетают хитрые интриги неспроста –

Она поистине над ними королева,

Раз отняла у них придворного шута.

 

Колпак с бубенчиком, готические боты…

Актерский промысел и завтра, как вчера.

Но и глупец, и самый мудрый знает, кто ты –

Ты не король, ты господин всего двора.

 

ОСЕННИЙ МАСКАРАД (Последняя осень тысячелетия).

 

1.Осень-колдунья играет на скрипке

Каждая струнка - магический плен.

Яркость помады, загадка улыбки -

То ли сомнамбула, то ли Кармен.

 

Складками полупрозрачной одежды

Скрыта едва красота наготы.

Что в ее взгляде - раскрылье надежды,

Сказка печали иль тайна мечты?

 

Нет, в углубленьях зрачков бесконечных -

Кофе с ликером, ментол сигарет,

Вкус чьих-то губ, искушенно-беспечных,

Тайна эротики, вечный секрет.

 

То экзальтация, то флегматичность

В вечно изменчивых тонких чертах.

Вечер на Невском - движенье, статичность...

Капли дождя на плащах и зонтах.

 

Стройные ноги в капроне телесном

Режут носками волшебный туман.

Осень - предчувствия сладкая бездна,

Лунных страстей золотой океан.

 

В ярких шелках оголенные шеи -

Очарованья безбожный предел.

Острых флюидов янтарные змеи -

Глаз опьяненных октябрьский удел.

 

Негой кленового прикосновенья

Дышит земля, изменяя окрас.

Небо огромно, как вечность мгновенья,

И глубоко, как любовный экстаз.

 

2.ОСЕНЬ-ТОРГОВКА

Осень - рыжая торговка

С ярко-красными губами.

Пересчитывает ловко

Деньги мерзлыми руками.

 

Громко делится с соседкой -

Мол, неважная погода.

Чай помешивает веткой,

Запивая бутерброды.

 

Лук, редис и помидоры,

Зелень, сбор из разных травок

По-хозяйски живо, скоро

Разложила на прилавок.

 

Груши манят - слаще меда,

Сливы зрелым соком брызжут.

"Подходи! - кричит народу -

Лучше всяко не отыщешь!

 

Набирайте для варенья

Черноплодки и калины!

Ну, а клюква?! Загляденье!!

Посмотрите - как с картины!"

 

С покупателем флиртует-

Заразительно хохочет...

Целый год одна кукует.

Мужика бы! – Нету мочи.

 

Но не горького пьянчугу,

Да и бабника не надо,

Чтоб на зависть всем подругам

Были деньги на помаду.

 

Но ошиблась, как обычно,

Кавалера потеряла.

Обслужила по привычке

И случайно обсчитала.

 

3.ОСЕНЬ-ТУСОВЩИЦА

Грязь и слякоть, ветер дует.

Что за мрачная погода?

Люмпен-девочка кайфует

В теплых стенах перехода.

В переходе праздник пива.

Желтый глаз от дыма щуря,

Осень будто и красива,

Но прокурена до дури.

 

Бесшабашное веселье –

Смехом пьяны, пивом сыты.

В этом сладостном безделье –

Тайный смысл, от мира скрытый.

 

Тайный смысл в одежде рваной,

Непонятных амулетах,

Рассужденьях наркомана,

Черных кожаных браслетах.

 

И звучит надрывно соло,

Что играет хрупкий парень -

Что-то там из рок-н-ролла -

На раздолбанной гитаре.

 

Словно сердце вместо пальцев

Ударяется о струны.

Осень хочет здесь остаться,

Став на час шальной и юной.

 

4.ОСЕНЬ- ЗОЛУШКА

Осень - белокурая красавица -

Медленно идет по мостовым.

Ей, конечно, очень-очень нравится

Отражаться в зеркале Невы.

 

Брови - шелковистое раскрылие,

Словно птица, рвущаяся вдаль;

Дрожь ресниц - коричневые лилии,

В их соцветьях прячется печаль.

 

Нет на ней ни жемчуга, ни золота,

Словно ветви, кисти голых рук.

Но они свежи, нежны и молоды.

Как она прекрасна!.. А вокруг

 

Город, что искрится изумрудами,

Яркими витринами влечет,

Вечер с сумасшедшими причудами...

Только ей, бедняжке, не везет.

 

Платье у нее давно  неновое,

Цветом схоже с мерзлою травой;

Издали - что деревце кленовое

С полностью опавшею листвой.

 

Целый год, как тень ее безмолвная,

Робкий мальчик в сером галифе.

Все бормочет глупости любовные,

Сидя с ней в студенческом кафе.

 

Щедро угощает пепси-колою.

Пьет она, уткнувшись в свой бокал.

Видит в нем не правду невеселую,

А желанный бесконечный бал.

 

Вот она в наряде восхитительном,

И ее придуманный кумир-

Юный принц с улыбкой ослепительной,

Он подарит девушке весь мир.

 

И висит вопрос дугою месяца:

Как же ей мечту свою спасти?

Бал недолог. Волшебство рассеется,

Если сказку в жизнь перенести.

 

5.ЦАРЕВНА НЕСМЕЯНА

Роль Царевны Несмеяны

Поиграть решила Осень.

В царство белого тумана

Ей рабы ее приносят

 

Янтари и изумруды,

Малахиты и кораллы,

Фрукты спелые на блюде

И наряды, как для бала.

 

В этой роскоши безумной,

Вавилонской, не иначе,

Одиноко ночью лунной

Осень плачет, плачет, плачет...

 

И стучится дождь промозглый

Прямо в окна ресторана.

И «Бургундское» сквозь слезы

Пьет Царевна Несмеяна.

 

Пьет без повода, без тостов

И сама не понимает,

И понять, увы, непросто -

Ну, чего ей не хватает?

 

Все горящие витрины

Улыбаются при встрече,

Шляпы, кольца и картины

Сладко шепчут: "Добрый вечер!"

 

Но вернись обратно в спальню.

Он придет, уже двенадцать.

Ты должна в раю зеркальном

Кинозвездно улыбаться.

 

И подать красиво ужин.

Что тебя так угнетает?

Может, слякоть, может, лужи,

Может, клетка золотая.

 

6.ОСЕНЬ-ДИЗАЙНЕР

Как будто суетных маркиз

Сегодня возвратился век.

Игривой Осени каприз –

Украсить все – от звезд до рек.

 

С небес струящийся хрусталь

Звенит прощальным криком птиц.

И виснет пестрая вуаль

На темном кружеве ресниц –

 

Переплетении ветвей.

Заплаканы глаза домов

Холодным жемчугом дождей.

Дизайн осенний – он таков.

 

Он так изменчив и красив:

Вчера – зеленый шелк травы,

А завтра – пурпурный курсив

На ярком золоте листвы.

 

Чем дальше – ярче краски дня,

Сочней и гуще макияж.

Мотивы страсти и огня.

Во всем – надрыв и эпатаж.

 

Смешенье стилей и цветов –

Воображенье и азарт.

Не знает граней и оков

Осенний подиум-де-арт.

 

7.ОСЕНЬ-МАНЕКЕНЩИЦА

Оранжевые губы,

Оранжевые ногти.

Скользящих брюк раструбы.

Ключицы, словно локти,

 

Худы, но так изящны,

Что будто нереальны.

Прически двухэтажны,

Фигуры идеальны.

 

Как будто первым снегом

Припудрены их лица.

Сапожки – кожа с мехом,

Утолщены ресницы.

 

Вы так гораздо краше –

В скольженьи молчаливом

На подиуме вашем -

Печальны и ленивы.

 

Как ангелы из рая,

Что красками измазан.

Кленовый мир, сгорая,

Следит зеленым глазом,

 

Как манят перламутром

Промокшие одежды,

Как дороги кому-то

Осенние надежды.

 

8.ТАНЦОВЩИЦА СТРИПТИЗА

Стройная, но худая.

Бедра, как сухостой.

Вроде немолодая,

Но хороша собой.

 

Желтая смуглость кожи,

Белый фарфор зубов -

С гейшей японской схожа

Осень в шелках оков.

 

Медленно обнажает

Плоско-тугую грудь,

Лицам домов мешает

Окон глаза сомкнуть.

 

Осень - в природе вечер.

Вечный ее каприз -

Лунный дурман и свечи,

И до утра стриптиз.

 

Скоро за стойкой бара

В одури коньяка

Скинет одежду даром,

Радует глаз пока.

 

Масляных взглядов смелость

Надо преодолеть,

Позднюю тела прелесть

Запечатлеть успеть.

 

9.ОСЕНЬ-КАРМЕН

Юная, словно Офелия,

Как Клеопатра, красива,

Но ядовита, как зелие,

Взбалмошна и горделива.

 

Поступь цыгано-испанская

Девичий стыд позабыла.

Осень подобною маскою

Жизнь приукрасить решила.

 

Яркие листья кленовые,

Словно гадальные карты.

Эта чертовка бедовая

Не из невинного марта.

 

Слезы капели неведомы

Этой красотке жестокой.

Чувствует сердце заведомо:

Гибель грозит черноокой.

 

Но не грустит и не кается

Осень в преддверии смерти -

Танцем своим упивается

В дикой своей круговерти.

 

Скинула платье пурпурное,

С  веером на ночь простилась

И в проститутку дежурную

Наша Кармен превратилась.

 

Листья осины, как доллары,

Словно пропитаны кровью

И в закрома ее собраны

Грязной продажной любовью.

 

Первою ночью декабрьскою

Девушку сгубят как-либо

Пьяной немилостью барскою

Резвые парни на "джипах".

 

Маской цыганки прикроется,

Той, что хранила доныне,

И навсегда успокоится

С волей своей и гордыней.

10.ОСЕНЬ-БЕАТРИЧЕ

Каждый облик слегка фантастичен

В желто-рыжей раскраске листвы.

Мне привиделся лик Беатриче

На мостах неподвижной Невы.

 

Взмахом крыл неземного таланта

Образ девочки-мифа, мечты

Нам оставил божественный Данте,

Что учил нас влюбляться в цветы.

 

День янтарный, хрустальное небо,

Кроны кленов готовы взлететь...

Так печально, трагично-нелепо

То, что Осень должна умереть.

 

Пена облака в ласках заката,

Как румянец девичьей щеки.

В чем же, юная, ты виновата?

Ясность взора, воздушность руки

 

Беатриче... Но странно и жутко

Сходство полное с девочкой той,

Что осталась (о, адская шутка!)

Погибать за последней чертой.

 

В нечестивом и смрадном бараке

С ядом в венах один на один,

Где царит в удушающем мраке

Ненавистный король-героин.

 

Губы белые, слабые стоны,

Речь бессвязна, бредова, тиха.

Этот профиль, как будто с иконы,

Очернен поцелуем греха.

 

То случайное сходство с портретом,

Что пригрезился мне над Невой.

Но до звездного часа Джульетты

Им дожить не дано ни одной.

 

Смерть легка... Но видение это

Мне забыть помогли б небеса!

Как невинная Муза поэта

В корчах шлюхи закрыла глаза.

 

11.ОСЕНЬ-ЧУМА

Кинув лоскут яркой шали

На излом костлявых плеч,

Прячет Осень под вуалью

Щек болезненную желчь.

 

Жизни лета разложеньем

Наполняя закрома,

Косит все без сожаленья

Эта Желтая Чума.

 

Затесавшись в свору нищих

Под покровом темноты,

Превращает в пепелище

Травы, листья и цветы.

 

Прикрываясь хитрой маской

Юной грешницы в ночи,

Кружит лихо в дикой пляске

Тех, чьи лица горячи.

 

От вина, марихуаны,

Эротических забав

Осень смотрит зло и пьяно,

До безумия устав.

 

В тошнотворной круговерти,

Как желанный холод льдин,

Ей приснился холод смерти -

Снежно-белый кокаин.

 

Рушит веру и надежду,

Семьи, судьбы и умы

Осень в красочных одеждах

И с улыбкою чумы.

 

12.ОСЕНЬ-АНГЕЛ

Во дворике тихом, где прячутся сплетни,

Невидимый ветер качает качели,

И девочка – ангел пятнадцатилетний –

Касается локоном виолончели.

 

Под вкрадчивый бархат струящихся звуков

Печально танцуют опавшие листья.

Сбылось долгожданное: с детством разлука

И встреча с огромной непознанной жизнью.

 

А музыка плачет, резвится, играет...

И думает девочка странную думу:

О, как удержаться на кромочке рая,

Продолжив полет по натянутым струнам?!

 

Пылает цветная осенняя сказка,

Как детский сюжет из мазков акварели.

Но все заменил – и мольберты, и краски -

Смычок несмолкающей виолончели.

 

В движенье его – незнакомая нега,

Мечта о любви, неземной и прекрасной,

Невинной и чистой. Не будет ни снега,

Ни слез, ни страданий. Все просто и ясно,

 

Как светлого неба хрустальная бездна,

Как желтые пальцы нарядного клена.

О, как это сладко, легко и чудесно –

В любовную тайну быть страстно влюбленной,

 

Еще не любя. Только руки остыли.

Прохлада октябрьская в окна стучится.

Подобно трепещущим ангельским крыльям

Взлетают ее золотые ресницы.

13.ОСЕНЬ-КОРОЛЕВА

Выпей лучший коньяк для согрева,

Если хочешь гулять на ветру.

Ты же знаешь, что ты королева.

Вырви волос седой поутру.

 

Первый снег... Разве это помеха

На твоем бесконечном пути?!

На вершине трамплина успеха

Сколько дней у тебя впереди!

 

Сколько звездных ночей! Очень мало?

А ты вспомни, как из году в год

Ты по тропам тернистым шагала

На заоблачный свой небосвод.

 

Ты прошла сквозь весну и сквозь лето,

Ты уже не юна, как апрель;

Но лишь дым дорогой сигареты

И духи от великой Шанель

 

На балу твоего листопада,

Фейерверка твоей высоты.

Ты привыкла приказывать взглядом

Тем, кто пьян от твоей красоты.

 

Красота... Разве это пленяет –

Этот щедрый, но временный дар?

Только поступь твоя покоряет

И достоинства царственный шарм.

 

Кто по жизни сражался с судьбою,

Обретая особую стать,

Только тот и сравнится с тобою,

Только тот тебя сможет понять.

 

Пир кленовый, янтарные кубки,

Восхищение, зависть и лесть...

Надевай свою яркую шубку,

Улыбнись, это все в твою честь.

 

Первый снег непременно потонет

В золотых украшеньях луны.

Наслаждайся же жизнью на троне

До прихода холодной зимы.

 

14.БЕЗ МАСКИ

Эта Осень - земли владычица,

Мир покорен янтарной деве.

Имя  Осени - Одна Тысяча

Девятьсот Девяносто Девять.

 

Осень в зеркало-заводь смотрится.

И в волшебной, как будто, глади

Отражается лик покойницы

В золотом, как луна, наряде.

 

В этом зеркале презагадочном

Открывается взглядам зорким:

Кем – неведомо - обозначено

Имя Осени - Три Шестерки.

 

Осень, кроткая, ясноокая,

Не торопит с уходом лето.

В отраженье - она жестокая,

С очертаниями скелета.

 

Самой светлой ее улыбкою

Самый теплый пропитан воздух.

В легких пальцах смычок со скрипкою,

В отраженье - сума и посох.

 

Убегает от страшной заводи

В глубину своих парков Осень.

Только нет ей на свете гавани,

Птичьи стаи покой уносят.

 

Чей-то хохот зловещий слышится

В самом ласковом южном ветре.

Не гуляется ей, не дышится,

Только чудится запах смерти.

 

Все забавы она оставила,

Но в бездействии не забыться.

С  ледяными глазами дьявола

Бесконечно декабрь ей снится.

 

Снежный призрак с железной поступью,

За спиною коса сверкает.

В небе звезды холодной россыпью

Страшный путь ему освещают.

 

И закаты кроваво-темные

В перерезавшем вены небе.

И стервятники неуемные

Своего дожидают хлеба.

 

Только солнце, в ночи почившее,

Оживает к утру, как прежде,

Чтобы землю согреть остывшую

И весь мир озарить надеждой.

 

Чтоб проникнуть в сердца влюбленные,

Напоенные светом мысли,

И наполнить печаль бездонную

Торжествующей жаждой жизни.

 

Сквозь безбожного сплина заросли

Дотянуться лучом до "завтра",

Чтоб рассыпался апокалипсис

На ветрах голуб

1999-2001ого марта...

 

Ночное кабаре

1.Ночная танцовщица

Цвет моих губ так сочен,

Грация – не от Бога.

Я королева ночи,

Я торжество порока.

Я утонченный демон,

В страсти свои влюбленный,

Сердце ночной богемы,

Водкой испепеленной.

Тонкий знаток измены,

Черный магистр соблазна.

Грешник мне знает цену,

Ветреной и прекрасной.

Я ль не дарую омут

Временного забвенья?

Свите моей знакомы

Острые наслажденья.

Похоть туманных взглядов

Жадно меня сжигает.

Рай в самом пекле ада

Все здесь познать желают.

Но разглядит премудрый,

Чудом в наш мир заблудший,

В час зарожденья утра

Пленную мою душу.

В одури пиршеств шумных

Горечь моя бездонна –

Я влюблена безумно

В циника Аполлона.

Взгляд его, как геенна,

Ласки – огонь по коже.

Ждет нас на каждой сцене

Брачное наше ложе.

Пьяный  ликует зритель,

Дружно крича мне «Браво!»

Радуйся, погубитель, -

Я для тебя  - забава.

Ради тебя блистаю

В самых развратных барах,

Тщетно тайком мечтая

О белоснежных залах.

Ради сего момента

Претерпеваю муки:

В громе аплодисментов

Ты мне целуешь руки.

         2001.

2.Мечты и стриптиз

Жасминовая юность –

Весна, весна, весна.

А к сердцу прикоснулась

Луна, луна, луна.

В душе – почти что детство –

Играть, играть, играть!..

Но странное наследство –

Сгорать, сгорать, сгорать!..

В объятьях Мельпомены

Мечты, мечты, мечты…

А что в мечтах о сцене? –

Цветы, цветы, цветы…

Огонь, восторг и счастье

Из глаз, из глаз, из глаз,

А роль – пучина страсти –

Экстаз, экстаз, экстаз!

Жизель или Джульетта –

Одна, одна, одна –

Погибнуть на рассвете

Должна, должна, должна.

Полет воображенья

До звезд, до звезд, до звезд,

И муки вдохновенья

До слез, до слез, до слез!..

Шедевры откровенья –

Для всех, для всех, для всех,

И всюду преклоненье –

Успех, успех, успех!

 

Опять весна в разгаре

Без сна, без сна, без сна…

А ты танцуешь в баре –

Должна, должна, должна.

А хочешь роль на сцене

Играть, играть, играть? –

Увы, не к Мельпомене –

В кровать, в кровать, в кровать.

К тому, кто правит балом

На час, на час, на час.

Да вас таких немало –

Отказ, отказ, отказ.

Танцуй же с голым бюстом

Для всех, для всех, для всех!

А в зале разве пусто? –

Успех, успех, успех!

Рекой струится похоть

Из глаз, из глаз, из глаз…

А дьявол точит коготь –

Экстаз, экстаз, экстаз!

Жизель или Джульетта –

Одна, одна, одна,

Для зрителей раздета.

«Вина, вина, вина!»

Она же стриптизерка

Без звезд, без звезд, без звезд.

Наутро будет горько

До слез, до слез, до слез.

А ночью вновь раздеться

И снова танцевать.

Ты вспомни юность, детство! –

Плевать, плевать, плевать!

Ведь все, что так светило

Жасминовой порой,

Как будто это было

Совсем и не с тобой.

1998.

 

3.Коломбина

Безысходной печали полна

Надрывается виолончель.

Коломбина сегодня бледна,

Коломбина играет Жизель.

 

Почернеют вот-вот небеса,

Помутнеют сплетения рек,

Загорятся безумством глаза

И сомкнутся от горя навек.

 

Ну, а в зрительном зале цветы

Ожидают свою этуаль.

Кавалеры лелеют мечты,

А в банкетном томится хрусталь.

 

Эти волосы черны как смоль,

Эти губы – чарующий плен,

Рядом с нею – кабацкая голь.

Коломбина играет Кармен.

 

За жестокий и пламенный нрав,

За свободную волю в любви

Дон Хосе, может быть, будет прав,

Утопив эту деву в крови.

 

А поклонники сходят с ума

(Обожание – это не грех).

Примадонна не знает сама,

Как ей выдержать этот успех!

 

Как великая Сара Бернар,

Коломбина – мечта и кумир,

Ее редкий божественный дар

Покорил и потряс целый мир.

 

Коломбина, на сцену, очнись!

Зритель ждет, не ценя, не любя,

Для забавы своей. Это жизнь.

Коломбина играет себя –

 

Неизменную жалкую роль,

Бессловесную куклу в бантах.

А в груди – нестерпимая боль

О растраченных даром годах.

2003.

4. Дама и Пьеро

На подмостках идет болеро

Из балета какого-то там.

Я смеюсь над тобой, мой Пьеро,

Сок вишневый струя по губам.

 

Ты так робок, печален и тих

И совсем не от мира сего.

Мне не нужен твой пламенный стих.

Ты не сможешь мне дать ничего

 

Кроме голода, кроме нужды,

Кроме горькой обиды на жизнь,

Распростертый на крыльях мечты.

В нашей жизни мечты не сбылись.

 

В этой жизни есть много всего,

Что достойно внимания всех:

Шик и роскошь,  балы и вино,

Обеспеченность, власть и успех.

 

Мой избранник силен и богат,

Рядом с ним не нужны миражи.

Ну, скажи, разве он виноват,

Что не слышит вибраций души?

 

Мой влюбленный поэт, уходи!

Мне и грустно, и трудно с тобой.

Ты не стоишь меня! Погоди,

Забери свои розы. Постой…

 

Не спеши. Дай мне руку твою.

Научи - что мне делать? Как жить?

Я ведь только тебя и люблю!

Ты меня, ради бога, похить.

 

Только просто ль тягаться с судьбой,

Где лишь роскошь – меха и духи!

Мой Пьеро, я смеюсь над собой.

Подари мне хотя бы стихи.

                     2003.

5. Арлекин

Это был красивый сон

В сладкой одури вина:

Арлекин в меня влюблен,

Я в него не влюблена.

Я играю и искрюсь

Брызгами «Вдовы Клико».

Я соблазна не боюсь,

В бездну кинуться – легко.

Мой поклонник лих и смел -

Как такому отказать?!

Он уже меня успел

Невзначай поцеловать.

Ну и что, что донжуан –

Мой любовник Арлекин,

Ждет нас сказочный обман –

Ночь, луна и кокаин.

Ждут нас храмы без икон

И опасные миры…

Но ведь это только сон,

Это правила игры.

Всех желанней на земле,

Позабыв и стыд, и страх,

Я танцую на столе,

Отражаясь в зеркалах.

Мой красавец, мой атлет,

Я вошла сегодня в раж –

Я же Муза, ты – поэт,

Я - принцесса, ты – мой паж.

Ночь промчалась. В свете дня

Все совсем наоборот:

Он не смотрит на меня,

Даже бровью не ведет.

Я люблю его, как жизнь,

Он – жестоко гонит вон.

Миражи уходят ввысь…

Только это все не сон.

Я безлика, я слаба…

Мне не нужен Арлекин.

Исковеркана судьба –

Мой избранник – кокаин.

Я без Бога, без креста,

В сердце угли – мир спален.

Бесполезная мечта –

Может, это страшный сон?

                2003.

 

Мечта о красивой любви

Не Мадонна ты и не Джоконда,

Но безумно, чертовски мила.

Под надменным прищуром бомонда,

Как нарцисс в хрустале, расцвела.

 

В безднах глаз затаенная сказка,

Так тонки и изящны черты.

Может, это искусная маска

И за нею – тоска пустоты?

 

В переливах летящего шелка

Ты сияешь, как в небе звезда.

Может, этот восторг ненадолго,

А быть может, навек, навсегда.

 

Жемчуга на точеном запястье

Не откроют секрета души.

Может, ты – бесконечное счастье,

А быть может, - одни миражи.

 

Ты щекочешь заманчивым взглядом,

Как огнем, своего визави.

Ты как чудо, которое рядом,

Ты мечта о красивой любви.

                       2004.

Кукольный мир

В городе кукол скучно не будет:

Здесь почитают блеск и успех,

Здесь сквернословят, шутят и любят

Под серебристый кукольный смех.

 

Здесь, если хочешь, станешь моложе

И обретешь невиданный шарм –

Просто заменишь старую кожу,

Плюс макияж, диета, загар.

 

Хочешь длиннее, гуще ресницы

С отсветом звездным, как у богинь?

Гамму волос, какая приснится, -

Цвета лесов, морей и пустынь?

 

Хочешь улыбку, как этикетку?

Если быть в рабстве – у красоты.

Станешь блестящей, яркой конфеткой

С броской оберткой шоу-звезды.

 

Только за это тем, что мешает

По головам спокойно идти,

Тем, что болит, жалеет, страдает,

В кукольной кассе ты заплати.

 

Можно частями, но без остатка,

Не утаив в кармане гроши.

Будет несносно – горько и гадко,

Коль пожалеешь грешной души.

 

В кукольном мире главное мода,

Сердце не в счет, в цене силикон,

Чтоб обмануть на время природу.

Если быть куклой, то целиком.

 

Чтобы молчать, как свойственно кукле,

Не завывать по-волчьи на «бис»,

Если тебя, как старую рухлядь,

Выбросят гнить в компании крыс.

       1999.

 

Белая ночь

Она была прекрасна на закате

В играющих оттенках синевы,

Как блоковская дама в белом платье,

Скользящая по берегу Невы.

 

Опущенные крылья белой шали

Меняли контур, словно облака,

И та же тайна газовой вуали,

И та же «в кольцах узкая рука».

 

 Шаги, как вздохи нежного подола,

Полуулыбка, грустная слегка…

Как жаль, что рядом не было гондолы

И Принца, что приплыл издалека.

 

И было жаль влюбленному поэту,

Крадущемуся, чуть дыша, за ней,

Что госпожа жасминового лета

Растает в холодке осенних дней.

 

Ну, а пока, на пике сладкой муки,

Безумный от прохладной синевы,

Он целовал невидимые руки,

Что чудились в дрожании листвы.

 

Порывами поэзии, не прозы,

Душа изнемогала на ветру…

Тем горше и страшней метаморфозы,

Что ждали стихотворца поутру.

 

С бесчувственными, красными глазами,

Уже не так невинна и легка,

С растрепанными кем-то волосами

Она идет домой из кабака.

 

И в каждой подворотне, самой грязной,

Места ее ночного кутежа.

Неужто же такой бывает разной

Не облик, нет, не тело, а душа?!

 

Она была в бриллиантах ожерелья

И в серебре, натертом до бела.

Теперь везде следы ее веселья –

Цветные бусы битого стекла.

 

Изодрана, сера ее одежда,

Помяты очертания лица.

Начало дня для сказки и надежды

Становится предвестием конца.

                 2000.

 

*     *     *

Я под маскою гуляю

На пиру чужом,

Развлекаюсь и играю

С тайным куражом.

 

Белоснежные колонны

Смотрятся в окно,

Лицемерьем утонченным

Пенится вино.

 

Слуги рыщут, ищут крохи,

Лезут напролом,

Лизоблюды – на пороге,

Ферзи – за столом.

 

Я под маскою гуляю

На пиру врага,

И моя не обжигает

Губ его рука.

 

И скользит моя улыбка

Нежной пеленой.

Здесь не чувствуют ошибки,

Восхищаясь мной.

 

Все здесь, первый и последний, -

Правду за коня!

И рассказывают сплетни

Мне же про меня.

 

Я давлюсь, но все ж глотаю

Мусор небылиц.

А у ног моих вздыхает

Мой фальшивый Принц.

 

Он совсем лишен покоя,

Он навек сражен.

Он, увы, не знает, кто я,

Но в меня влюблен.

 

Как мне быть?.. Ведь в этой сказке

Он отнюдь не друг.

Решено: снимаю маску

И смотрю вокруг.

 

Жалко… Больно… В мире этом

Сотен зорких глаз

Лицемерные куплеты

Родились тот час.

 

Там, где бдит свои границы

Самый светский вкус.

Только что с прекрасным Принцем?! –

Он лишился чувств.

 

Я сегодня героиня

На пиру врага.

Я уйду, но не покинет

Вас моя строка.

 

Долго Муза трепетала

Птицей на ветру,

И душа на бис рыдала

На моем пиру.

               2004.

*     *     *

Здесь маски к лицам словно приросли,

Здесь люди разучились жить без масок –

Придворные шуты и короли

Под слоем перьев, жемчуга и красок.

 

Здесь взвешен и отточен каждый жест,

Случайных фраз и взглядов не бывает,

И в мягких креслах нет свободных мест

Для тех, кто не по правилам играет.

 

В мишурно-пестро-сладкой суете

Кружится жизнь, как радужная сказка…

Но правят этим балом только те,

Кто ловко и удачно выбрал маску.

 

А если ты решился все же снять

Ее, как надоевшую повязку,

Тебя сумеют, может быть, понять,

Когда под ней уже другая маска.

 

Ходи в давно заношенном пальто

Или меняй костюм три раза за день,

Но если ты без маски – ты никто

На этом бесконечном маскараде.

                           2004.

 

*     *     *

1. Чтоб блеснуть своей светскою статью

И ухоженных рук белизной,

Я надену вечернее платье

С глубоко оголенной спиной.

 

Чтобы скрыть, словно вор отпечатки,

Беспокойство трясущихся рук,

Натяну кружевные перчатки,

Поразив совершенством подруг.

 

Ну, а чтобы придать себе веры

В то, что мне покорился весь мир,

Нарисую улыбку гетеры,

Взяв для цвета рубин и сапфир.

 

Ну, а чтоб завершить свою сказку

О царице с судьбою звезды,

Я надену блестящую маску

В жемчугах неземной красоты.

 

Прочитав восхищенье на лицах,

Я воскликну, взошедши на трон:

«Я ценю поклонение принцев,

Только избранный мой - Аполлон».

 

2. Я сниму свою яркую маску

В тишине под холодной луной.

Я увижу, как рушится сказка,

Но зато будет правда со мной.

 

И смогу я отречься от веры

В то, что мне покорился весь мир.

И размажу улыбку гетеры.

Это счастье, что кончился пир.

 

В зеркалах заблестит не украдкой

Серебро седины надо лбом.

Наконец-то я скину перчатки,

Что стесняли меня за столом!

 

Распахнет неземные объятья

Фея-ночь в своей дивной красе…

Я сниму свое узкое платье

И помчусь босиком по росе.

 

Добегу до подножия склона,

Где скрипичный рождается плач.

Я, конечно, люблю Аполлона,

Но избранник мой – бедный скрипач.

                           1999.

МАДАМ ДЕКАДАНС

Из жизни Пьеро

Я не верю пока, что тебя больше нет…

Это все только сон, и я скоро проснусь.

Будет розовым чудом наш ранний рассвет.

Я в огонь твоих губ навсегда окунусь.

 

А пока – только снег с белой сказкой ветвей,

Декорация сцены в театре луны.

И я все уже знаю о роли своей,

Я смотрела сто раз свои зимние сны.

 

Я – печальный Пьеро из миров полутьмы,

В моей грустной улыбке свечи полублик.

Я слилась с ослепительным фоном зимы,

Чтобы скрыться от правды хотя бы на миг.

 

Я – слеза на щеке на бесполом лице,

Вечный символ слепой безнадежной любви,

Словно белая тень на холодном крыльце.

Я хочу стать живой, я прошу, позови.

 

Но минута еще, и рассеется сон.

И тогда я пойму, что тебя больше нет.

Покачнутся безжизненно лики икон,

И весь мир растворится в дыму сигарет.

                     1998.

Смерть в доме

Запах ладана и свечек

Для гостиной непривычный.

Намалеван человечек

На стене. Смешной. Обычный.

 

В детской спрятались игрушки.

Смех затих. Закрыты окна.

Стынут слезы на подушке,

Солью вымочив волокна.

 

Многолюдный полушепот

Тонет в ветра завываньях.

Тяжкий вздох, бессильный ропот,

Чьи-то вспышками рыданья.

 

Тяжесть воздуха, как прессом

Всех уродует, сгибает.

А зевакам интересно,

Прочь убраться не желают.

 

Душно, тесно, неуютно,

Смяты, скомканы все лица…

Перегар… Без водки трудно,

Но и сводкой не забыться.

 

Мир расчерчен черно-белым…

Плачет месяц полукруглый.

И играют неумело

Дети в похороны куклы.

 

ДЕКАДАНС

 

Отбивает, как бог, синтезатор

Ломкий ритм девяностых годов.

Завтра каждый стать может богатым,

Каждый к чуду сегодня готов.

 

В полумраке полночных торшеров,

Выпив правду друг друга до дна,

Мы танцуем на стеклах фужеров

На кровавом столе от вина.

 

Как сомнамбула в лунном трактире,

Воплощая в себе диссонанс,

По большой коммунальной квартире

Ковыляет м'сье Декаданс.

 

Можешь фрак ты надеть для сортира

И на бал прийти в рваном пальто -

То не будет открытьем для мира,

Но тебя не осудит никто.

 

Вот и я не сужу. Не печалюсь

В чуждом веке без кружев и роз.

Но все так же живу под вуалью

Хрупких символов блоковских грез.

 

От тоски развлекаясь безмерно

С тем, кто мной еще болен и пьян,

Навсегда я останусь манерной

Королевой из бывших дворян.

 

Из салонов десятого года

С волоокой загадкою глаз

Я напиться пришла мимоходом,

Как приходит мадам Декаданс.

1997.

Кукла

Я была твоей куклой с фарфоровой кожей,

С черным шелком чулок на точеных ногах.

Я любила тебя, как другая не сможет,

Я терзала тебя со слезами в глазах.

 

Для тебя я меняла духи и наряды.

Я умела и слушать и боготворить,

Когда ты, как актер, что грустит об эстраде,

Мог о чем-то своем без конца говорить.

 

Я внимала тебе – твой единственный зритель.

Кто бы мог так покорно и долго молчать?!

Но обида грызет, о, мой строгий учитель.

Ты меня не хотел ни узнать, ни понять.

 

Но зато возомнил, что, как целую книгу,

Ты меня прочитал, изучив каждый лист.

Я училась терпеть до последнего мига,

Мой безвольный тиран, мой слепой эгоист.

 

Я была твоей куклой, красивой, желанной,

Но мне было тебя до безумия жаль:

Ты не знал, как бездонна и как многогранна

В моей снежной душе полыхает печаль.

 

Ты меня не берег, но любил, не скрываю.

Ты меня изломал, остудил мою кровь.

Посмотри же, я плачу, совсем как живая,

В первый раз на твою не ответив любовь.

         1998.

*     *     *

Как роза в руках скелета

Покажется сгустком крови,

Так лик твоего портрета

У дьявола в изголовье.

 

Ты ангел, невинный, юный,

Но кажешься куклой мертвой

В безумии ночи лунной,

Что создана кистью черта.

 

Руины небесной тверди –

Всегда колыбель порока.

Услышьте, спасите, верьте!..

Но холоден мир без Бога.

 

Как лед, поцелуй скелета,

Влюбленного в запах розы.

Ты тянешься к сигарете,

Приняв манекена позу.

 

Но мастера лучше нету,

Хотя он безвдохновенно

Придумал шедевр с сюжетом,

Где ангел вскрывает вены.

1998.

Тени

В час, когда безмолвно тает

Солнце в синей темноте,

Тени формы обретают,

Оживают, вырастают,

Словно блики на холсте.

 

Ночь колдует, растворяя

День в сапфирах фонарей.

Я никак не понимаю,

Что течет, скользит, играет –

Мир людей иль мир теней.

 

Я смотрю в оцепененьи,

Оторваться не могу,

Как, смеясь над отраженьем

Всех забав и украшений,

Пляшут тени на снегу.

 

Небо звезды рассыпает,

Как пригоршни серебра.

Словно призраки, взлетают

Тени. Мир заполоняют

От темна и до утра.

 

На окружности бокала

И на плоскости стены

Пары кружатся по залу…

Кто же нынче правит балом –

Люди, тени или сны?

 

Мне привиделось, что счастье,

Словно зимняя сирень,

Промелькнуло в одночасье.

Любопытство рвет на части –

Счастье это или тень?

 

Я всю ночь за ним бежала

В глубину гранитных плит;

Я в бреду, как тень, плутала,

Я рассудок потеряла

И попала в лабиринт.

 

Я смотрю в оцепененьи,

Оторваться не могу,

Как, смеясь над отраженьем

Всех забав и украшений,

Пляшут тени на снегу.

                 1998.

 

Манекен

Лежу в постели с манекеном,

Твержу себе, что это ты.

В самообмане вдохновенном

Сама себе дарю цветы.

 

Раз в сумасшествии глубоком

Забыться мне не суждено,

Я не гневлю напрасно Бога,

Не режу вен, а пью вино.

 

И в отражении бокала,

Как дух безликой клетки стен,

Бесовской магией оскала

С тобою схожий манекен.

 

Я шла к тому, кто мною бредил,

В себе разжечь пытаясь страсть,

Но от тоски ни с кем на свете

В чужих объятьях не спаслась.

 

Я первым встречным отдавалась,

Любовь пытаясь растоптать,

Но от нее, как оказалось,

И ненавидя, не сбежать.

 

Сама с собой, одна тоскую,

Устав от собственных измен,

И, как безумная, целую

С тобою схожий манекен.

 

Я вырывала сердце с корнем

И жгла на дьявольском огне,

Но, словно в такт твоим аккордам,

Оно стучит в отместку мне.

 

Мой бледный друг не пьет, не дышит,

Но не глумится надо мной.

Наверно, он меня не слышит,

Но разве слышал ты, живой?

 

И пусть не бьет и не ласкает,

Ведь мне знаком холодный плен,

Но так тебя напоминает

Пустая кукла – манекен.

1998.

Считалочка

Призрак скачет по паркету,

Он украл у нас конфету.

Ксюше – спать, Андрюше – петь,

А кому-то – умереть.

 

И над детскою кроваткой,

Стиснув воздух мертвой хваткой,

Добрый ангел спит пока,

К горлу тянется рука.

 

Призрак кроет туз валетом,

Курит наши сигареты.

Мужу – лгать, жене – играть,

А невесте – умирать.

 

И в дверях девичьей спальни

Кто-то странный и печальный

Под часов прощальный бой

Унесет ее с собой.

 

Призрак впал в маразм и в детство,

Делай ставку на наследство.

Брату – ждать, сестре – терпеть,

Старику – не умереть.

 

Как кошмар из взрослой сказки,

Дама в белом в странной маске,

Чтоб  в рулетку поиграть,

Нас приходит выбирать.

1997.

*     *     *

Снегопад, уйми мои печали,

Кровоточье ран припороши

И мои заплаканные дали

Безнадежно девственной души.

 

Опьяни, растрогай и обрадуй

В руслах вен растаявшим вином.

Под покровом заспанного сада

Дай забыться долгожданным сном.

 

И во сне, а может быть, и в яви

Дай взлететь над миром до небес,

Все, что мучит, во вчера оставить

И познать нечаянность чудес.

 

Я хочу безумно долгой ночи,

Лунной встречи и прощальных звезд,

Самых страстных взглядов – очи в очи,

Поцелуя, горького до слез.

 

Все не ново. Все давно знакомо.

Было б скучно даже. Но сейчас

Все так странно тонко-невесомо,

Потому что все в последний раз.

 

Я хочу еще в одном сюжете

На своем заснеженном пути

О любви, о жизни, о поэте

Рассказать со сцены и… уйти.

                   1997.

 

АЛЕКСАНДРУ ВЕРТИНСКОМУ

 

Я свеча. Словно кукла без платья

До прихода ночной темноты.

В ней всегда возрождаюсь в объятьях

Моей призрачной вечной мечты.

 

Я живу, как принцесса из воска:

Тело – в баре, душа – на луне;

Я сгораю стиха отголоском

В безнадежно прекрасном огне.

 

И во сне, так мучительно сладком,

Мой маэстро возникнет в дверях

Со своей затаенной загадкой

В изумленно застывших бровях.

 

Так споем же, мой друг и коллега, -

Мне не ново, а Вам не старо.

Мы по разные стороны века,

Мой печальный и мудрый Пьеро.

 

Вы все там, где качаются стены,

У надрыва всех чувств на краю,

Словно ангел в садах Мельпомены –

В кокаиново-синем раю.

 

Я не там. Я – в разрушенном храме

С ожиданием чуда в душе,

Но я так осязаемо с Вами,

Как с трагизмом своих миражей.

 

Я – в дурмане страданья, как в танце…

Путь к Голгофе, увы, не один:

Кто распят на кресте декаданса,

Всяк найдет себе свой кокаин.

1998.

 

*     *     *

Одень меня в саван живую,

Гирляндами лилий обвей,

Зажги мне свечу восковую.

Я буду невестой твоей.

 

На ложе кровавом и жарком

Я буду твоею женой,

Тебя позабавив подарком:

Жестокой, но честной игрой.

 

Вкуси же гусарской рулетки

Азарта кипучую страсть.

Мы в жизни рискуем так редко,

Чтоб полного счастья украсть.

 

Поверь, что не знали такого

Блаженства ни я и ни ты.

Мне хочется сбросить оковы

И кануть душою в цветы.

 

И слиться с тобою навеки

Без слез, без истерик и ссор.

Глаза, если сомкнуты веки,

Уже не тревожит укор.

 

За пулю в разгар поцелуя

Не жалко постылую жизнь.

Одень меня в саван живую

И молча за нас помолись.

1998.

*     *     *

Посмотри на меня, я совсем как живая.

Я как будто бы сплю в одеянье из роз.

И улыбка вот-вот на губах заиграет,

И глаза заблестят отражением звезд.

 

Я лишь только бледна чуть сильнее, чем прежде.

Но уже понемногу светлеет восток.

Скоро солнце взойдет, что подобно надежде,

И румянцем зальет белизну моих щек.

 

Я весь свет напою своей чистой любовью

И опять побегу по земле, по луне.

Отчего зеркала занавешены скорбью?

По кому этот траур? Неужто по мне?

 

Как могло так случиться? Ведь я, как невеста,

И со мной в изголовьи мой вечный жених.

А над церковью кружится ангел небесный,

Восхищенным богиням читая моих стих.

 

Целый сад соловьиный поет мои песни,

И я тоже пою, не во сне, наяву.

Я со всеми, кто любит, по-прежнему вместе,

В каждом сердце родном, как и прежде, живу.

 

Тихо капает воск на холодные руки.

Я не чувствую жгучие слезы свечи,

Потому что души моей вечные муки,

Как вселенский костер, горячи-горячи.

 

Но и муки уходят. Душа улетает,

Словно юная Муза, над миром парит.

Я уже не твоя. Но пойми: я живая,

Как звезда, что на небе далеком горит.

                                1998.

Орфей и Эвридика

Оглянись, мой Орфей, оглянись,

Ты меня все равно не спасешь.

Потеряв навсегда мою жизнь,

В своем сердце меня пронесешь

 

Через ночи свои, через дни,

Через годы и через века…

Посмотри: мы с тобою одни!

Над Аидом плывут облака…

 

Над Аидом пылает заря,

Капли ранней росы пролились.

Это я, Эвридика твоя!

Оглянись же, Орфей, оглянись!

 

Нас с тобой ожидает Харон,

Чтоб доставить в обитель живых.

Мне не нужно вторых похорон,

Я хочу лишь объятий твоих.

 

Здесь, в Аиде, где мрачный Плутон,

Очарованный песней твоей,

Непреложный нарушил закон,

Дав дорогу из царства теней.

 

Но пойми же, что я умерла

И о мире живых не скорблю.

Лишь душа не лишилась тепла,

И тебя я, как прежде, люблю.

 

Ты запомни меня навсегда,

Если хочешь, на целую жизнь.

Что сбылось – не уйдет никуда.

Оглянись, мой Орфей, оглянись.

                              2001.

 

*     *     *

Словно призрак, что встал из гроба

Твоего ледяного сердца,

Я пойду за тобою, чтобы

На беду твою наглядеться.

 

Чтобы праздник твоей свободы

От меня, от любви, от страсти

Подсластить ядовитым медом

Неизбежности жажды счастья.

 

Я змеей заползу под маску

Отрешенности и покоя

И напомню былую ласку,

Стиснув вены твои рукою.

 

По надменной стегну улыбке,

Поманив миражом в пустыне,

Чтоб пронзил тебя ток ошибки

Бесполезной твоей гордыни.

 

Как мертвец не дает покоя

Палачу, что живьем замучил,

Словно призрак любви, с тобою

Я навек (как ни спорь  с судьбою).

Память сердца, как смерть, живуча.

1998.

ВАМПИР

Посреди ночного пира,

В лунной сказке сентября

Полюбила я вампира,

По-славянски – упыря.

 

Мой вампир не любит Бога.

Весь огонь своей любви

Отдал мне по воле рока –

Самой чуждой по крови.

 

И на горе я узнала:

Обойди хоть целый мир –

В море страсти небывалой

Искупает лишь вампир.

 

Бросить вызов я решила

И святым и сатане.

Мой единственный, мой милый,

Я твоя, женись на мне.

 

И молила в каждом слове:

«Я с тобою быть хочу!

И от страшной жажды крови

Нежной лаской излечу».

 

И в объятиях безумных

Он сжигал меня огнем…

Я попала в омут лунный

И бледнею с каждым днем.

 

Только не благословила

Мать-судьба мою любовь.

Я увидела, что милый

Допивает мою кровь.

1998.

*     *     *

Я уйду от сердечной печали,

Убегу от своей же души

В ослепительно белые дали,

Где, как в сказке, живут миражи.

 

Я покину чертоги вселенной,

Где над миром господствуешь ты,

И помчусь по реке вдохновенной,
Где восторги, пиры и цветы.

Буду петь, как вовеки не пела,

Танцевать на углях и снегах,

Утоплю свое знойное тело

В ослепительно алых шелках.

 

Пусть не так же чиста и невинна,

Пусть, как демон, я выжить должна

В холодеющих снах кокаина,

В изумрудных глубинах вина.

 

Я увидеть хочу, не иначе,

И мне будет, увы, хорошо,

Как ты горько и искренно плачешь

Над моей помертвевшей душой.

 

И тогда в наслажденье безбожном

(Пусть ты будешь всю жизнь далеко!)

Я еще раз сожму осторожно

Твое сердце своею рукой.

                     1998.

СМЕРТЬ

Смерть порой не против пошутить.

Что еще проказнице осталось? –

Жизнь на всем скаку остановить –

Это страсть, какой не дарит старость.

Как жена, уже не в том соку,

По привычке мужу дарит тело,

Смерть в постель ложится к старику

Сонно, без огня, как между делом.

 

Что за счастье – вечность посвящать

Грязной, нескончаемой работе –

Ежечасно землю очищать

От давно отжившей, ветхой плоти?

Но зато безмолвно, чуть дыша,

В предвкушенья сладостном экстазе,

Караулит, каясь и греша,

Тех, кто молод, пылок и прекрасен.

 

Их она не сможет уступить

Жизни мимолетной и беспечной.

Лишь она умеет так любить –

Каждого, всецело, бесконечно.

Всех иметь и все же быть одной –

Горький жребий всех непобедимых,

Быть невестой годы, миг – женой

И навек – вдовой своих любимых.

                       1997.

 

ВАЛЬС СО СМЕРТЬЮ

Альпинисты и фанаты парашюта,

Да и все, кому не страшно и не лень,

Вы так весело живете почему-то,

Хоть играете в рулетку каждый день.

Я циркач, я акробат с душой поэта,

Я так близок вам по жизни, по крови –

Я под куполом творю свои сюжеты

О печали, о весне и о любви.

 

Ободрала моя мать себе колени

За дитя свое неистово молясь,

Потому что каждый вечер на арене

Я галантно приглашаю смерть на вальс.

 

Я живу в каком-то пестром карнавале,

Где овации, афиши и цветы,

Но мне чудится порою холод стали

В страшном голосе из мертвой пустоты.

Мой стремительный полет над преисподней

Я украшу фейерверками огней,

Я смеюсь во всеуслышанье сегодня

Над богиней смерти, только лишь над ней.

 

Я с ней пью на брудершафт без опасенья,

Но, кто знает, может быть, в последний раз,

Потому что каждый вечер на арене

Я красиво приглашаю смерть на вальс.

 

Жить иначе я, наверно, не умею.

Факел радует тогда, когда горит.

Все, о чем мечтает нищий, я имею,

Но не в этом счастье – мудрость говорит.

Мои пальцы украшают бриллианты,

Но у сердца моего такой каприз:

Если жизнь дуэль, а мы не дуэлянты,

То какой она вообще имеет смысл?!

 

С ней сыграю я на пике вдохновенья.

Может, нынче это мой последний шанс,

Потому что в этот вечер на арене

Я небрежно приглашаю смерть на вальс.

1998.

 

Пир во время чумы

Позабудем дела, отодвинем заботы,

Ведь имеем же право мы просто устать.

В наши будни зовет нас не жажда работы,
А желанье себя подороже продать.

 

Заболеем чумой беспробудного пьянства,

На искре острия предадимся любви,

Распылим за года нажитые богатства

Так, как будто живем мы последние дни.

 

Пир во время чумы будет жарким и сладким!

Там не надо играть, притворяться и лгать.

Мы сольем наших чувств настоящих остатки,

Чтоб суметь кое-то еще миру сказать.

 

Будем проще во всем, все запреты забудем

Не на целую жизнь, на один только миг.

Пусть осудят нас праведно добрые люди,

Те, кто одури нашей чумы не постиг.

 

Ведь болеют же все отчужденьем и злостью,

Бесконечной погоней в кругу суеты.

Пусть мы мир не спасем. Но придите к нам в гости

На веселый шабаш из церквей, что пусты.

                      1997.

Чарльстон под дождем

Жуткий ветер унес мою шляпу –

Это вечный осенний каприз.

Под шальную музыку кап-капа

Нынче в парке кленовый стриптиз.

А в рябиновой роскоши скверов

Листопад, как звезда октября,

Ждет оваций из бездны партера,

А в партере лишь вечер да я.

 

Я и вечер – одни в целом мире,

Но мы здорово можем вдвоем,

Словно в Богом забытом трактире,

Станцевать чарльстон под дождем.

 

Я сегодня без крыши, без дома,

Без друзей, без надежд, без пальто.

Это каждой собаке знакомо,

Но вот так не умеет никто:

Заиграть на трубе водосточной

Свое соло в оркестре дождя

И отправиться в отпуск бессрочный,

Улыбнувшись земле, уходя.

 

Но в экстазе последнего пира

Я и вечер сумеем вдвоем

На прощанье в подарок для мира

Станцевать чарльстон под дождем.

 

Может, струи воды, может, слезы

Заливают лицо, ослепив.

На ветвях, словно желтые розы.

Мокрый город безумно красив.

И под грусть журавлиного крика

Улыбнусь, наконец-то прозрев:

Я на пике счастливого мига

Ухожу, ничего не успев.

 

Жизнь и так коротка. И не вечно

Я смогу с этой ночью вдвоем

Так отчаянно, лихо, беспечно

Танцевать чарльстон под дождем.

                1997.

ВЕЛИКИЙ ПОЛЕТ

 

*     *     *

Мне снится сон, где в самом деле иль играя,

Желая все до основанья изменить,

Небесный ангел покидает лоно рая,

Изнемогая от желания любить.

 

Грешить, как люди, и бессмертия лишиться,

Чтоб жизнь промчалась, как безумный яркий миг,

Чтоб крылья ангела сменить на крылья птицы,

Услышав сердца своего протяжный крик.

 

Дышать и петь, своим захлебываясь счастьем,

Сбивая ноги, мчаться в дальние края,

Познать страдания и все земные страсти…

Мне снится сон, где этот ангел – это я.

                           2004.

 

ЛУННЫЙ ЗАМОК

 

Лунный замок повис над землей.

В нем, купаясь в жемчужном огне,

Звездный рыцарь, единственный мой,

Видит сказочный сон обо мне.

 

Пробудись, распахни свою дверь,

Нам с тобою пора под венец!

Это я, твоя фея, поверь,

Ты дождался меня наконец.

 

Я прошла сквозь десятки миров,

Чтоб познать твой божественный свет.

В многоцветии звуков и снов

Ты искал меня тысячи лет.

 

По сиянью небесной тропы

Я бежала, чтоб слиться с тобой.

Это час полнолунья судьбы,

Это таинство встречи с судьбой.

 

В переливах холодных огней,

В нереальности замковых стен

Будешь ты и не мой и ничей,

Я дарю тебе волю и плен.

 

Сколько хочешь при свете дневном

Ты влюбляйся в невольниц земли,

Чтоб в объятьях грустить об одном –

О растаявшем замке вдали.

 

Ночь опять разожжет фонари.

Я приду по снегам облаков.

Но с утра до вечерней зари

Пронесутся десятки веков.

 

Каждый миг ожиданием жить,

Как в пустыне без капли воды –

Только так я умею любить,

До бессмертья, до вечной мечты.

1997.

*     *     *

В выдохе сладком рожу новый стих,

Нежный, стремительный, мой.

Будет рассвет, осторожен и тих,

Мысли читать за спиной.

Будет он лучшие строки шептать,

Звезды снимая с небес,

Будет в моих волосах трепетать

Всем разноцветьем чудес.

 

Теплым дыханьем покои дубрав

Склонят меня зоревать,

Чтобы губами молоденьких трав

Ноги мои целовать.

После опомнюсь: любимого нет!

Где ты, единственный мой?

Ты обратился в траву и в рассвет,

Чтобы стеречь мой покой.

 

Ты меня утром росой умывал,

Сам мне записывал стих,

Миром огромным меня согревал

В теплых ладонях своих.

Буду твой стан среди сосен искать,

Сердцем нащупывать след,

Чтоб, наконец, холодея, понять

То, что тебя больше нет.

 

Долго весь мир эту тайну скрывал –

Сколько хватило уж сил.

Ты перед смертью его заклинал,

Счастье хранить мне просил.

Дивная радость: себя искрошить

Пылью на Млечной тропе

И, умерев, к облакам поспешить

Прямо навстречу тебе.

            1997.

 

*     *     *

Фея-луна расплескала опять

Море весенней тоски.

Буду я с Богом по небу гулять…

Ночи, увы, коротки.

 

Из раскаленных артерий хлестать

Будет горячий фонтан.

Тот, кто захочет любовь испытать,

Пусть подставляет стакан.

 

Пейте, деревья, озера и все

Бездны моей эликсир.

Радуйтесь, листья и травы в росе:

Хватит на весь этот мир.

 

С праздником жизни поздравить хочу

Стаи божественных птиц.

Я на любимых губах полечу

В логово ранних зарниц.

 

В полдень цветенья берез на ветру

Счастье меня разорвет.

В час, когда я так красиво умру,

Будет великий полет.

1997.

 

Разрушенный город

Весь в пустоту погруженный

Город затерян в веках.

Кем-то на смерть осужденный

Город повергнут во прах.

 

Древнего мира гробница.

Кладбище чьей-то мечты.

Этим руинам не снится

Шум городской суеты.

 

Таинством царства Аида

Полнится храм тишины.

В эти холодные плиты

Дети дворцов влюблены.

 

Снится им мудрость ушедших

В даль зарожденья стихов

Гениев и сумасшедших,

Живших на гребне эпох.

 

В склепе застывшей природы –

Жизнь переполненной тьмы.

Край абсолютной свободы.

Где ты, услышь – это мы!

 

Дверь приоткрой в бесконечность

Тем, кто к порогу приник,

Дай нам познать твою вечность

Хоть не на час, а на миг.

 

Всем нам лететь по Вселенной,

Страсти Земли не любя…

Мертвого города стены –

Это дорога в себя.

1997.

 

*     *     *

Фиолетовым лезвием звезд

Небеса обжигают мне стопы.

Ветер трав меня в сказку унес

Под эльфийскую музыку, чтобы

 

Я приблизилась к храму мечты,

Заглянула в запретные дали

И познала исток красоты

В светлой глуби своей же печали.

 

Сердце плавится, как на углях…

Но сегодня я просто в ударе:

Я танцую на звездных полях

Со своим одиночеством в паре.

 

Я не встречу на Млечном Пути

Идеального вечного счастья,

Но надежда поможет идти,

Вера в чудо украсит ненастье.

 

Двери заперты в храме мечты.

Полюбуюсь на них издалека.

Но на гребне моей высоты

Мне свиданье назначено с Богом.

                1998.

Танцы в стиле модерн

Нервы щекочет жесткий смычок,

Больно, фальшиво водит по сердцу.

В душу стучится мой каблучок,

И никуда от правды не деться.

Можешь ты пить, играть или лгать,

Но обреченность красноречива.

И остается лишь танцевать

Странные па на кромке обрыва:

       Танцы в стиле модерн.

 

Можешь ночами прошлое звать,

Можешь мечтать о будущем рае,

Синюю птицу можешь поймать

И оторвать насильно от стаи.

Синяя птица в клетке умрет,

Не оживишь ее поцелуем.

Если настал несчастных черед,

Ну-ка, судьба, давай потанцуем

Танцы в стиле модерн!

 

Я в полудреме видела сон

Сквозь ледяной в «Мартини» хрусталик:

Словно в мечту, в принцессу влюблен

Старый, больной, уродливый карлик.

Он по приказу должен плясать,

Если инфанта вдруг затоскует.

Будет над ним весь двор хохотать,

А он всю жизнь, счастливый, танцует

Танцы в стиле модерн.

                 1997.

*     *     *

В твои ладони вбиты гвозди,

Но ты же сам так пожелал.

А я, как нищий на погосте,

Смотрю на шумный карнавал

 

Людской толпы, веселой, праздной.

Пускай, счастливые, грешат.

Весна в разгаре так прекрасна,

Цветут сады. А ты - распят.

 

В своей любви я, как в пустыне,

Тобой не видима. И пусть.

Но, как Мария Магдалина,

Я от тебя не отрекусь.

 

Ты миру черствому доверил

Свой стих, страдая и любя.

Но в Бога так и не поверил.

И вот – не верят и в тебя.

 

В своем бессилии бороться

Ты стал наследником Христа.

Я жадно жду захода солнца,

Чтоб нежно снять тебя с креста.

                 1998.

 

Слеза

Каплей соленой весь мир на щеке

Дивно застыл.

Юноша с резаной раной в руке

Жизнь возлюбил.

 

Чуют стервятники: близок их час!

Теплая кровь…

Выклевать сердце и яблоки глаз –

Это любовь.

 

В знойных кипящих объятьях беды

Кайфа украсть.

Горлом почувствовать свежесть воды –

Буйная страсть.

 

Вся красота, что склонилась к ногам, -

Звуки, цвета,

Вздохов глубоких полет к облакам –

Это мечта.

 

Льется хрусталиком бьющийся нерв,

В нем – небеса.

Тела с душою последний шедевр –

Это слеза.

1997.

Лунный коктейль

Напившись лунного коктейля

Из света, снега и вина,

Устроят призраки веселье

В квадрате мерзлого окна.

 

Витиеватые узоры

Дыханье плоти обретут

И, отодвинув хлопок шторы,

В ночную комнату войдут.

 

И станет плоскость целым миром,

Объемным, ярким и цветным.

И будет ангел править миром,

А может, слуги Сатаны.

 

И я, случайно зацепившись

За стихотворную строку,

Коктейля лунного напившись,

Туда с собою увлеку

 

Весь океан моих желаний,

Иллюзий, образов и чувств…

И в бесконечном созерцанье,

Как лед в ладонях, растворюсь.

 

И станет раем эта небыль,

Когда звенящий Млечный Путь

Ворвется в дом, покинув небо,

Сумев реальность зачеркнуть.

 

Реальность – плен воспоминаний

С решеткой будней, поспеши

Из мира северных сияний

Моей заплаканной души!

 

Но, чтобы утром не вернуться

На плоскость мертвую окна,

Коктейлем лунным захлебнуться

Спешу, пока душа пьяна.

         1999.

*     *     *

Зацепившись стихом за луну

И качаясь в сиянии звезд,

Я чутьем угадала весну,

Я ей рада, как жизни, до слез.

 

Полыхнули зарей небеса,

Разогнав равнодушие тьмы.

Я, как будто открыла глаза

После долгой холодной зимы.

 

Я была королевой снегов,

Одиночества и пустоты.

Я хотела отречься от снов,

От страданий, тепла и мечты.

 

Чтобы дух мой в гордыне окреп,

Чтоб, как камень, умолкла душа.

Я сама заперла себя в склеп.

Боже мой, как роса хороша!

 

И, свою отрешенность поправ

И оставив покой позади,

Я услышала в музыке трав,

Как стучит мое сердце в груди.

               1998.

*     *     *

Перегородкой из хрустального стекла

Я нас с тобой хочу навеки разделить.

Да будет грусть моя торжественно светла,

И буду я тебя без памяти любить.

 

И будут сказочно шептаться зеркала,

И будет ночь обворожительно нежна.

И будешь сердцем ты стучаться в лед стекла,

Чтоб я услышала, как я тебе нужна.

 

До ослепления смотреть в твои глаза,

До немоты боготворить твои черты…

Ведь это мир, в котором каждая слеза

Для нас с тобою будет капелькой мечты.

 

Какое чудо – все глазами пережить,

Оттенков тысячи незримых увидать,

В пылу молитвенном все тело иссушить,

Не прикасаться, но желать, желать, желать!..

 

Разбей стекло, объятья кровью окропя,

Возьми и выпей меня всю, но лишь тогда,

Когда, доступная, я стану для тебя

Желанна вечно, как далекая звезда.

                 1997.

ПОЛЕТ НАД БЕЗДНОЙ

При полете над бездной,

Холодеет душа,

Даше голос небесный

Начинает дрожать.

 

Даже в ангельском оке

Не горит огонек.

Воды Стикса глубоки,

Путь к Эдему далек.

 

Но на лезвия грани

Ночи бурны, как дни,

И магически манят

Роковые огни.

 

Как неоновый факел –

Это дьявольский бал.

Но не кается ангел,

Что искус испытал.

 

И не вырвется ропот

Из невинной груди –

Он познал горький опыт

В этом страшном пути.

 

Он увидел, как крайность

Переходит за край,

Он узнал, что реальность

Не похожа на рай.

 

Но на то она святость,

Чтобы сердце спасти,

Чтобы нежность и радость

До небес донести.

 

Пролетая над бездной,

Он, отнюдь, не забыл,

Как весною чудесной

Незнакомку любил.

       2004.

 

Я ПОЕДУ НА БАЛ

 

 

Я ПОЕДУ НА БАЛ (романс)

 

Я поеду на бал в голубой зимний вечер,

Будет щеки щипать петербургский мороз.

Будут дивно белеть мои голые плечи,

Мой воздушный наряд будет соткан из звезд.

 

Я, покинув свой дом, окажусь в прошлом веке,

Где при встрече споют мне старинный романс,

И назначит мне танец Евгений Онегин,

И безумно закружит шопеновский вальс.

 

Будут виться вокруг моей талии узкой

Музыканты, гусары, да всех и не счесть.

Только я всем назло, как в романе французском,

Убегу с гувернером, забыв свою честь.

 

Будет жарко он клясться в любви до могилы

И перчатки губами сжигать до углей.

Но, назначив дуэль, мой покинутый милый

Будет мчаться за нами, загнав лошадей.

 

Будет месяц белеть, будут плавиться свечи,

Будет вьюжная пыль гнать задумчивость прочь,

Будет покер и вист ... Это будет не вечер,

Это будет волшебная, чудная ночь.

 

Будут платья взлетать в бесконечном круженье,

Будут веера взмахи и жемчуга блеск ...

Я поеду туда под ямщицкое пенье,

Я поеду на бал в девятнадцатый век.

1990.

 

ЗИМНИЙ ВАЛЬС (романс)

 

В заснеженный вечер январский

Примчитесь ко мне на коне,

В пунцовом мундире гусарском,

Со шпагой на белом ремне,

Облитый французским лосьоном,

С замерзшей охапкою роз.

Я буду Вас ждать на балконе,

Счастливая, просто до слез.

 

И в вальсе кружащейся вьюги

С нагими плечами в мороз

Сама потянусь в Ваши руки,

Обнявшись с мечтой моих грез.

 

Я знаю, Вы только что пили

На спор за бокалом бокал,

С распутством повесы кутили,

Затеяв кабацкий скандал.

Но в скачке, до одури снежной,

Едва не загнавши коня,

До дрожи и робко, и нежно

Сожмете в объятьях меня.

 

И в вальсе кружащейся вьюги

С нагими плечами в мороз

Сама потянусь в Ваши руки,

Обнявшись с мечтой своих грез.

1990.

Гусар

Я к Вам случайно обращусь на Вы,

Хоть нами вместе столько песен спето.

Мы с Вами оба голубой крови,

Хотя, конечно, разве дело в этом?

Но кто поймет, как радостно глазам,

Истосковавшимся по розам белым,

Найти в толпе прямой гусарский стан,

Хотя, конечно, разве в этом дело?

 

Поймет ли кто, что значит Ваша честь,

Давно для всех истлевшая во мраке?

К дороге дальней страсть, куда – Бог весть,

И безрассудство с привкусом отваги.

Ваш поцелуй, как звон шальных гитар,

Как вешний ветер, пылок и недолог.

Так целовать умеет лишь гусар

Или его отчаянный потомок.

 

Вы в кабаках не брызгали вином,

К манерам светским были равнодушны,

Но знаю я, как снились Вам давно

Загадка глаз и взмах руки воздушной.

Но, утонув в озерах моих глаз,

Меня покинете Вы на пороге.

Отполыхает ночь всего лишь раз,

И вздрогнет конь в предчувствии дороги.

1992.

Петербургский лабиринт

Когда закат испепеляет крыши,

Когда во мраке тонет Петербург,

Мне кажется, мой Принц, что я Вас слышу,

Ваш звук шагов, и Ваш сердечный стук.

Я поняла, что Вы и есть тот самый,

Что в миражах всю жизнь меня искал,

Но Вам не встретиться с Прекрасной Дамой,

Мы в лабиринте водяных зеркал.

Как чародей, туманом окольцован

Наш Петербург. Друг к другу путь не прост.

Вы на Васильевском, я на Дворцовом,

А между нами – разведенный мост.

Когда сирень ночной прохладой дышит,

И невский ангел видит первый сон,

Мне кажется, мой Принц, что я Вас вижу

Гуляющим меж каменных колонн.

Я знаю, Вы встаете на колени,

Видениям отдавшись до конца,

Когда порою я мелькаю тенью

По бальным залам Зимнего дворца.

Но так божественно неуловима,

Как эта ночь, волшебна и тиха,

Моя мечта опять проходит мимо,

Оставив шлейф печали и стиха.

Но мост сведен, и близок миг свиданья.

Мне чудится Ваш профиль вдалеке.

Когда же я почувствую дыханье

И Ваши губы на моей руке?!

Но лабиринт каналов неподвижен,

И выхода из лабиринта нет.

Вы здесь, Вы рядом, всех на свете ближе,

А между нами пропасть – двести лет.

                   2003.

 

Театр вееров

Этот зал – королевство бриллиантов

И шедевров цветного пера.

Бездна вкуса, веселье таланта.

Это что – красота? Мишура?

Это таинство преображенья,

Самый в мире изящный обман,

Торжество мастеров украшенья,

Маскирующих каждый изъян.

Всюду платьев воздушных круженье,

Всюду глаз подведенных игра,

Всюду спутники чар обольщенья –

Веера, веера, веера.

Как живые, так томно вздыхают,

Колебая воздушный покой.

И, мне кажется, я понимаю

Их язык, утонченно-немой.

И, мне кажется, я увидала,

Или это каприз мой таков,

Как свиданье тайком назначала

Элегантная дама без слов.

Как надменная светская львица,

Чуть кивнув своему визави,

Преступив для себя все границы,

Объяснялась в запретной любви.

Грациозно, легко, но тревожно,

Покоряясь движениям рук,

Веер молвил: «Mon cher, осторожно,

Мы забылись, а рядом супруг».

Я все видела, будто бы в пальцах

Были звенья гадательных карт.

Это, право, достойно оваций –

Это светского мира театр.

         2003.

Карточный бал

Ты мне выпал при дальней дороге,

Как крестовый король поутру, -

Утонченный, загадочно-строгий,

С водопадом волос поутру.

Возле сердца легла девять крести,

Туз пиковый – с шампанским бокал.

И нежданно-негаданно вместе

Мы попали на карточный бал.

 

Потанцуем, Король, потанцуем!

Даме сердца не хочется спать.

Ты закружишься в танце, рискуя

Без короны себя показать.

 

Я увидела, как ты прекрасен, -

Как на ложе любви Аполлон.

Только взгляд твой немного неясен

И безжизнен, как лики икон.

Но венец королевский сияет

Недоступным величием звезд,

Словно нимбом тебя озаряет.

Я такого желала до слез.

 

Потанцуем, Король, потанцуем!

Даме сердца не хочется спать.

Ты закружишься в танце, рискуя

Без короны себя показать.

 

Мне б увидеть, как скипетр крестовый

Ты несешь по колдобинам войн,

Как жестокого мира оковы

Может выдержать карточный трон.

Кто гадает – не жалует покер,

Но понять не такой уж и труд:

Без короны Король только Джокер,

Всего-навсего карточный шут.

                  1997.

 

Крушение иллюзий

А потом наступило похмелье

Опьяненной мечтами души.

Все что было – и бал, и веселье –

Это только одни миражи.

 

Был оркестр, были чудные платья

И на розах ночная роса,

Приглушенного ветра объятья

И влюбленного Принца глаза.

 

А теперь только холод и слякоть,

Сонных листьев усталая дрожь,

Серой грязи размокшая мякоть,

Пустота, бесконечность и дождь.

 

И Нева, словно водами Стикса

Омывает прибрежный покой,

И глаза равнодушного сфинкса,

Нет, не Принца, стоят предо мной.

 

И с издевкой насмешка застыла

На раскрашенном камне лица:

«Если прелесть иллюзий вкусила,

То крушенье познай до конца».

                     2003.

Я уеду…

 Я уеду на бал, в Париж,

По дороге своей мечты.

Мне не нужно промокших крыш

И окраинной бедноты.

 

Мне не нужно разбитых в кровь

Лбов блаженных, что ждут Христа,

Не нужна им моя любовь.

Мне ль избавить их от креста!?

 

Мне и Невский совсем не жаль,

Будь он, проданный, далеко!

Я уехать хочу в Версаль.

Снится мне золотая даль –

Бесконечное рококо.

 

Изгоню из тяжелых снов

Петербургские фонари.

Только ты полевых цветов

На прощание не дари.

 

И с восторгом не лей похвал

Этой жизни, что впереди

Меня ждет. Ведь тогда на бал

Не уеду я. Пощади!

 

Не грусти обо мне, Париж!

Я, наверное, не вернусь.

Я ведь знаю, ты все простишь,

Ведь над полем такая тишь.

Mon cheir, mon belle, zet ala rus.

              2002.

 

После бала

Опущен занавес над темной сценой.

Затих пустеющий огромный зал.

И вслед овации аплодисментов

Бардак гримерной завершает бал.

 

Но, сняв перчатки и отбросив веер,

Я не спешу вернуться в мир иной,

Как будто еду за спиной лакея

Во власти музыки к себе домой.

 

Несется в прошлое шальная тройка

По петербургским раздвижным мостам.

Увы, актерской суета попойки

Меняет роли театральных дам.

 

Снимите, юноша, мундир гусарский!

Вам не понять моей тоски по вам,

Когда в спектакле Вы – любимец царский –

Весь мир бросаете к моим ногам.

 

А через час Вы – юный Мефистофель,

Иная роль у Вас на этот раз.

О, как мне жаль Ваш утонченный профиль,

Размытый похотью нетрезвых глаз.

 

Ваш томный взгляд, как выстрел бессердечный,

Как взлет души в испуганную высь.

Мы секунданты на дуэли вечной,

Где против сцены выступает жизнь.

                       1995.

 

*     *     *

Мир ни хуже ни лучше не стал,

Лишь невинность ушла навсегда.

Все равно я поеду на бал,

Рано ль, поздно, - не знаю когда.

 

Через дождь, через слякоть, нужду

Я пройду, проползу, я прорвусь.

Пусть не нынче, но я подожду

И назад никогда не вернусь.

 

Самый лучший возьму экипаж

(Сколько лет я мечтала о нем!),

Будет рядом молоденький паж

Целовать мои кудри тайком.

 

Осторожно, почти не дыша,

Понесет мой сверкающий шлейф.

Я ступлю на паркет не спеша,

Затмевая других королев.

 

И застынет в поклоне весь мир,

Рассыпая по полу цветы.

Это будет свершившийся пир

Воплощенной в реальность мечты.

                        2003.

Пушкинский вальс

В этом городе, как будто,

Несмотря на то что людно

И на Невском негде яблоку упасть,

Тут живут одни поэты,

Что хранят свои секреты –

Как в загадочное прошлое попасть.

Только им одним известно,

Какова была невеста,

Что затмила красотою Летний сад, –

Петербургская принцесса,

Что свела с ума Дантеса.

А над Черной речкой вороны кричат.

 

Припев: И пускай поэтам снится

Вальс со светской дьяволицей,

Что мелькает в зеркалах незримых стен.

Это Пиковая дама,

Так надменна и упряма,

Словно северная бледная Кармен.

 

Нынче в зимнем бал в разгаре:

Скрипка с флейтою в ударе,

И гусары не пьянеют от вина!

И Онегин где-то рядом –

Он все ждет хотя бы взгляда

Той, которая другому отдана.

А Нева течет, как время,

На атлантов давит бремя,

И сердца церквей так бьются и звонят,

Медный всадник так же скачет,

Натали уже не плачет.

А над Черной речкой ангелы скорбят.

 

Припев.

                        2002.

 

СОН ЗОЛУШКИ

Это было во сне. В незнакомом дворце.

Среди платьев и фраков, напудренных лиц

В промелькнувшем случайно печальном лице

Мне привиделся юный тоскующий Принц.

 

Я искала его в галереях зеркал,

Может быть, только миг, может, целую жизнь.

Ты ведь тоже меня в своем мире искал.

Я вошла в этот мир, я нашлась, оглянись!

 

Я живая, я здесь, посмотри на меня!

Дай испить синевы из распахнутых глаз.

Мой загадочный Принц, я невеста твоя,

Этот сказочный вечер придуман для нас.

 

Я хочу танцевать – это первый мой бал,

Он начался восторженным вальсом невест.

Но как только вхожу я в сияющий зал,

Замирает толпа и смолкает оркестр.

 

Но приказ твой – и музыка грянула вновь.

И летим мы, паркета касаясь едва.

И так хочет рояль рассказать про любовь,

Но симфонии мощь заглушает слова.

 

Но мы кружим, как птицы, под возгласы труб

И, быть может, достигнем сейчас облаков.

Еще миг – и сольются раскрылия губ…

Но куранты пробили двенадцать часов.

 

Я проснулась, глазами прощаясь  с мечтой,

Улыбаясь и плача при свете дневном.

Ты остался за этой прозрачной чертой:

Может, в мире ином, может, в сердце моем.

 

Но я знаю, как в этой далекой стране,

О которой так плачет скрипичный смычок,

Ты пронзительно молча страдаешь по мне,

Мой хрустальный сжимая в руках башмачок.

                  2003г.

 

ЗОЛУШКА (СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ)

Посвящается моему мужу С. Х.

 

ГЛАВА 1.

   В реальности все было совсем не так. Она не спала на золе, хотя и не знала нежной роскоши пуховой перины. Никогда не была «замарашкой». Напротив, скудость ее гардероба (всего три платья) восполнялась безукоризненной чистотой и аккуратностью; безупречность покроя, чувство стиля и вкус сделали бы честь любой представительнице королевской крови. Она не терпела обид от мачехи и двух сводных сестер. Будучи незаконнорожденной дочерью герцога и служанки, она выросла, обласканная заботой своей кроткой улыбчивой матери. Но в бедности.

   Она не помнила перелива жемчугов и золотого сияния аметистов, проданных безутешной незаконной вдовой (аметист – камень вдов), ведь было ей всего два года от роду, когда мать, спасаясь от гнева герцогини, бежала куда глаза глядят, прижав к груди дитя – единственное, что осталось от светлых дней счастья. Янтарно-карие глаза, окаймленные каштановым бархатом ресниц, - это все, что осталось дочурке от отца.

   Мать щедро одарила ее красотой, тем сказочным очарованием, которое свело с ума в свое время герцога. Шелковый лен струящихся по спине волос, гладкая, как отлакированная кожа, точь-в-точь золото, облитое молоком, пленительная магия улыбки и маленькая изящная ножка.

   Золушка… Юная цветущая женщина, жена бедного учителя математики, молодого, стройного, с тонкими чертами лица и пепельными кудрями. Когда ей было всего семнадцать, к ней сватались толстый хозяин ювелирного магазина и старый владелец табачной фабрики. Но могла ли Золушка, рожденная в любви и выросшая в ласке, выйти замуж по расчету?  Хотя могла ли она – дочь герцога – не мечтать о кружении в вальсе по начищенному, как зеркало, полу, подметаемому тонким кружевом ее подола?! Не вздыхала ли она при виде беззаботных дам, укутанных в меха и парчу?! Не желала ли иметь холеные руки, унизанные изумрудами и сапфирами?!

   Увы, Бог послал ей любовь, затмившую все богатства мира. Поэзия медового месяца, заполнившая все уголочки мира молодоженов, была тем несказанным счастьем, какое способна даровать необыкновенная, исключительная женщина. Утренние туманы, полыхающие закаты, запах сирени, жасминовый чай, яркие звезды – все это оживало, обретало особый смысл, сводило с ума рядом с ней. Девически хрупкими руками  нежно обвивала она шею возлюбленного, осторожно прикасалась к его пепельным кудрям и вдруг, спохватившись, мгновенно выскальзывала из объятий и, смеясь, как ребенок, возвращалась с куском медового пирога или горстью пьяных вишен и кормила своего драгоценного прямо из ладоней. И жарко шептала, дыша в самое ухо, что она умрет, когда он ее разлюбит. И тут же опускалась на пол с переливающимися от слез огоньками опущенных ресниц. Но в следующее мгновение опять улыбалась, уже сквозь слезы, и говорила, что не даст милому ее разлюбить.

   Учитель смотрел на свою молодую жену, не отрываясь, широко открытыми, полными восторга голубыми глазами и думал, что перед ним его мечта, облеченная в плоть. Хотя, по правде сказать, он и не мечтал о таком счастье. Благородный и верный по натуре, он будто забыл о том, что на свете есть другие женщины. Ни на секунду не мог представить, что на месте Золушки могла быть иная. В его жизни было все, что могло составить его счастье, и больше он ничего не желал.

   Первый прилив любви схлынул, и чувство учителя к жене, прежде такое острое и пьянящее, обрело глубину и спокойствие. Золушка старательно вела хозяйство: стирала, штопала, варила и всегда управлялась к вечеру. А вечером муж приходил с работы, всегда уставший. Молча ужинал и ложился спать. Больше супруги не смотрели до поздней ночи на звезды, не говорили до зари о богах Древней Греции, о великих мореплавателях, не читали стихов при свечах, не обсуждали городских событий.

    Золушка страдала. Сначала молча. Потом все чаще с невыразимой грустью в голосе стала напоминать Учителю о первых днях совместной жизни. Наконец, начала упрекать его в охлаждении. В глубине души она понимала, что муж любит ее по-прежнему, но не могла смириться с концом сказки.

   Учитель не понимал, чем он провинился перед женой, ведь он был предан ей, всегда спешил с работы домой, помогал ей, чем мог, по хозяйству. Вовсе не обязательно каждую ночь, обнявшись, смотреть на луну, чтобы доказать свои чувства, - рассуждал он. Они и так вместе – разве этого недостаточно? Однако он видел, что не может дать счастья любимой, и мучился. Вскоре Учитель замкнулся в себе, лишившись тихой радости семейного уюта и согласия.

   Но не только серые будни в любви омрачали жизнь Золушки. Идиллия рая в шалаше растворилась, как месяц на утреннем небе. Молодая женщина могла бы стерпеть любую нужду, но действительно, в раю, какой она познала в первый месяц после свадьбы. Теперь же ее заветной мечтой стал рай во дворце с его яркой, красивой жизнью.

 

ВЕДЬМА

   Она вовсе не была такой страшной и злой, какой мы привыкли видеть ее в детских сказках. Конечно, не было в ней пленительного очарования Золушки, а главное, той неповторимой «изюминки», которая заставляет сильнее биться мужские сердца.

   Ее предки пахали землю и сеяли хлеб и дали ей все необходимое для деревенской работы: крепкие руки, широкую спину, плотные икры. Она не боялась труда, она родилась и выросла в поле. Чистейшая ключевая вода и свежий воздух были ее румянами и белилами, свекла и уголек преображали губы и брови перед гулянием. Тыквенное и яблочное семя в ее ловких и быстрых руках превращалось в нарядные бусы, яркая вышивка красовалась на полной упругой груди. Разве что на заре, выгоняя скотину на пастбище, черными растрепанными волосами она походила на ту героиню, которой приписывают в старости жуткий горб, вытянутый вперед подбородок и длинный крючковатый нос. Ее слегка удивленные глаза цвета переспелой вишни не имели темной магической силы, какой наделяют ее сказочники. Научившись у бабки, она гадала на картах, собирала и заваривала целебные травы, толковала сны и приметы – это все, что связывало ее с таинственным миром колдовства. Нечистой силы она суеверно боялась. И вообще, была девицей благочестивой, разумной и покорной родителям.

   Замуж ее выдали в город за добродушного веселого пекаря. Он давно присматривал для себя девушку честную, скромную и работящую – вот и решил заслать сватов к Ведьме. Приданое готово, невеста созрела – так и ударили по рукам отец с будущим зятем.

Жизнь в городе была совсем иная, чем в деревне, - яркая, пестрая, шумная. Ведьме пришлись по вкусу эта суета и разнообразие. Ей нравилось пойти с утра за молоком, поболтать с молочницей, забежать в кондитерскую лавку, выбрать чего-нибудь сладенького к обеду, а еще лучше – на базар. Там, закупив съестных припасов, можно смотреть сколько влезет на наряды и украшения.  Глаза разбегаются – тут и туфельки атласные, и сапожки модные, и платья с заморским кружевом, и кольца с браслетами. Нет-нет, да и купит пекарь иногда жене в подарок желанную вещицу. А когда не купит, так хоть полюбоваться да помечтать.

   А мечтала Ведьма, как любая женщина, которая видит чужую роскошь, о парче и золоте, о каретах и экипажах. Впрочем, на жизнь она не жаловалась. Пекарское дело освоила без труда и уже на втором месяце управлялась с работой быстрее мужа. Весело плюхались на противень булки и шаньги. Любое дело в ее руках горело, и, казалось, предметы, составляющие ее хозяйство, оживали. Вздымалось, как желтое облако, тесто, взбитое ее полными розовыми руками; звенели кастрюли, сияли довольные своей чистотой тарелки, хрустели кипенно-белые накрахмаленные полотенца, плясал по углам, наводя чистоту, веник.

   Пекарь не мог нарадоваться на жену. Лучшей хозяйки и искать нечего! С такой можно добра нажить да детишек народить. А чего еще нужно для счастья? Сама из себя не так чтобы богиня, так ведь с лица воду не пить. Зато верная, а для семьи это важнее. С красотками-то греха не оберешься.

   Ведьма привыкла к мужу, можно сказать, привязалась. Веселый он был, все шутки шутил, а жене слова грубого не вымолвил. О безумной, роковой, трагической любви она в книжках не читала – она и грамоту-то знала плохо. Да и зачем ей нужны были в жизни страсти-то неземные?

 

ПРИНЦЕССА НА ГОРОШИНЕ

   Надменная, избалованная, с переменчивым настроением и часто надутыми губами, она была хороша собой удивительно. Темно-каштановые с красным отливом локоны, ярко-зеленые, как у кошки, глаза, стройная высокая фигура, змеиная гибкость приковывали взгляды мужчин.

    В первую ее брачную ночь неизвестно как оказалась в кровати у молодых, под шелковой простыней (совсем не под сотней перин) маленькая горошина. Когда она впилась невесте в позвонок, та закричала как резаная, насмерть перепугав новобрачного и всю прислугу в доме. «Это настоящая принцесса!» - заключил новоиспеченный муж, извлекая горошину из-под простыни. Эта пресловутая история, обросшая новыми подробностями, и легла в основу сказки.

   Впрочем, не лишено доли истины и начало истории о Принцессе на Горошине. Вся промокшая она явилась во дворец, где попросилась переночевать – так было в сказке. Именно промокшей до нитки ее увидел поздним вечером на обочине дороги один из лучших портных города. Увидел и понял – это то, что принесет ему несметные богатства. В действительности портной спас бедняжку от участи продажной женщины, которая ожидала ее после смерти отца, оставившего в наследство дочери одни долги.

   Портной шил дамские платья. Дела его шли совсем неплохо. Но очень хотелось стать исключительным мастером, первым из лучших. Или хотя бы изобрести какой-то трюк, чтобы выдвинуться вперед среди своих коллег. Увидев будущую Принцессу на Горошине (условно будем звать ее Принцессой), фигуру которой облепила мокрая ткань накидки, портной подумал: «Какая красивая, идеально сложенная девушка и в такой бедной одежде, к тому же насквозь сырой. Как бы прекрасна она была в моем розовом бархатном платье с вишневыми розами, которое я собирался предложить герцогине для бала!» эта внезапная мысль и решила участь Принцессы.

   Обогретая и довольная, искусно причесанная камеристкой, девушка вертелась перед зеркалом, примеряя все новые наряды. В доме портного для нее началась совсем другая жизнь. Прислуживали ей, как госпоже: мыли, натирали маслами, изысканно кормили на дорогой посуде. Спала она на мягкой постели, сколько хотела, выезжала каждый день гулять (чтобы цвет лица не портился) в дорогом экипаже.

   Иногда она должна была посещать вместе с портным самые богатые дома и демонстрировать там платья, которые потом покупали знатные дамы. Слава о прекрасной помощнице мастера дошла и до королевы, которая поспешила принять у себя обоих. В тот же день падкая на изысканные наряды королева скупила все платья и заказала портному новые.

   Скоро Принцесса переселилась во дворец и стала придворной дамой королевы. Теперь она сама могла заказывать себе дорогие наряды. Девушка была весела и беззаботна. Выросшая в бедной семье с распутным пьяницей отцом, о чем она еще могла мечтать? А вот о чем – стать хозяйкой собственного дворца, не придворной дамой, а полноправной владелицей.

 

ГЛАВА 2.

   Золушка родила сына, подобного маленькому синеглазому ангелу. Впервые она ощутила такую нежность и теплоту, какие знакомы лишь сердцам матерей. Это был желанный ребенок. Чувства Учителя к жене обрели новые краски. Теперь она была для него не просто единственной женщиной, но и матерью его ребенка, продолжателя его рода.

   Однако сколько расходов для бедной семьи влечет появление маленького человечка! Сколько забот ложится на плечи родителей! Жизнь Учителя превратилась в сплошную работу. Днем он давал уроки в гимназии, а по вечерам занимался с учениками на дому. Ночью при свете свечи осваивал новый предмет ради лишней копейки в кармане. Золушка молча терзалась, видя осунувшееся лицо мужа с темными кругами вокруг глаз. Ведь помочь ему она ничем не могла. Разве что пыталась развеселить за ужином, рассказывая о проделках малыша. Учитель улыбаясь, целовал спящего ребенка, проверял, сухие ли у него пеленки.

   Золушка жила в океане любви. Неужели ей, привыкшей к трудностям с детства, не хватало только достатка? Она и сама порой не понимала, чего она хочет.

   И вот однажды свершилось то, с чего началась ее новая, фантастическая жизнь. Она лежала в кровати, уставшая после трудного дня. Муж и сын крепко спали. В такие минуты ее одолевали мечты о чуждом, неведомом ей мире, в котором так много красоты: цветов и музыки, изысканных вещей и исполненных желаний. Вздохнув, она закрыла глаза.

   И вдруг ощутила на своей руке, чуть выше запястья, легкое прикосновенье чьих-то тонких прохладных пальцев. Приподнявшись на постели, Золушка увидела стройный женский силуэт, облеченный в прозрачные голубые шелка. Да, это была Фея.

   Потом все было, как в настоящей сказке. Золушка, укутанная в облака нежного дрожащего газа, неслась в золоченой карете на бал, зная, что времени у нее – только до полуночи, а после все чары волшебства рассеются. Когда кучер остановил красавцев лошадей, бал был уже в разгаре. Король могущественного и безмерно богатого государства решил выбрать невесту для Принца – единственного наследника.

         Как только Золушка вступила в сияющий неземным великолепием зал дворца, отблески свечей заиграли на ее светлых шелковых локонах, осветили точеные формы оголенной шеи и плеч, оживили драпировки струящегося газового платья. Музыка смолкла. Пары танцующих расступились, по рядам пробежал шепот удивления, а потом воцарилась полная тишина. Золушка застыла в ожидании чего-то непостижимо прекрасного, мучительно долгожданного. Вот она слышит шаги. Это Он идет к ней через весь зал, почти бежит, забыв свою королевскую стать, растерянный, восхищенный.

   Да, это Принц, настоящий Принц. Красивый, без единого изъяна, как Аполлон. Облик его неотделим от изысканной роскоши наряда, лоска и безукоризненных манер. Его робкий, восторженный поцелуй обжег ее руку. И вот, едва сдерживающий пылкий порыв юношеской страсти Принц кружится в вальсе со своей нежданной гостьей, уже совсем потеряв голову… Вокруг все плывет, струится, мелькает… Музыка играет божественно – лучший оркестр королевства: серебряные голоса скрипок сплетаются с томным бархатом виолончелей, перекликаясь с властными клавишами рояля; и венчают всю эту несказанную гармонию, словно брызги шампанского, летящие ввысь звуки арф.

   Богатый дворец являет собой шедевр архитектурного искусства, а звенящий фонтанами сад – совершенство вкуса и изящества.

   В саду пахнет розами и ирисами, диковинные птицы сидят на ветвях ухоженных деревьев. Слегка кружится голова от дорогого вина с чудесным нежным вкусом. Принц что-то шепчет, держа руку Золушки в своих сухих, теплых ладонях. Его приятный мелодичный голос пьянит еще больше, чем вино. Как он прекрасен, каким влюбленным огнем горят его большие глаза! Что он говорит? Ах, да, сегодня он должен выбрать себе невесту. Неужели вся эта сказка может стать явью, если Золушка скажет «да»?! Весь этот сверкающий мир ляжет к ее ногам! Принц ждет от нее ответа. Но, скованная чарами его красоты, она молчит, слегка запрокинув голову и приоткрыв губы. Мерцая сквозь ресницы жемчужным блеском, не веря своему счастью, юноша медленно тянется к ней своими горячими губами.

   И только сейчас Золушка, как будто облитая ушатом холодной воды, вспомнила о преданном, благородном муже, который верит ей, как Богу, и сейчас охраняет сон ее ребенка. Как она могла забыть?! Неужели она сможет предать его?! Нет, этому не бывать! В это мгновение, подобно раскатам грома, раздался бой часов.

   Рванувшись из объятий Принца, Золушка с быстротой лани летела по ступеням дворца. Запутавшись в полах длинного платья, она споткнулась, но не замедлила бега, лишь ступня одной ноги ощутила внезапно гладкий холод скользкого мрамора. Когда изумленный юноша сжал в руках ее миниатюрную хрустальную туфельку, прекрасная незнакомка была уже далеко.

   К дому Золушка подходила уже босая (вторую туфельку она скинула по дороге), в своей домашней одежде и с большой тыквой в руках, в которую превратилась ее роскошная карета. Осторожно открыла дверь, на цыпочках проскользнула в комнату, нежно поцеловала сына и долго смотрела на тонкий, безукоризненно правильный профиль спящего мужа. Засыпая, она решила, что завтра на обед приготовит тыкву.

   На следующий день молодая женщина не могла понять, что она чувствует. Она ощущала себя безмерно счастливой и безысходно несчастной одновременно, боль и радость переполняли ее сердце. Она, улыбаясь и плача, задыхалась от желания выплеснуть пережитое этой ночью.

   И вот, какой-то неосознанный внутренний порыв толкнул ее схватить карандаш и запечатлеть на бумаге свершившееся чудо. И… новое, еще более непостижимое чудо ждало Золушку. Наличие неоспоримого художественного дара было поразительным открытием для нее самой. Вся буря чувств, разыгравшаяся в душе, была выплеснута на картон, и изображение магически притягивало взгляд. Здесь словно ожили и оплавленные свечи, и искусные рисунки оконных витражей, и напряженный изгиб кисти на смычке первой скрипки, и экстаз пианиста, и пьянящее кружение вальса… И, конечно же, пара счастливых влюбленных: воздушная, грациозная женщина, совсем юная, с каскадом локонов цвета белого золота, и прекрасный юноша с задумчивыми голубыми глазами и пепельными кудрями.

   Только теперь увидела Золушка поразительное сходство нарисованного Принца с Учителем. А дальше… Дальше все повторилось еще и еще, бесконечное множество раз. По ночам часто являлась Фея, Золушка мчалась на бал, влюблялась, проживала свою сказку до полуночи, но всегда бой часов возвращал ее к реальности. Утром она готовила обед из тыквы, а потом, когда малыш спал, рисовала. Ее полотна отражали разные сюжеты и ракурсы, неизменным было лишь ощущение полета, дыхание воплощенной мечты и присутствие Принца, такого одухотворенного, такого желанного и всегда схожего с Учителем.

   Муж долгое время не относился всерьез к творчеству Золушки, однако радовался, ведь увлечение скрашивало ей жизнь.

   Шли годы. Золушка училась у себя самой, а также, читала книги по искусству. Теперь, когда сын подрос, она могла много времени проводить за холстом.  Ее кисть обретала уверенность, в работах были живость и непосредственность, глубина и настроение. И все большая техничность. И, наконец, Учитель, этот строгий, взыскательный критик, признал редкий талант жены.

 

   Хотите верьте, хотите нет, но и Ведьма однажды встретила своего Принца. Неожиданно для нее это было в такой же мере, как и для нас с вами. Возвращалась она в тот день из овощной лавки с переполненной корзиной. Он выпрыгнул из экипажа почти на ходу, сверкая драгоценными перстнями, весь в облаке аромата дорогого одеколона. Черный блеск напомаженных волос, казалось, перекликался с глубиной магического мрака выразительных глаз и бархатных, словно угольком нарисованных бровей. Хищный оскал ослепительной, как лезвие кинжала, улыбки придавал его холеному лицу какое-то зловещее очарование. Он шел, почти бежал, прямо навстречу Ведьме, глядя ей в глаза в упор.

   Наверняка, женщина, наделенная более богатым и пылким воображением, приняла бы молодого человека за прекрасного демона, вышедшего из раскаленных глубин ада, чтобы, пронзив ее сердце неодолимой страстью, осквернить плоть и преподнести грешную душу своему темному властелину. Ведьма же просто попятилась, часто моргая и невольно пряча корзину за спину. Прекрасный юноша сделал ей реверанс, пластично играя изгибами совершенного тела, и предложил в его экипаже доехать до дома. Медлительный низкий голос, подобный виолончели, совсем сбил молодую женщину с толку. Но незнакомец элегантно подал ей руку, и Ведьма робко последовала за ним в карету.

   Время в дороге пронеслось, как один миг. Не верящая в происходящее бедняжка почувствовала себя неловко, когда Принц, ласково глядя исподлобья, целовал ее широкую полную руку, слегка покусывая жемчужными зубами каждый ноготь. Руки, однако, она не отняла, только отвернула пунцовое от стыда и наслаждения лицо.

   Ведьма не могла допустить, чтобы такой благовоспитанный красавец из богатой семьи  умер от горя; по крайней мере, так она так она сама перед собой оправдывалась, когда врала мужу, что вечером ее ждет жена сапожника, которой нужно помочь скроить юбку.

   Тщательно причесавшись и надев лучшее платье (надо же перед женой сапожника похвастаться!), она ждала своего нечаянного ухажера на перекрестке. Она искренне верила в то, что образумит молодого человека, уговорит его не умирать от любви, подсказав лучшее средство от душевных ран – молитву.

   Он явился с букетом роз и бриллиантовым колечком, которое надел на палец обезумевшей от изумления и счастья пекарше. Она подозревала, что именно так обходятся кавалеры со знатными дамами, но чтобы с ней!.. А прекрасный Принц церемонно встал перед женщиной на одно колено и красноречиво предложил ей руку и сердце.

   Дальше все было как во сне. Долгая тряска в закрытой карете, какой-то заброшенный монастырь, а там – толстый монах в неопрятной, грязной рясе, тайное венчание впопыхах; потом опять нескончаемая езда… Ведьму преследовала неприятная мысль о брошенном муже, о своем супружеском долге, но демоническая красота Принца, вкус запретного плода сводили бедняжку с ума, да и прекрасно она понимала, что никогда до конца жизни ей больше так не повезет.

   А повезло ей, действительно, сказочно: пуховые перины, дорогие наряды, золотая и серебряная посуда, великолепные залы дворца, в которых она сначала терялась, множество слуг, вкуснейшие угощения – разве бы нажила она хоть частицу такого богатства со своим пекарем?! Да она и представить раньше не могла такой роскоши. Часто именно роскошь способна излечить женщину из народа от тоски по семье, по родине, от уколов собственной совести. А когда рядом такой  красавец, как Принц!.. Словом, бывшая жена пекаря упивалась своим счастьем и наслаждалась жизнью во дворце.

   Наконец, Ведьма дождалась первого в своей жизни бала. Никогда еще она не видела такого огромного количества сверкающих нарядами и драгоценностями людей. Среди изящных и утонченных марких и герцогинь с хрупкими пальцами и длинными шеями она чувствовала себя репьем на розовой клумбе. Манера их светского разговора была ей недоступна, грация движений непостижима. Теперь вдруг она задумалась: как человек самого высшего общества мог полюбить ее, да еще с первого взгляда? И не сон ли все происходящее?

   Наконец, Принц представил гостям свою жену. В тишине нависшей над залом паузы постепенно сквозь легкое шуршание платьев послышался удивленный шепот, а потом и чей-то сдавленный смех. Дамы разглядывали Ведьму, как диковинку, бесцеремонно направив на нее лорнеты, мужчины многозначительно ухмылялись.

   Наконец, к молодоженам подошел щеголеватый, напомаженный маркиз и преувеличенно высокопарно произнес поздравления. А после красноречивой тирады о невиданной красоте «госпожи» он склонился перед Ведьмой в глубоком реверансе и с жаром поцеловал ей руку. Потом он обменивался долгим рукопожатием с Принцем, звонко и заразительно смеясь, а Принц сдержанно и манерно улыбался, победоносно вскинув голову. Затем под дружный хохот гостей лакей маркиза ввел прямо в зал удивительно красивого, породистого коня и подвел его к хозяину дворца. Маркиз при этом изобразил скорбь на лице и трагически развел руками, а Принц вскочил на  коня и поскакал прямо по зеркальному полу и роскошным коврам под аплодисменты и всеобщее ликование.

   Наутро Принц уехал за границу, а Ведьма, глотающая слезы, была возвращена все в той же карете с увесистым кошельком, наполненным золотом, к дому пекаря.

   Оскорбленный муж выставил несчастную женщину за дверь.

 

Целый год придворная дама королевы отказывала женихам, которые выстроились к ней в очередь. Девушка была осведомлена, что при ее красоте и популярности можно рассчитывать на самую блестящую партию. Вообще ей хотелось оттянуть замужество: любви она не знала и, более того, не понимала, чем женщин прельщают мужские ласки. А ведь любые узы сопряжены с обязанностями – надо хотя бы считаться с человеком, который рядом. Куда приятнее полная свобода. Но как тогда достичь заветной цели – сделаться хозяйкой дворца и королевства? Нет, свою независимость придется принести в жертву – решила придворная дама и скрепя сердце оценивала кавалеров.

   И  вот, на горизонте появился настоящий наследный Принц из соседнего государства. Только он, вполне оценивший красоту будущей Принцессы, не кидался к ее ногам, не шептал ей слов любви, не пел серенады под окном. Наследник трона присматривался к ней. Девушка, живя во дворце, научилась изящно вальсировать, овладела наукой светской беседы, освоила тонкости этикета, в чем и убедился Принц по прошествии некоторого времени и решил, что на роль королевской жены трудно найти более подходящую кандидатуру.

   Итак, придворной даме на этот раз было сделано весьма выгодное предложение. Известный портной превзошел сам себя, изготовив для своей бывшей модели, принесшей ему громкую славу, чудесное свадебное платье  - настоящий шедевр из прозрачного газа, усыпанного мерцающим жемчугом. Впрочем, это была для него дополнительная реклама, к тому же щедро оплаченная женихом. Модный обувщик преподнес невесте очаровательные туфельки из белого бархата с серебряными каблуками и бриллиантовыми застежками. Самый дорогой ювелир соорудил для нее достойный королевы гарнитур из золота, платины и бриллиантов.

   Свадьба была пышной: с фонтанами, брызжущими белым и красным вином, архитектурными миниатюрами из шоколада, изысканными яствами из привезенных специально с другого конца света птиц и выловленных гостями прямо на пиру из бассейнов редкостных рыб. Известнейшие артисты всех жанров были вызваны на это праздник, а огромный – пять метров в диаметре – торт для новобрачных являл собой произведение искусства талантливого художника.

   Отполыхали закатами, переходящими в рассветы, свадебные ночи, оставив после себя вопиющую свалку. Уставшие до изнеможения слуги опять засучили рукава. А новобрачные въехали в богатейший дворец – весь из цветного мрамора с яшмовыми колоннами, нефритовыми вазами и перламутровыми ваннами – как мечтала невеста.

   Она успела привыкнуть к роскоши, будучи лучшей моделью в своем государстве и служа у королевы. Но ведь теперь она владелица несметных богатств, настоящая Принцесса –по крайней мере, она была в этом уверена. Душа ее ликовала оттого, что все – и мраморный дворец, и утопающий в аромате цветов сад, и огромный хрустальный бассейн с искусственно разведенными в нем лилиями, и зеркальная спальня с широкой кроватью, усыпанной множеством плюшевых подушек, - все это принадлежало теперь ей.

   Она, смеясь от восторга, ступала босыми ногами по мягким коврам, подолгу разглядывала сервизы из тончайшего фарфора, статуэтки из серебра и золота, нежилась в покрытых мехами креслах-качалках. Резвясь, как ребенок, она, в одних шелковых чулках, без туфель, скользила, словно по льду, по гладкому полу и любовалась красным солнечным зайчиком от своего перстня с огромным рубином. Но самым любимым занятием Принцессы было смотреть на себя в большие старинные зеркала с тяжелыми рамами, примеряя все новые наряды и украшения.

   Новобрачные часто выезжали в гости и в театр, сами давали балы. Принц выставлял всем напоказ свою молодую жену, гордясь ее красотой и элегантностью. Принцессе это весьма льстило. Ей хотелось быть самой богатой, самой почитаемой и самой изысканной. И она этого добилась.

   Любила ли она своего супруга? Она не задавалась таким вопросом. «Молод, хорош собой, сказочно богат – чего бы его не любить? Наверное, это и есть любовь», - так думала молодая женщина. Принц от нее почти ничего не требовал, кроме внешнего блеска на балах и приемах, но это для нее была самая приятная обязанность.

   Правда, супружеская жизнь таила в себе еще нечто, что было для Принцессы долгом, а не радостью. Молодая жена была бы подобна Снежной Королеве на брачном ложе, но умело разыгрывала страсть. Эту сторону жизни она узнала очень рано благодаря распутству отца и его случайных подружек и усвоила еще девочкой, как доставить удовольствие мужчине. Правда, с ранним опытом пришло и отвращение к физической близости.

   К сожалению, внешний блеск был главным, если не единственным, достоинством этой избалованной дамы. Как известно, к красоте привыкают быстро. Привык и наш Принц. Внезапно у него как будто открылись глаза. Он стал замечать застывшую гримасу высокомерия на холеном лице, отсутствие мысли в глазах, всегда надменно надутые ярко крашеные губы. Его раздражало ее постоянное самолюбование, откровенно бесили разговоры о том, что безмозглая маркиза Н одета безвкусно, а без того уродливая баронесса Г не следит за своей фигурой. Когда Принцу было тяжело на душе, тревожно, тоскливо, он не мог и мечтать о дружеском участии жены, всецело занятой собой и нарядами.

   Постепенно развращенная роскошью дама до того обленилась, что все хуже и хуже играла по ночам роль жаркой любовницы. У искушенного в делах любви мужа и раньше мелькали в уме смутные подозрения, но теперь-то ему все стало ясно. Разряженная и напомаженная, с ног до головы фальшивая, пустая кукла – чего она стоит без мехов и побрякушек?! Красота ее увянет со временем. Что останется? Подобные мысли одолевали разочарованного супруга. Однако, как человек рассудительный, он понимал, что сам сделал этот вполне разумный выбор. Ему нужна была блистательная визитная карточка – он ее получил. Чего он еще хочет? Он же не интересовался свойствами души и ума своей избранницы, а теперь поздно. А ведь Принцесса, действительно, внешне достойна великолепия дворца и своего нынешнего титула.

   Принц нашел компромисс. Он начал выезжать в свет без опостылевшей жены. Домашние же приемы всегда украшала Принцесса. Наследника трона все чаще стали видеть в обществе юной графини С и обаятельной герцогини Б. когда до молодой женщины дошли слухи о похождениях мужа, ярости ее не было предела. Уязвленность самолюбия ограниченных и самовлюбленных людей дает о себе знать в самых бурных сценах.

   Мужа не было дома, когда, тщательно приведя себя в порядок, хозяйка дворца потребовала карету с лучшими лошадьми. Теперь она будет вести свою жизнь и наставит рогов обидчику! Но конюший виновато ответил, что господин приказал не выдавать Ее Высочеству лошадей. «Ах так! – вскипела отвергнутая жена, - тогда я отправлюсь в город в извозчичьем экипаже и тем больше опозорю недостойного супруга!!» Но тут же она вспомнила, что у нее нет ни одной личной монеты, а деньги на все расходы ей всегда выдавал муж.

   Вся прислуга открыла рты от изумления, когда их госпожа – первая дама государства – в бешенстве била дорогую посуду, изрыгая в адрес супруга самую непотребную брань, какую можно услышать лишь от пьяного сапожника. Но как бы там ни было, а Принцесса поняла, что оказалась в золотой клетке.

   Дело дошло до развода. Муж обязан был позаботиться о будущем Принцессы. Он собирался купить ей поместье и назначить большое содержание. Но события приняли непредвиденный оборот.

   Однажды на балу, который Принц устроил в честь Рождества, Принцесса услышала сплетню, что ее место займет юная графиня С. Не помня себя от ревности, перебравшая с горя коньяка Принцесса – пока еще лицо всего королевства – на глазах у всех вцепилась в волосы предполагаемой сопернице и разорвала ее платье. Кое-как гостям и Принцу удалось вырвать ни в чем невиновную жертву из рук разъяренной женщины.

   Опозоренный Принц ускорил бракоразводный процесс и в приступе гнева выгнал бывшую жену на улицу.

 

3 ГЛАВА

   Опустим занавес перед грустными подробностями жизни Принцессы на Горошине после полного разрыва с мужем. Возвращаться на родину в качестве придворной дамы и модели ей не позволяла гордость. И уж тем более не было речи о том, чтобы остаться в королевстве бывшего супруга. Итак, несчастная женщина, потерявшая по своей глупости все – корону, богатство, всеобщее поклонение – уехала в чужую страну. Там она познала такие лишения и нужду, каких не испытала даже в детстве, ведь тогда у нее был какой-никакой, но все же отец. Ее красота – единственный дар стал понемногу блекнуть. Щеки впали, заострились ключицы, волосы потеряли свой блеск, на глаза легли темные тени. Теперь уже она не рассчитывала выйти замуж за какого-либо принца.

   И все таки и теперь Принцесса была достаточно хороша собой, чтобы получить еще один шанс в жизни. И она его получила. Солидный, уже немолодой господин, довольно богатый, сделал ей предложение. Лучшего варианта Принцесса и не ждала.

   К молодой женщине, опять пребывавшей в роскоши, вернулась ее усиленная очарованием женственности красота, а с ней и надменность, и страсть к нарядам, и самолюбование. Ее супруг, в силу своего возраста, прощал жене все и относился к жене с отеческой нежностью. Тем более, она подарила ему двух очаровательных дочурок. Счастье любящего отца было настолько велико, что вытеснило те черные мысли, которые так гнетут престарелых мужей рядом с молодыми красивыми женами. Незадачливый супруг не переживал, когда Принцесса задерживалась допоздна, якобы у своей подруги. Не тревожило его и частое появление одного и того же юного гвардейца под окном спальни супруги. Пожилой господин доживал свои дни в мире и радости.

   Через несколько лет Принцесса овдовела, получив в наследство от мужа большое состояние. Первый раз в жизни она была настоящей хозяйкой всего, что имела. Она предпочла не выходить больше замуж, чтоб не терять независимости. Богатая вдова и так могла обеспечить достойное будущее дочерям, ни в чем при этом не отказывая себе.

   Шли годы. Девочки выросли настоящими красавицами, и мать обеих выгодно выдала замуж. Младшая, правда, перед свадьбой отчаянно плакала о каком-то бедном писателе. Зато старшая – полная копия Принцессы в юности – унаследовала от родительницы жесткий расчет и страсть к королевской роскоши. Став герцогиней и имея самого влиятельного при дворе мужа, она почему-то не торопилась рожать ему детей, придумывая каждый раз какой-нибудь новый предлог. На балах же сквозь томный  взгляд и высокомерную улыбку тонкий и опытный глаз мог подметить ее острый интерес к августейшим особам и их ближайшим родственникам – как холостым, так и вдовцам.

   Сама Принцесса сохраняла еще былую привлекательность и имела такой же огромный успех у мужчин, как и прежде. Уже давно в ней проснулась чувственность. Имея множество любовников, зрелая женщина как видно восполняла то, чего была лишена в молодости. Очень часто тайно, через черный ход, в темноте ночи на свидание к ней крался очередной фаворит.

   Итак, теперь вдова наслаждалась роскошью, пребывала в постоянной неге и предавалась любовным утехам. И больше ничего в жизни ей было не нужно.

 

 

Добродушный Пекарь вскоре принял жену обратно. Поначалу он дулся, упрекая ее в предательстве. Ведьма просила прощения, плакала, клялась, что искренне раскаялась. Наконец, супруги примирились и решили: «Кто старое помянет – тому глаз вон».

   Жизнь Ведьмы наладилась. Вскоре в семье появился первенец, а потом и второй, и третий, и десятый ребенок – все как один – розовощекие и пухлые. Дом наполнился веселым смехом, игрушками, распашонками. Счастливая мать успевала печь сдобы, готовить обеды, поддерживать чистоту и возиться с детьми. Делала она все это быстро, легко, будто играючи.

   О своем коварном Принце Ведьма вспоминала, как о страшном сне. И до конца жизни настороженно относилась к богатым. За сыновей она была спокойна – все они росли здоровыми и работящими. А дочерям часто внушала, чтоб не доверяли знатным господам. Особенно волновалась за младшенькую, которая все о кольцах да лентах вздыхала и со светских дам на улице глаз не сводила.

   Пекарь располнел, отпустил бороду и иногда с приятелями мог приложиться к бутылке. Однако жену свою он слушал и много не пил. Вообще Ведьму он почитал и жалел, а детей уму-разуму учил. А дом их был полной чашей Словом, жили они, поживали да добра наживали, как говорится в сказках.

 

   Золушка стала известной художницей. Ее талант и мастерство высоко ценили коллеги. Ее работы хорошо покупали на родине и за границей. Ей заказывали портреты короли. Со временем она открыла свою картинную галерею, где выставляла не только свои произведения, но и других одаренных мастеров.

   Уже не юная, но моложавая, в расцвете красоты зрелой женщины, она обрела уверенность в себе, то пленительное спокойствие, которое отличает людей самодостаточных, живущих наполненной жизнью в гармонии с собой и с миром. Всех, с кем она встречалась, говорила, работала, согревало мягкое солнце ее поистине неотразимой улыбки.

   Учитель к тому времени стал директором главной гимназии в городе. Он получил это место оправданно, ведь за этим стояли многолетний добросовестный труд и любовь к своему делу.

   Наконец, наступил день, когда супруги въехали в собственный дворец, просторный и светлый. В искусном убранстве интерьера чувствовалась легкая рука хозяйки с ее безупречным вкусом. Дворец имел свою тайну, постичь которую не мог никто. Он явно отличался от других богатых домов. Ощущение сказки в его стенах не покидало. Фигурные окна были всегда распахнуты, и пространство дышало свежестью и прохладой. Тончайшие прозрачно-белые шторы, подобно живым кисейным облакам, взвивались на ветру, порой напоминая крылья рвущихся в небо огромных птиц. Длинные зеркальные галереи с высокими, устремленными ввысь сводами казались волшебными лабиринтами. Подсвеченные изнутри прозрачные стены переливались разноцветными огнями. Комнаты, все в виде причудливых геометрических фигур, удивительным образом перетекали одна в другую, утопая в цветах. Благодаря сложным конструкциям, плиты пола плавно колыхались под тяжестью шагов, и казалось, что ступаешь по волнам. Стеклянный потолок бального зала днем был голубым, залитым солнцем, а ночью черным с яркой россыпью звезд. Поистине, дворец напоминал живое существо, рожденное великим магом, вдохнувшим в него всю свою душу. Этим великим магом, конечно, была сама хозяйка.

   И вот, наконец, настал день первого бала во дворце. В эту ночь к Золушке не явилась Фея, ведь она приходила в полной тишине, когда все спали. А сейчас вокруг царило веселое оживление. Слуги готовились  к празднику на совесть. Золушке понадобились зеркало и час уединения, чтобы превратиться в принцессу неземной красоты.

   Когда она вошла в сияющий свечами зал, то в паузе смолкнувшей музыки услышала восхищенные вздохи гостей.  А вот  и он – ее единственный возлюбленный, которого она так безумно ждала много лет и который был рядом все эти годы. Казалось, он летит на крыльях через весь зал. Глаза его сияют восторгом. Поцелуй, запечатленный на руке жены, пылок, как в первую ночь, и робок, как в день первой встречи. Это истинный Принц – красивый, как бог, утонченный и мужественный, сверкающий великолепием наряда и отточенностью манер, как видно, сегодня сошел с полотен Золушки и предстал пред ней. Он заметно изменился за долгие годы труда – не постарел, нет, возмужал, но неизменными остались его глаза цвета летнего неба, тонкий профиль и кудри, подобные остывшему пеплу.

   И вот супруги кружатся в вальсе, словно унесенные музыкой далеко от земли, от забот, от нелегкого прошлого. Золушка с трудом узнает в своем стройном, расправившем плечи кавалере усталого, изнуренного работой Учителя. Он весь – как одна ослепительная улыбка. Ведь его бесконечно любимая женщина восторженно весела и снова счастлива, как та прекрасная золотоволосая девочка, в  которую он влюбился без памяти навсегда много лет назад. А музыка льется и льется… Губы возлюбленной непреодолимо манят к себе.

   Внезапно раздавшийся бой часов в полночь сегодня показался особенно громким, словно это бил колокол. Золушка таинственно улыбнулась. В следующее мгновение  муж запечатлел на ее губах долгий горячий поцелуй. Ее длинные ресницы дрогнули и засверкали, словно их окропили капли расплесканной радости сбывшейся мечты.

   После двенадцатого удара в зал вбежал сын Золушки и Учителя с разодранной штаниной и разбитым коленом. Удивительно светлое, божественно одухотворенное лицо мальчика было искажено от боли. Нерадивый школьник решил, что лазание по деревьям в саду куда интереснее подготовки к экзамену. Родители, хлопоча возле своего чада, упрекали его в несерьезности, а ведь он почти уже юноша.

   Сказок с печальным концом не бывает. Даже если это взрослые сказки.

 

Октябрь, 2001г.