«Товарищи бандиты»

Александр Шолкин, в прошлом кадровый офицер Советской Армии, сегодня живет и работает в городе Козьмодемьянске. С балкона его квартиры открывается вид на просторы мира: днем видна разлившаяся Волга и огромные за ней марийские леса (Мельникова-Печерского читали? «В лесах», «На горах»? В здешних местах писано!), а ночью взгляд поднимается выше – в разливы Вселенной. Александр любит людей и записывает их человеческие истории. Он словно сам состоит весь из них. А ведь так оно и есть! Если никто не расскажет о нашей жизни, то, может, и не было ничего?.. Память – это то, что живые передают друг другу, как огонь. А бумага в этом деле только помощник, «растопка», что ли. Так и вижу: ночь, лодка, костерок, Шолкин неспешно «травит» очередной случай из жизни. Собственной или несобственной – не поймешь сразу, все премешалось в нашем русском «колхозе», в нашей общей Истории. Руки к костерку протянешь – тепло, жить охота. На Шолкина глянешь – душа теплеет, тоже жить хочет. И каждый рассказик его – искорка. (Лев Роднов)

Александр ШОЛКИН (г. Козьмодемьянск)

Воздушная Роза

УСТРОИЛАСЬ как-то семидесятилетняя баба Роза обслуживать стоянку самолета АН-2 на колхозном поле. Работа у нее была небольшая, но, для отвода глаз инспекторов, важная: протирать хвостовое оперение самолета от всякой гадости, которой опрыскивают с воздуха колхозные поля. В деревне о своей работе она поначалу не распространялась: «Исчо завидувать начнут и конкуленцию возведут, да и приработок к пенсии кой-никакой», - так думала она.

Когда ее деревенские бабы спрашивали: «Чего это ты, Михайловна, повадилась вечерами к самолету шастать?», она с гордо поднятой головой заявляла: «Я там у них инженером по ТБ. Вдобавок я исчо и табельщица. Завсегда записываю в тетрадку, когда они с работы опускаются с неба. Так что теперь я вам не баба Роза, а Роза Михайловна. Меня так на работе величают».

- Вот врет-то, старая! – смеялись бабы, - Ты, наверное, к летчикам молодым под старость лет шляешься и глазки строишь.

- Тьфу на вас, окаянные, - сердилась баба Роза, - Это, дуры вы такие, по пачпорту мне 70, а чуйствую я себя на 50.

После чего, опустив вниз уголки рта и вздернув картофельный нос кверху, добавляла:

- Може я шелухой луковой волосья покрашу, дык мне ишо десять лет скинуть можно.

Так это было или не так, но в один прекрасный день, перед заходом солнца, баба Роза отправилась на работу в нарядном сарафане, в новых калошах, с рыжими волосами на голове и цепью от «ходиков» на шее.

Пилоты Виктор и Владимир возвращались после орошения полей на колхозную «базу». Самолет, приземлившись, подрулил к стоянке, и летчики вышли из кабины.

- Ребяты, лестницу бы принесли. Ужо пора мне за работу, - услышали они позади себя голос.

- Матерь Божья, что за чучело!… - воскликнул Володя и, открыв рот, уставился на бабу Розу.

Оглянувшись, Виктор опешил:

- Вовка, ущипни меня. Я, кажется, спятил.

- Роза Михайловна, что у Вас на голове и шее? – спросил Вовка.

- Только метлы не хватает, - прыснул Виктор.

- Лестницу, говорю вам, ташшити. Это вашу «метлу» пора мыть, - заявила баба Роза.

Ребята молча принесли лестницу, приставили к хвосту самолета и отправились в свой домик, ежесекундно оглядываясь и спотыкаясь.

Солнце медленно клонилось к закату. По дороге, ведущей с полей, послышался топот копыт. Это был председатель колхоза Сергей Викторович. Он бегом бросился к домику летчиков.

- Ребята, черт возьми, вы же десять гектаров пропустили! – вместо приветствия начал председатель, вытирая кепкой пот со лба, - Завтра сводку сдавать, а вы подвели. Делов-то, на десять минут слетать…, - стал уговаривать он.

- Пошли, Вовка, - хлопнув по плечу товарища, с вздохом сказал Виктор, - все равно не отвяжется.

Взревев мотором, самолет коротко пробежался по полосе и направился навстречу заходящему солнцу…

Минут через 15 самолет приземлился, подрулил к стоянке. Ребята вышли из кабины и одновременно посмотрели на стабилизатор самолета, где, ухватившись за киль, с растрепанной рыжей копной волос и цепью на шее сидела баба Роза. Сарафан ниже пояса был мокрый. Они бросились с лестницей в руках к бабе Розе. Немигающий взгляд встретил их взоры. На вопросы пилотов она не реагировала. Они хотели потихоньку снять ее с хвоста самолета, но она, продрав руками перкаль (матерчатая обшивка киля самолета), вцепилась в шпангоуты мертвой хваткой.

- Я сейчас, - сказал Владимир, спрыгнув на землю, побежал в домик. Тут же вернулся с ножевкой. Они отпилили деревянные шпангоуты, за которые вцепилась старуха, осторожно опустили ее на землю, занесли в домик.

А все произошло, как мне рассказывали знакомые авиаторы, до банальности просто. Самолет взлетел со старухой на хвосте. Даже если баба Роза отпустила бы руки от киля, то турбулентными потоками воздуха ее все равно прижало б к килю самолета. Но баба Роза этого не знала.

Дар речи у бабы Розы появился через две недели в районной больнице. Она рассказала о своем полете соседям по палате, а затем и в своей деревне. Они-то и надоумили ее обратиться с иском в суд.

Приказом командира авиаотряда Виктора и Владимира отстранили от полетов на 6 месяцев. Весь Аэрофлот смеялся тогда над ними, воздушными «извозчиками», одним из которых и была рассказана эта история.

А. ШОЛКИН.

«Товарищи бандиты»

1949 год. Разруха. Ровесник века Марк Ионович Эйсман волею судеб попал в украинское захолустье под названием Емильчино. Район был не из антисемитских, жить было можно.

Из рядов Советской Армии по состоянию здоровья (прихрамывал) он был списан «подчистую», стал работать инкассатором.

Возвращаясь как-то в райфо с портфелем набитым совзнаками, Марк Ионович глубоко задумался. Дорога его пролегала через мост. Вдруг от «великих» мыслей его на грешную землю сгреб плач ребенка, похожий на стаю волков и гудков ста паровозов:

- Дяденька, отдай мой портфель!! – ревел пацан, сзади вдруг ухватившись за ручку портфеля.

Марк Ионович, удивившись, ласково заметил:

- Слушай, заморыш! Ты сначала закрой свой рот и скажи, с какой березы ты упал на мою голову?

После этого, по методике Макаренко, он начал его пинать, стараясь оградить себя и портфель от посягательств маленького горлопана.

И тут Марк Ионович увидел, как по насыпи поднимаются двое «громил». Один из них держал в руке нож. Другой, криво усмехаясь, вынул из кармана пиджака револьвер и вымолвил:

- Ты что ж, паскуда, мальца обижаешь? Не видишь, что это его портфель? А ну отдай законно принадлежащее ему имущество, иначе я сделаю этой пушкой из тебя сито! Уразумел?! Бросай портфель и дуй отсюда!

Марк Ионович выпустил из рук портфель, сделал бледное лицо, упал на колени и со слезами на глазах начал:

- Товарищи бандиты! Так бы и сказали, но войдите в мое положение. У меня большая семья, четверо детей, больная жена и старая теща. Они давно не знают, что такое курочка и как ее едят. Я служу бедным инкассатором. Приду без денег – меня посадят в тюрьму…

Тот, что с ножом, сказал напарнику:

- Мыкола, та шлепни его, та и усе!

Прищурив глаз, другой ответил:

- Погодь, Васыль. Послухаем его останни слова.

- Товарищ налетчик, - взмолился инкассатор, - прошу вас, прострелите мне полы шинели, чтобы мне поверили, что я не просто так отдал портфель, а как бы вам сопротивлялся.

Марк Ионович встал с колен, распахнул полы шинели и с мольбой посмотрел на бандитов. Те все поняли и зашлись хохотом. Затем, утерев слезы с глаз, один из них выстрелил поочередно в правую и левую полы шинели. Марк Ионович оттянул свои голифе и радостно попросил:

- А сейчас и сюда, пожалуйста.

- Да хрен с тобой, - смеясь до икоты, прохрипел стрелявший, и сделал еще пару дырок.

- Я попрошу Вас здесь и еще здесь, - поворачиваясь вокруг своей оси, клянчил Марк Ионович.

Когда Марк Ионович снял фуражку и попросил сделать дырочку и в ней,стрелявший сказал:

- Все, морда, кина не будет. У мене патронов бильше нема. Топай отсюда, пока я не передумал.

Марк Ионович надел фуражку, застегнул шинель, сунул руку в карман и с грустью произнес:

- Ах, у вас патроны кончились? А вот у меня они еще есть, - и из кармана шинели вытащил казенный пистолет «ТТ».

- Руки вверх, товарищи бандиты! – торжественно изрек Марк Ионович.

И через 5 минут в лучах заходящего солнца по дороге к селу шли двое налетчиков с поднятыми вверх руками. По пыли за ними с портфелем в руках шлепал маленький неудавшийся «практикант». Процессию с пистолетом в руках замыкал Марк Ионович. Он сладко размышлял, сколько процентов от неминуемой премии отдать своей жене и сколько процентов, как он любил говорить, «поставить на карман». Счастливая улыбка блуждала на его лице от мысли, что теперь уж точно ему выдадут новую шинель, гимнастерку и диагоналевые галифе взамен пострадавших при исполнении долга.

***

Эту историю мне рассказал знакомый ветеран войны. Каждую неделю к нему в гости приходил его друг, ставил на стол маленькую бутылочку и умоляюще смотрел в глаза. Хозяин дома, неизменно вздыхая, говорил гостю:

- Франц Иосифович, ну сколько можно?

- Иван, прошу тебя очень, ну расскажи мне еще раз ту историю, как один еврей взял в плен бандитов.

И его друг, Иван Тимофеевич, уже в сотый раз начинал свой рассказ о хитроумном еврее, который не растерялся на большой дорогое.

А. ШОЛКИН.

«ВОЕННАЯ ТАЙНА»

ГОДА два назад я поехал в Крым подлечиться в военный санаторий. Соседом по палате оказался симпатичный полковник запаса Валентин Сергеевич, занимавшийся всю свою военную жизнь поставками за рубеж нашей авиационной техники.

Однажды, сидя за праздничным столом, Валентин Сергеевич поведал гостям историю о том, как пришлось ему защищать авторитет военной техники России.

В одной из арабских стран устроили банкет по случаю удачной сделки на поставку вооружения и техники. За одним из столов, кроме хозяев банкета, оказались молодой капитан Валентин Сергеевич и представители Франции и США. После нескольких тостов обстановка стала непринужденной и каждый начал говорить о перспективах развития военного самолетостроения.

Французский представитель заявил, что во Франции создается новый сверхмощный самолет, который в состоянии будет перевозить целый железнодорожный состав с техникой.

Американец поведал, что в США идут испытания нового «Боинга», способного перебрасывать по воздуху мотопехотную дивизию (около 16 тыс. чел.) вместе с техникой. Американец явно врал (это прекрасно видел Валентин Сергеевич), но арабы с неподдельным интересом слушали говорившего. После очередного тоста за будущий «Боинг» Валентину Сергеевичу стало обидно за державу. К тому же все уставились на него с любопытством: а что у вас в России?

Он для смелости выпил водки и скромно сказал: «Ладно, раскрою я вам военную тайну о нашем новом самолете». Все моментально стихли. И Валентин Сергеевич начал:

- Летим мы однажды двенадцатые сутки и слышим какой-то посторонний шум в хвосте самолета. Командир корабля говорит: «Ну-ка, Сергеич, передай 18-му штурману, пусть пошлет 54-го пилота и узнает, что там такое жужжит в хвосте. Сроку даю 5 дней».

54-й пилот сел на мотоцикл и поехал. Через два дня вернулся без мотоцикла. Мы его спрашиваем: «Чего там жужжит-то?». Пилот отвечает: «А хрен его знает! Я не доехал. Бензин кончился». Ну, мы налили ему две канистры, он и ушел. Через 7 дней пилот приезжает обратно. В хвосте уже не жужжит. Спрашиваем: «Ну что там жужжало-то?». Отвечает: «Когда с нашей базы взлетали, то забыли закрыть иллюминатор, вот американский «Боинг» и залетел в него». Командир корабля говорит: «Понятно. А теперь ответь! Я тебе давал 5 дней сроку. Ты почему опоздал на два дня!?». Пилот взмолился: «Товарищ командир, да замучился я за эти два дня выгонять этот «Боинг» из нашего самолета. Он, зараза, все вокруг плафона кружил и кружил. Два дня прошло, пока его не выгнал».

А в это время арабская сторона усердно записывала в свои блокноты военную тайну России. Американец возмущенно молчал, ерзая на стуле. А француз, придерживая свой живот, корчился от смеха.

А. ШОЛКИН.

Петрович

В очередной период депрессии мне захотелось вновь увидеть своего соседа Петровича – капитана I ранга, бывшего командира атомной подводной лодки, а ныне – офицера запаса. Поднявшись к нему на лифте, я позвонил в дверь. За дверью послышались четкие шаги и недовольный голос:

- Молока-то купил или только свои перископы протирал?

Дверь распахнулась и его жена Татьяна, увидев меня, смущенно покраснела. В ней всего было много: роста, каблуков, изящества и шарма. Все это сооружение имело в высоту 183 см.

- Извини, Сань, я думала мой ломится. Еще подумала, что это он так скоро, - улыбнулась Татьяна.

- А где Петрович? – решил уточнить я.

Его жена сказала о нем почему-то во множественном числе: «Народ, как чума. Говоришь, говоришь, а они разбегаются в разные стороны». Я понял, что в данный момент Петрович, скорее всего, анализирует состав спиртных напитков в одном из местных баров.

Выйдя на улицу, я увидел его на краю проезжей части дороги, кормящим воробьев семечками.

- Петрович, тебе не кажется, что еще есть и такие автомобили, которые могут погнуть свой бампер о твою задницу? – приветствовал я его, посоветовав гнать стадо его пернатых с дороги к скамейке у автобусной остановки. Его багровое лицо повернулось ко мне:

- Во-первых, не ори – разгонишь всю скотину, - кивнув на скачущих вокруг него воробьев, наставительно начал он, - Во-вторых, машина – не трамвай, объедет. В третьих – пьяных и дураков Бог бережет. Даже тут гарантия двойная, - закончил моряк, обдав меня облаком, составляющим основу C₂H₅OH.

Визг тормозов по скользкой дороге обратил наше внимание на «BMV», которая юзом шла на Петровича. Петрович стоял, как его подлодка в доке, несокрушимо. «Неужели он на самом деле верит, что все тачки на свете не трамваи и обязательно его объедут?», - успел подумать я.

С трудом, остановившись в десяти сантиметрах от мощной фигуры Петровича, водитель «BMV» хотел что-то сказать ему приятное, но, увидев лицо и руку, тянувшуюся к дверце машины, резко передумал. Машина рванула с места со скоростью, которой позавидывал бы Шумахер.

Усевшись на скамейку, мы, не спеша, затянулись сигаретами.

Из подъезда дома вышли трое. Пацан лет пятнадцати в центре и двое девчонок по бокам в возрасте чертовой дюжины. Их одежда напоминала все цвета светофора. У пацана на плечах, внизу на куртке и по диагонали вдоль спины были намалеваны надписи на английском языке типа: «Верх», «Низ», «Не кантовать». Уверен, что он, как и его подружки, знал английский на уровне текстов на консервных банках из ближайших «чапков».

За несколько шагов от нашей скамейки троица остановилась. Пацан вынул пачку «Кэмэл», небрежно вытянул из нее сигарету типа «Прима с фильтром» и закурил. Затем, выплюнув через нижнюю губу слова: «Надо звякнуть», достал из внутреннего кармана радиотелефон и набрал номер.

- Але, зема! Я тут чалюсь около твоей хазы с нитками. Шнурки где, в стакане? – он повернул трубку от уха, чтобы его наштукатуренные подруги могли слышать собеседника.

- Не-а! – обрадованно завопила трубка, Они урыли в сосняк строгать морковку. А нитки ничо?

- Класс. У меня есть хрусты. Чо цапать, в натуре?

- А у меня щас сквозняк. Возьми чернила и дров, как у тебя.

- Лады. Есть порнуха крутая, отпад. Ты волоки аршины в темпе. Ща завалюсь.

Убрав радиотелефон, три попугая направились в соседнюю «забегаловку».

- Видал? – усмехнулся Петрович, - Наше будущее, - и произнес несколько славянских речевых комбинаций, освященных столетиями.

- Перевести речь дебилов? – со знанием дела спросил Петрович.

- А осилишь? – задал я ему встречный вопрос.

- Значитца так… - начал Петрович, - Алло, земляк (или – друг)! Я рядом нахожусь около твоего дома с девушками. Твои родители где, дома?

- Нет! Они уехали к своим родителям просить материальную (кстати – сосняк не от слова «сосны», а от слова «сосать», то есть «высасывать»). А девушки хорошие?

- Отличные. У меня есть деньги. Что купить в магазине, на самом деле?

- А у меня сейчас пусто (нет денег). Возьми вина и сигарет таких же, как у тебя.

- Хорошо (договорились). У меня с собой видеокассета с оригинальной порнографией, замечательная. Ты готовь стаканы побыстрее. Сейчас зайду, - закончил Петрович перевод и с интересом уставился на меня.

Да, никогда и никакому иностранцу, знающему русский язык, не понять ни русских, ни Россию.

- Ты сам-то откуда все это знаешь? – подозрительно спросил я, - Или твои морские путешествия перед пенсией, для пользы в сухопутной жизни, закончились на «зоне»?

- Дурак, - с чувством констатировал Петрович, - У меня же дочь, поздний ребенок. Она и просветила, когда еще в школе училась. Сейчас учится в медицинском на последнем рубеже татаро-монгольского ига.

- Где, где? – не понял я.

- Да в Казани, на I курсе медицинского, - пояснил он, - Вот, кстати, и она, - мотнув головой в сторону своего подъезда, из которого вышли две вполне сформировавшиеся девицы, - Завтра уезжает обратно. Приезжала на каникулы.

Подойдя ближе к нам и поздоровавшись со мной, поздний ребенок произнес: «Папуля, мама просила передать, что если ты придешь сегодня снова с незнакомым ей запахом, - при этом она выразительно щелкнула указательным пальцем по своей красивой шейке, - то она затащит тебя в лифт и обрубит в нем все троса. Между прочим, - продолжала она, - мама намекнула: «Сорок пять, сорок пять – баба ягодка опять…»

- А к восьмидесяти двум – все похожи на изюм, - филосовски заметил Петрович Отвернувшись от нас, она весело стала щебетать с подругой, ожидая автобус.

Два высоких и тощих парня, явно из соседнего ПТУ, вальяжно подшаркнули к ним. Один из них начал в полголоса, с претензией на московский диалект, разговор с девушками, небрежно размахивая руками и слащаво улыбаясь. Я и Петрович с интересом наблюдали за этой сценой. Показавшийся автобус прекратил словоизлияния прыщавого парня словами дочери Петровича: «Закрой посуду, овощ. Не по сезону шелестишь».

Девушки сели в автобус. Парни, рискуя получить сквозняк, стояли с открытыми ртами, восхищенным взглядом провожая удаляющийся автобус.

- Твоя школа, - с уверенностью произнес я.

- Если бы…, - с сомнением буркнул Петрович, - Вся в мать. Яйцо от курицы далеко не падает, - заметил он, - Знаешь, я от подводного плавания, видимо, приобрел один комплекс неполноценности, - начал Петрович, очевидно перебирая в голове свои мысли.

- Ну-ка давай колись, мыслитель, - поддержал его я, - Может быть и у меня появилась какая-нибудь сухопутная неполноценность.

- Когда я трезвый, - продолжил Петрович, - я как в мультфильме Людоед. Стоит только выпить и я превращаюсь в мышь. Вот она этим и пользуется, - заключил он.

- Кто пользуется? – не понял я, - Мышь?

- Какая к черту мышь!? – возмутился мой собеседник, - Жена моя. Выпьешь малость, ну и домой тихонько придешь, - (я нисколько не сомневался в его слове «малость», потому что поверхность морей и океанов неизмеримо больше всей суши и для нас, сухопутных, эта «малость», как ванна для суслика).

- Жена сначала начинает шипеть, как сало на сковородке, - продолжал он, - затем заводится как самолетная турбина. А когда в кайф войдет, начинает орать и матюгаться, как сто полковников срочной службы.

- Глядя на тебя, это нонсенс, - сказал я, чтоб поддержать его.

- Нонсенс, рявкнул Петрович, это когда на дороге честный гаишник. Нонсенс не у нее. У меня. Первое время, спокойно продолжал он, - когда только въехали в этот дом, сосед мой сверху, начальник тюрьмы, два раза прибегал. Думал, что свою бабу жизни лишаю. Когда с ним ближе познакомились, то он раз семь бегал спасать уже меня. Сейчас все нормально. Устроил жену на работу. Теперь лается только по выходным, - закончил Петрович, провожая глазами «крутую» иномарку бежевого цвета, свернувшую с дороги к его подъезду.

Я знал, что он врет. Такая же жена у него, как и у всех, только немного получше. Но врал он вдохновенно.

- Эй, куда прешь, подводная крыса! - неожиданно заорал на весь двор Петрович, - Вали сюда, фарватер здесь!

Вышедший их машины мужчина обернулся на рев Петровича, помахал рукой и двинулся в нашу сторону.

- Это мой самый умный друг. Вместе в Питере училище заканчивали. Вместе начинали служить на Севере, правда на разных лодках. В один год женились, - объяснял мне Петрович, когда его друг подходил к нам, - Когда трое придурков на пеньке в Беловежской пуще просрали державу, Витюня капитаном III ранга слинял с флота, поэтому я его называю умным. Уволился и полез в бизнес. Поэтому я его называю дураком. Вначале у него все было удачно, потом на него «наехали». В это же время жена у него погибла в автокатастрофе, по официальной версии. Вспоминать об этом он не любит. Вдобавок добился «командировки» от своих партнеров в «солнечный» Магадан. Через пару лет за хорошее поведение выпустили. Где у него был бизнес, могила жены и «друзья-партнеры», туда не вернулся. Приехал сюда, в провинцию. Занимается тем же. За городом видел дворцы растут, как грибы после дождя? У него там тоже делянка есть. Говорят, построил три этажа вверх и восемь вниз, как у фюрера в Берлине. Брешут, наверное.

Друг Петровича выглядел гораздо моложе его самого. Средний рост, наметившийся живот или, как говорил Петрович, штабная грудь, еще гармонировал со всем остальным. Серый импортный костюмчик сидел на нем элегантно.

- Здорово, мужики, - радостно приветствовал он нас крепким, коротким рукопожатием, - Звоню тебе, Петрович, а жена говорит, что ты находишься вне квартиры. Спрашиваю, где он? Она отвечает: «Нарушает экологию своим присутствием на улице с возможностью купить три литра молока и столько же водки». Хорошо, что голос подал, а то искать пришлось бы.

- Я твой кофейный сервиз, - Петрович указал на «Chevrolet», стоявший у подъезда, - сразу заметил.

Петрович познакомил меня со своим другом: «Это, Саня, мой неугомонный морской волк Витюня, закадычный враг таких пенсионеров, как мы с тобой. Он уверен, что бывшие военные должны быть пенсионерами только на бумаге, а в жизни – такими, как он, сидящими только на своей шее. А это, Витюня, - указал на меня моряк, - мой друг Саня, такой же, как ты, капитан III ранга, только наоборот».

- Как это, наоборот? – удивился Виктор.

- А так. Сухопутный майор он. Мы с тобой и он одинаково пугали американцев ракетами. Только мы пугали еще и рыбу в океане, а он мухоморы в лесу. Вся разница. Ты лучше скажи, каким это муссоном тебя занесло в мой огород с твоей капустной грядки? – хитро спросил Петрович.

- С капустной грядки, неуч, ничего не заносится. В ней только находят, - объяснил Виктор.

- Ну да!! – ахнул Петрович, - Ты что, родил наследника!?

- Ага. И он перед тобой, ответил его друг.

Петрович почесал переносицу и вопросительно уставился на Виктора, ничего не понимая.

- Во-первых, - ласково пояснил Виктор, - у меня сегодня день рождения. Во-вторых, новоселье. Будет местный бомонд, начиная от слесаря дяди Васи до Аллы Пугачевой. В третьих, покажу, наконец, свою пассию, о которой говорил в прошлый раз. Пора, брат, вкусить предпоследнюю радость в этой жизни.

- А какая последняя? – хмыкнул Петрович

- Последняя – жизнь в раю, за которую еще необходимо сдать Вершителю экзамен, подняв вверх указательный палец, ответил Виктор.

- Представляю, - завистливо произнес Петрович, - Сидишь на сковородке, зад греешь, кругом кочегары орут, что б побольше дров натаскали, темнота кругом, а ты балдеешь. Красота. То-то, я думаю, отчего у меня утром нос чесался? К экзамену, видать.

- Ты, я вижу, тогда же утром свой нос и почесал. Совсем красный, - отметил Виктор, - Но это не важно. А сейчас, господа офицера’, - торжественно и бодро произнес Витя, - имею честь пригласить вас в мою скромную обитель по поводу, высказанного вам ранее. Прошу без обязательных церемоний пройти со мной и сесть в карету.

- Петрович, у него же тройной праздник! – воскликнул я.

- Ну и что?

- А то, что три подарка сообразить надо, - пояснил я.

- Друзья, - обратился Виктор к нам, раскинув руки, - я требую от вас не три подарка, а два. Именно вы ими и будете. Все! – отрубил Виктор, - отрубил Виктор, – Все по местам.

- Погоди, а как же моя…, - начал Петрович.

- Все в порядке, каперанг, - доложил Виктор, - Твое начальство не приняло приглашение из-за завтрашнего отбытия и ее и твоей дочери в Казань. К тому же было добавлено, что сидеть она в пустом доме, хоть и сданного под ключ, но без мебели и всего, радующее женское воображение, физически не сможет, не смотря на бомонд от дяди Васи до Пугачевой. Поехали.

- Ну, раз так, то баба с возу…, - заключил Петрович и мы сели в «Chevrolet». Машина, тихо урча, пошелестела по дороге. Мягкое сиденье облегало тело, создавая уют, наполненный приятной музыкой из приемника и французскими духами. Петрович сидел на переднем сиденье и изучал приборную панель автомобиля, похожую на самолетную.

- Слушай, - обратился он к водителю, - у тебя здесь, как в «Боинге», только стюардессы не хватает.

- Стюардесса в доме. Готовится к приему гостей, - отозвался Виктор.

- Может у тебя в машине и бар есть, как в кино показывают? – поинтересовался Петрович, шаря под панелью.

- Назад надо было садиться, гурман, - засмеялся Виктор, - Сейчас, по пути, заскочим в типографию за визитками, и домой, - предупредил нас Виктор, сворачивая к воротам печатного заведения, - Я быстро, - сказал он и, хлопнув дверцей, направился к зданию.

- Визитки, видишь ли ты, запасает, ханыга… Сань, а ну глянь у себя, обернулся ко мне Петрович, - Что-то про бар этот буржуй рассказывал.

Я осмотрелся и увидел между стенок передних сидений какую-то ручку. Потянул ее на себя и предо мной действительно открылся автобар, с неоновой подсветкой внутри. В глубине его стояли два тонких фужера, за ними выглядывала бутылка шампанского. Слева, в углублении, лежала коробочка конфет, разрезанные дольки лимона и несколько маслин, запечатанные в прозрачный полиэтилен. Справа стояла бутылка коньяка, четыре прозрачных стаканчика, как матрешка, сидящих внутри себя. Рядом стояли два запечатанных стопятидесяти граммовых стаканчика с надписью «Vodka» и тарелочка, запечатанная пластмассой. В ней находились кусочки консервированного хлеба, отдельно в ячейках икра, буженина, сыр. Поверх всего лежал букет роз.

- Что притих? Или нашел? – оторвал меня от созерцания Петрович.

- Иди, сам смотри. Здесь сильное средство от бессонницы.

Петрович перебрался ко мне на заднее сиденье и с интересом рассматривал весь этот натюрморт глазами «лагеря социализма» на весь этот «мир капитализма», который, по мнению предыдущих «кормчих», веками загнивал. Я раньше не понимал, почему, если социализм, то обязательно «лагерь», а если капитализм, то обязательно «мир». Теперь понял: мы тогда, во времена «три шестьдесят две» и мохнатых бровей, смотрели действительно из лагеря (без кавычек) на весь мир (тоже без кавычек).

- … твою мать! – выразился «лагерь социализма» голосом Петровича по адресу «мира капитализма» и взял из бара два стакана с водкой, достал «хлеб-икру-буженину».

Выпили и стали молча жевать, уставившись каждый в свое окно на улицу.

За окном лежал грязный, ноздреватый снег. Люди молча шли по тротуарам с сумками, набитыми молоком и хлебом. Мелкие торговцы осторожно двигались от рынка по скользкой дороге, таща на детских санках не распроданный скарб. За покосившимся забором на ржавых, в каких-то лохмотьях трубах, лениво сидела ворона и косила то одним, то другим глазом на струйки пара и воды с шипением вырывавшихся из многочисленных дыр. Перед входом в магазин, стоявший неподалеку, какая-то старушка держала блеклый целлофановый пакетик и всем, входящим в магазин и выходящим, кланялась и крестилась. Просила милостыню.

- Понять не могу, - произнес я, - Почему так плохо в такой громадной стране, где всех больше в мире нефти, газа, угля, леса и морей, где самые большие в мире домны, ГЭС, АЭС, самые большие самолеты и …

- Микросхемы, - отозвался Петрович.

- Причем тут микросхемы?

- Шестнадцать ножек.

- Ну?

- И две ручки.

- Какие ручки!?

- Как какие? Такие, мать их…, что б удобнее эти микросхемы туда-сюда перетаскивать, - огрызнулся Петрович, - Пошли за Витьком. Чувствую и здесь он какой-то бизнес начал устанавливать, Ихтиандр хренов.

Мы вышли из машины и направились в типографию на поиски пропавшего бизнесмена.

А. ШОЛКИН.

Маленькие тайны Большой истории

1. Незнакомец

ЛЕТОМ 1971 года я гостил у бабушки. Сидели с ней за столом, в маленькой избушке в большом саду. Она тихим голосом рассказывала о своей совсем не легкой жизни.

Рассказ прервал неожиданный стук в дверь. Вошел мужчина. Поздоровался и спросил:

- Что, не узнали меня?

Был он высокого роста, среднего телосложения, стоял, тяжело опираясь на палку.

- Вы присаживайтесь, - ответила бабушка.

- Я Николай, друг твоего мужа, - сказал он, садясь на стул, - Помнишь, начало 30-х? Подмосковье, полк, в котором комиссаром был Николай Алексеевич Розов? А у того комиссара был командир Гуляев Михаил Васильевич. Мы были друзьями, семьями дружили. Алевтину-то мою помнишь? У нас две дочки. У вас дочь Тамара и сын Володя.

Бабушка вспомнила. Это было видно по тем слезам, которые стекали по ее морщинистому лицу и медленно капали на фартук.

- Сколько же лет прошло, Колюня. Батюшки мои, - промолвила бабушка, вытирая фартуком слезы, - Ну-ка, давай садись за стол пить чай. Ты будешь рассказывать, а я слушать, - захлопотала бабушка у самовара, - Сашка, иди-ка, погуляй, - сказала она мне.

Мне очень хотелось узнать, что это за человек, к тому же друг моего деда. Я выскочил за дверь, обежал дом, залез в открытое окно и стал слушать.

- Как ты помнишь, меня арестовали в 35-м по доносу одной «гниды», - начал рассказывать Николай, - Через полгода отказалась от меня жена. От горя чуть с собой не покончил. Через год мытарств отправили меня в лагерь в 300 километрах от города Свердловска. В декабре 37-го прибыла новая партия «врагов народа» и среди них оказался твой Михаил. Радости от нашей с ним встречи не было предела. На первых порах он бил себя в грудь, доказывая: «Я же коммунист! Мне в 24-м сам Фрунзе рекомендацию в партию давал…». Успокаивал его, как мог. Убеждал, что это система, а не «ошибка партии», что не стоит писать никаких писем ни Калинину, ни Сталину, себе дороже будет. Он немного приутих, но остался при своем мнении. О том, как тяжело физически и морально было в лагере, говорить не буду. Самому до сих пор тяжело вспоминать.

Не поверишь, в лагере у нас был свой подпольный комитет ВКП(б). Очень крепкая организация из проверенных людей. «10 лет без права переписки» - это не что иное, как возможность уничтожения человека без всяких проволóчек. Расстреляли – все. Списки на уничтожение составляла лагерная администрация. Расстреливали почему-то зимой, по 10-12 человек в неделю. В ноябре 1939 года наш комитет узнал, что готовится акция уничтожения очередной партии заключенных, куда были включены и мы с Михаилом. Я предупредил его, что по решению нашего комитета он внесен в группу побега из 12 человек. Михаил бежать отказался. Мозги его так были забиты этой идеологией, оторванной от реальной жизни, что никакие уговоры на него не действовали. Он говорил: «Зимой вы все равно погибнете». Надо сказать, что зимой нас, политзаключенных, практически не охраняли. Да и куда убежишь, если до Свердловска 300 километров. Я не имел права раскрывать всю организацию побега, потому что, в случае провала, пострадало бы очень много людей. Мы передавали на волю весть о том, что необходим «транспорт». В побег всегда готовили на одного человека больше. Лишний человек выбирался из уголовников. Как могли, откармливали его для того, чтобы в пути убить и накормить его мясом беглецов…

За сутки до побега я еще раз подошел к Михаилу с просьбой не упрямиться, а подчиниться решению нашего комитета, но все было напрасно. Вместо Михаила в группу определили другого.

В назначенный срок прибыли собачьи упряжки. Ночью я и мои товарищи покинули лагерь никем не замеченные. Почти двое суток добирались до жилья. Многие были обморожены. У меня самого нет одного большого пальца и мизинца на ногах. Сутки обогревались, отъедались, а потом уже по два – три человека перебирались в Свердловск, где нам выдали паспорта под другими фамилиями. Мне случайно попался паспорт с моим же именем, то есть Николаем. Фамилия и отчество, конечно же, другие.

Я уехал в Краснодарский край. Устроился работать механизатором в одном из колхозов. Осенью 40-го ездил в командировку в Подмосковье по обмену опытом. Не вытерпел, сел в поезд и, как самый последний воришка, тайком поехал в Москву посмотреть на жену и дочек. Только на вторые сутки увидел, как из дома вышла моя бывшая жена в сопровождении дочерей. Им тогда было 10 и 12 лет. Еще где-то с полчаса стоял и смотрел туда, куда они ушли. Стоял и беззвучно плакал…

Войну прошел в автомобильном батальоне (хотя мог бы из-за инвалидности и в тылу работать). Был дважды ранен. Есть ордена и медали. После войны женился на медсестре. У меня сейчас сын. Где моя бывшая жена и дочери – я не знаю. С 40-го года их не видел, да и не пытался искать. Какой смысл, если они от меня отказались? А я, Антонина, не виноват в том, что Михаил отказался тогда бежать из лагеря. Он только сказал: «Если выживешь, найди Тоню. Скажи, что я ее и ребятишек наших очень и очень люблю». Прости меня, что так долго нес тебе привет от Михаила, - закончил свой рассказ Николай.

- Ты сам откуда, Николай, сейчас-то появился? – со вздохом спросила бабушка.

-Путешествую на плавучем доме отдыха. Остановились в Козьмодемьянске, и я решил найти тебя, - ответил он, - Мне повезло, Антонина. Нашел я тебя. Теперь хоть душа у меня будет спокойна.

- Коля, так теплоход-то, наверное, ушел уже? – спросила бабушка.

- Телеграмма от жены из Москвы пришла. Через 5 дней состоится встреча ветеранов нашей дивизии. Все равно где-нибудь сошел бы с теплохода. Вот так. Теперь ты, Антонина, поведай о своей жизни, а я чай пить буду, - сказал Николай.

На стене мирно «тикали» ходики. Бабушка тихим голосом стала рассказывать, а я через окно выбрался из дома и пошел к своим друзьям.

2. Цвет ночи

Бабушкину историю я давно уже знаю. Я просто удивляюсь, как у нее хватило сил биться до конца (слово какое-то дурацкое – «до конца»), когда ее мужа в 37-м «забрали» (он немного до этого проработал учителем в селе Владимирское (Козьмодемьянский уезд). Это ж надо - командир полка стал учителем (это в порядке вещей в то время). За два часа до его ареста (интуиция, наверное) он спрятал свою библиотеку на чердаке школы, где преподавал. Когда я вместе с бабушкой приехали в 1971 году в это село, нам сказали: «Если хотите, то сами и ищите».

На чердаке старой школы мы нашли целые кипы книг и документов. Четверть из них сдали в музей, оказались ценными. Но дело не в этом.

Не зная, где находится ее муж, жена его съездила в г. Йошкар-Ола. «Да, пока здесь, - ответили ей, - но встречи не получите. Не положено».

Бабушка моя молила выпустить ее мужа хоть на пару дней, чтобы похоронить их сына, умершего от скарлатины (сыну было 5 лет). Через знакомых в НКВД отпустили моего деда на двое суток.

После этого моя бабушка своего мужа больше не видела.

Историю не перепишешь. Более 120 тыс. «врагов народа» из Марийской Автономной области погибли, из них около трети – так и лежат вдоль железнодорожной трассы на выезде из Йошкар-Ола. Погибли, в основном, марийцы, которых обвинили в том, что они пытались прорыть тоннель из Марийской автономной области в Финляндию. Даже, будучи абсолютно невменяемым, невозможно придумать такую чудовищную чушь!

То время. Те законы. Сами люди становились, как бараны, идущие на убой.

И вот, моя бабка, простая женщина «плюнула», в конце концов, и сказала: «Пойду искать правду». Дочь свою отдала сестре и пошла вдоль Волги на Москву. А пошла этим путем потому, что ее, как жену «врага народа», не сажали на любой вид транспорта.

Две недели шла она вдоль Волги в лаптях, имея в котомке туфли для столицы.

В Москве ее родственники закрывали перед ней двери. Ночевала на вокзалах. На десятые сутки добилась приема в Кремле. Принимали таких бедолаг, как она, М. Калинин и Л. Берия. Ее принял Лаврентий Павлович. Угостил чаем. Вызвал помощника. Помощник из картотеки вынул «Дело» ее мужа. Две рукописных страницы без подписи и один листик, напечатанный на пишущей машинке о решении так называемой «Тройки»: 10 лет без права переписки. «Ничем помочь, к сожалению, не можем». Сжалился Л. Берия над женщиной и приказал выписать билет на поезд, деньги на проезд до места проживания и записку с настоятельной просьбой устроить жену «врага народа» на работу.

Прочитав записку, местные городские «твари» испугались и с испугу назначили Антонину Михайловну на должность заведующей продовольственным складом сплавной конторы. Долго эти чиновники чесали затылки: как же ее уволить с «прибыльного» места? Начальник НКВД по Горномарийскому району вместе с местным председателем колхоза и директором сплавной конторы приезжали на склад и брали то, что было необходимо их семьям: зерно пшеницы, окорока, муку, масло растительное и сливочное. На слезы зав. склада Антонины: «Как же я буду все это списывать, пьяно смеялись: скажи спасибо, что еще работаешь здесь, вражина».

Началась Великая Отечественная. Стало трудно с продовольствием, но не тем, кто «рулил» в то время. Когда Антонина отказалась от очередного «наезда» власть имущих выдать со склада по два поросенка, они сказали: «Ну, сука, ты об этом пожалеешь». И отправили ее на фронт.

Попала она на торпедный катер Волжской флотилии. Направили на Сталинградский фронт. Два торпедных катера барражировали акваторию под Сталинградом, давая возможность нашим войскам подвести все необходимое для наших защитников.

После бомбардировки немецкой авиации, один торпедный катер был потоплен, а другой был взят в плен немцами на острове, где они укрепились, со всей нашей командой. Капитан торпедного катера был убит (так и лежал на палубе). Всех остальных проволокой ноги-руки повязали и бросили в сарай. Антонина была одна женщина на катере. Ее немцы взяли для обслуживания в одну из избушек, где располагались немецкие офицеры. На катере находилось определенное количество спирта, о котором немцы не знали (этот спирт должен был предназначен для промывки ран экипажу). Там же находилось снотворное для экипажа (анестезии же не было).

Немцы доложили своему командованию, что захватили торпедный катер с русским экипажем в полном составе и назавтра используют советский катер по «назначению». Антонина, когда к ней стали приставать немцы, сказала, что на катере много спирта и она может его принести, чтобы отпраздновать их победу. Немецкий капитан выделил для сопровождения солдата.

Принесли 3-х литровую банку спирта. Антонина наливала его всем, кто желал. Немцы на «халяву» стали его пить, и вскоре были в невменяемом состоянии.

Часовые у немцев тоже не против. Антонина и им налила. В сарай, где находились наши пленные, открыла засов (или замок), выпустила наших воинов, и все побежали к катеру. Командир катера лежал мертвый, на палубе. Завели двигатель и тихонечко отчалили. Утром немцы «очухались». Вызвали свою авиацию. Догнали торпедный катер и с самолетов его расстреляли. До берега дотянули. Много наших погибло. Старшина схватил за «шкирку» мою бабушку и оттащил в кусты (когда немцы очухались, они такой огонь открыли, хоть всех святых вспоминай), завалил валежником. Ранена в ногу была. «Пойду, наших найду» - сказал он.

Как ушел, так я его больше и не видела. Может, убили его. А все документы остались у него, у старшины.

«Очухалась. Немцы рядом прошли. Перевязала ногу и пошла. Наша канонада была слышна недалеко. Потом сознание (от потери крови) потеряла. Наши и «вытащили».

В госпитале, где лечилась после ранения, я была, как бы дурой, потому что таких, как я, не берут на фронт. Вышло так, что взяли.

Самое главное то, что я осталась жива. Нога, правда, в плохую погоду побаливает. А так – вроде ничего. Я ведь не молодая уже, с 1907 года. Вот и выходит, что я побывала на фронте. Правда, немного, всего три месяца. Тех сволочей, что отправили меня на фронт, уже не было. Их тоже забрали, но не фронт, а в лагеря».

Не любит бабушка рассказывать об этом периоде своей жизни. До сих пор, видимо, тяжело ей вспоминать об этом. Но с другом своего мужа она все-таки поделилась своим, наболевшим.

3. По следам бандитского клада

НА СЛЕДУЮЩИЙ день друг моего деда пришел попрощаться с моей бабушкой. Я еще лежал в кровати с закрытыми глазами, но не спал.

- Антонина, наверное, больше не увидимся. Не молодой, здоровье не то. Принес я тебе, Тоня, вот эту бумажицу. В прошлый раз хотел тебе отдать, да в гостинице, в сумке, оставил. Склероз. Сейчас расскажу, что это за бумага и как она попала ко мне, а потом уж думай, что с ней делать, - сказал Николай, усаживаясь на стул.

- В 1928 году за грабежи и убийства арестовали одного парня, - начал свой рассказ ранний гость, - Этот парень из ваших мест. Дед его, отец, а затем он сам были обыкновенными бандюгами и убийцами. Шайку организовал еще дед этого парня. Они грабили на Екатерининском тракте почтовые и дорожные кареты. Отбирали деньги, драгоценности. Если люди сопротивлялись, то их безжалостно убивали. Награбленное они сносили в сторожку, построенную ими в тайге в районе какого-то «Красного моста». Сторожка была размером где-то 4x6 метров c одним окошечком. Под ним находились два полых бревна длиной от 2-х до 3х метров, в которые они и складывали ими награбленное. Сторожка была выстроена из дубовых бревен диаметра порядка 40 см. Жили разбойнички не бедно. Почти у всех были семьи и добротные дома в Козьмодемьянске, Царевококшайске (ныне – Йошкар-Ола), других близлежащих от мест разбоя деревнях и поселках. Передавалось это дело от деда сыну, от сына его сыну и т. д.

И вот, в 1928 году, на эту банду была устроена засада. Готовились власти к этой операции полгода. В конце концов из 8 человек 6 были убиты, один скончался от ран, один – арестован. Им оказался отпрыск «славных» грабителей двух поколений.

В 1938 году в лагере этот уголовник встретил твоего мужа (земляки же). К этому времени со здоровьем у последнего бандита было очень плохо. Как рассказывал твой Михаил, ему оставалось жить от силы месяц – туберкулез. Умирающий передал твоему Михаилу вот этот лист бумаги: «Ты из наших мест. Скоро меня не будет. Из моих подельников только я еще в живых пока. Возьми эту схему. Выйдешь из лагеря, забери все драгоценности. Можешь сдать их государству, продать. Дело твое. Одно прошу – поставь в церкви свечку за упокой моей души». Этот малый действительно через пару недель отдал Богу душу. И когда я перед побегом последний раз видел Михаила, он передал мне этот лист бумаги отдать его тебе, Антонина, что я и делаю. Ну, а теперь прощай. Живи подольше, береги здоровье – с этими словами Николай, кряхтя, встал со стула, поцеловал бабушку и тяжело, опираясь на свою палку, вышел из дома. Выйдя на крыльцо, бабушка перекрестила Николая.

Мое бешеное воображение рисовало горы золота и бриллиантов.

Бабушка вернулась в дом. Я вскочил с постели и подбежал к столу, где желтел листок бумаги.

- Бабуля, можно же найти? – шепотом спросил я.

- Эх, внучек, сколько времени прошло-то. Все уже заросло, - вздохнула бабушка.

Мы с ней несколько раз были в тех местах, но ничего, даже похожего, не нашли.

Эта история как-то забылась. Затем я поступил в Казанское военное училище. После выпуска поехал к своим родным, в Козьмодемьянск.

Однажды с братом и матерью навестили за Волгой своих родственников, проживающих в деревне на берегу озера. Один из наших родственников, такой же молодой, как я, парень работал лесником. Сидя с ним у костра, мы окунулись в воспоминания, в историю нашего края. И я вспомнил о том пожелтевшем листе бумаги со схемой бандитского логова. Мой родственник, лесничий Юра, заинтересовался этой историей и попросил переписать ему эту бумажку. Я согласился. После этого он, как «лесной» человек разумно заметил: «Просеки раньше делали по верстовой разметке, а сейчас все карты – «километровки». С 1928 года по 1978 год прошло ровно 50 лет. Просеки в настоящее время уже другие и в другом месте, но отчаиваться не надо. Я оптимист, хотя знаю, что это большой кусок работы».

В 1979 году я, молодой лейтенант, приехал в отпуск к родителям в ноябре месяце (начальство обычно уезжает в отпуск летом). Мой родственник, лесничий Юра, приехал в Козьмодемьянск ко мне. Поведал, что целый год потратил на определение того «бандитского схрона», пилил деревья, чтобы узнать их возраст, направление старых просек, и, в конце концов, нашел то место, где бандиты хранили награбленное. От избушки, конечно, ничего не осталось (лет-то сколько прошло!). Выпал первый снег. Он подумал, что через день приедет с инструментами и раскопает свою находку. А дома его ждала телефонограмма: «Прибыть на семинар лесников республики. Срок командировки – две недели». Он подумал, что по весне займется поиском клада. Но Чебоксарская ГЭС не стала дожидаться кладоискателя и, весной 1980 года, подняла воду аж на 5 метров. Вода залила то место, где был предполагаемый клад. Глубина над бывшей избушкой оказалась в 4,5 метров. Нанимать водолазов можно было (одно погружение по нынешним деньгам – 1200 рублей), но рисковать мой родственник не стал: а вдруг там «пустышка». Так эта история и завершилась.

4. Поход в подземелье

НЕУДАЧА с сокровищами марийских бандитов оказалась не настолько неприятной, чтобы огорчаться.

Прибыл из отпуска в свою воинскую часть в Армению, в город Степанаван (в 1988 году разрушен от землетрясения). Я рассказал своим друзьям-офицерам о том, какая неудача случилась со мной по поводу марийского бандитского клада. Те, почесав затылки, сказали, что есть возможность проверить легенду старой (11 век нашей эры) армянской крепости. Дело в том, что город Степанаван стоит на «берегу» глубочайшего каньона (глубина его 100 метров, ширина 200 метров), по дну которого протекает бурная речка.

Так, я и трое моих друзей, решили совершить поход в историю предков, а именно – посетить обширное подземелье под старой крепостью. В одно воскресное утро погрузили в машину два миноискателя, две кирки, саперные лопатки, две бобины веревок (по 150 м) и четыре изолирующих противогаза (они позволяют дышать человеку в среде без кислорода 45 минут) и отправились на поиски сокровищ.

Подъехав к крепости условились, что один останется около машины (местные ребятишки вмиг могут разобрать наш транспорт), а трое спустятся на дно каньона. Настроив миноискатели, привязали концы веревок к себе (другие концы – у Николая, который держал их в руках, сидя перед входом), надели противогазы и отправились в неизведанное.

Первые 30 метров шли по хорошо «прошаренной» территории, а затем начались нетронутые места. Первым зазвенело в наушниках у Игоря. Он сделал пометку на полу и двинулся дальше. Вдруг и у меня под ногами очень сильно «зазвенело». Нарисовал мелом большую «звездочку». Дальше, по ходу движения, мы находили полуистлевшие кости, черепá, какой-то металлический шлем, от прикосновения к которому он рассыпался в прах. Через 20 минут Игорь показал мне на часы (кислорода оставалось только на обратный путь) и мы направились на выход из подземелья.

Игорь пошел наверх к машине заменить Сергея. Я заменил Николая. Ребята надели противогазы, взяли кирки, лопатки и двинулись по следам наших «меток».

Через 40 минут Сергей и Николай вернулись с мешком в руках. Мы поднялись к машине, развернули плащ-накидку и Николай высыпал из мешка нашу «добычу».

- Вот, Саня, твоя «звездочка», что пометил на полу, - с этими словами он поднял здоровенную бронзовую сковородку. – Подаришь жене. Яичницу жарить - самый раз, - довольно хмыкнул он.

- А вот, Игореша, один из твоих крестиков, - сказал Сергей и поднял наконечник от копья.

- И это все!? – хором завопили мы с Игорем.

Довольно «хрюкая», Коля вынул из кармана серебряную женскую клипсу размером в два спичечных коробка с «висюльками» длиной около 10 сантиметров, выполненных из тончайшей серебряной проволоки, свитой в замысловатые узоры.

- Внимание! – вдруг заорал Сергей. – Нервные могут принять валидол.

- Давай, давай. Меня даже поленом невозможно убить, - сказал Игорь, доставая сигарету.

Сергей разжал кулак и на ладони появились пять желто-красных кружков неправильной формы. Мы взяли по одной монете и молча стали рассматривать. То, что эти монеты золотые, сомнений не было. На одной стороне находился профиль какого-то воина со шлемом на голове. На другой – вырисовывался какой-то венок с мечом.

- А с пятой что делать будем? – скребя подбородок, подал голос Николай, - Не резать же ее на четыре части!

- Мужики, а давайте мы продадим ее нашему знакомому, ювелиру Ашоту, – вымолвил Игорь, - это же историческая ценность! Стоит, наверное, кучу денег.

- Ну тогда, орлята – по коням, - предложил я, указывая на наш «Москвич».

Так и сделали. Вчетвером ввалились в ювелирную мастерскую, где за массивным столом сидел лысоватый мужчина и рассматривал через глазной окуляр какую-то железяку.

- Привет труженикам металлолома, - начал я. – Мы ехали мимо и подумали, а не заглянуть ли к старому скряге, у которого наверняка в подвале есть хорошее, как он сам, старое, доброе вино. А заодно чему-нибудь полезному нас научите, чем стрелять из автоматов.

- Саша, - с сожалением посмотрел на меня старый ювелир, - если бы ты заглянул ко мне один, я бы понял, что ты пришел к моей внучке Лиле. Если бы зашли вдвоем, я бы подумал, что ты привел мне нового клиента. Если втроем – пришли сватать Лилю. Вы же пришли вчетвером, а это значит: либо ты пришел грабить старого Ашота, либо возникли какие-то затруднения и тебе действительно нужно решить со мной какой-то вопрос. Я слушаю, только говори прямо, а то у меня от твоих слов потихоньку последние волосы выпадают.

- Ладно, дядя Ашот. Пришли мы к тебе разрешить спор с друзьями по поводу стоимости одной золотой монеты, - с этими словами я положил перед ним нашу находку.

Он взял монету и стал ее внимательно рассматривать. Я видел, как у того слегка дрожали руки. Другой бы подумал, что от старости, но я-то его хорошо знал. А еще - его удивительный взгляд и отвисшая челюсть.

- И сколько же просите за нее? – тихим голосом спросил Ашот.

- Тысячу, - не моргнув глазом, ответил я и почувствовал затылком, как у моих друзей тоже отвисли челюсти.

- Саша, - начал Ашот, - если бы я тебя мало знал, я бы подумал, что эта сумма приемлема для реформы 1961 года. Поэтому я тебе даю не 100 рублей, а 200.

Я изобразил искреннее возмущение и сказал:

- Да, Ашот, я думал в этом доме знают истинную цену историческим вещам, видевшим целые эпохи. 800! - рявкнул я.

- Ну, хорошо. За определение, что она историческая, я могу тебе предложить 250. И на этом разговор закончим, - повысив голос, сказал ювелир.

Тут я за своей спиной услышал шипение и начал ощущать толчки, которые становились все настойчивее.

- Раз так, дядя Ашот, то передавайте привет от меня твоей любимой внучке и – до свидания, - с этими словами я взял монету, положил в карман и повернулся к друзьям:

- Пойдемте, мои дорогие, нам некогда, - при этом корчил им рожи и подмигивал, мол, все идет по плану. Я знал, что это лишь первая часть пьесы. Будет и вторая, в чем я вскоре убедился. Обняв за плечи своих друзей, я подталкивал их к выходу из дома. Переступив порог дома, услышал за спиной голос старика:

- Сколько раз я давал себе слово, чтобы с честными людьми не торговаться… Саша, ты пойми меня правильно, но сейчас мои финансовые дела не позволяют швыряться деньгами… 500! – выдохнул он.

- Хорошо, - ответил я, - 700 и ни копейки ниже.

- Черт с тобой, кровопийца! – заорал вдруг дядя Ашот, - 600! Это мое последнее слово.

- Мне уйти? – тихо спросил я.

- Нет, тебя не женщина рожала, а зверь. Мое сердце не выдержит такой наглости. 650 или я больше тебя не знаю. И всем скажу, чтобы с тобой не здоровались, - застонал старый пройдоха.

Я, глубоко вздохнул, нехотя вынул монету, с сомнением посмотрел на нее и вымолвил с грустью:

- Черт с тобой. Владей, - и припечатал ладонью стол.

На улице друзья, увидев меня, вопросительно уставились.

- Ну что, грабители средневековья, пойдем перекусим что ли? – весело подмигнул я им, размахивая купюрами. Бодрые и жизнерадостные наши ноги понесли нас по направлению к хорошему ресторану. Две недели (пока наши жены были в отпуске в России) мы питались исключительно в кабаках, наверстывая то, что не успели на «гражданке». Да и лет-то тогда всем нам было около двадцати пяти. Молодо-зелено.

Через несколько лет я узнал, что такая монета стоит не менее 10 тысяч «зеленых», но это уже – детали.

А. ШОЛКИН.

Каша на потолке и банка «горилки»

Вообще-то украинцы мне нравятся те, которые от земли, от сохи…, а не те, которые сидят в Киеве и, бедняги, зарабатывают на своих стульях геморрой.

Я тоже сижу в своем кабинете, пишу дурацкие ответы на дурацкие вопросы моих начальников. Рутина – деваться некуда.

Стук в дверь: «Да-да, войдите». Входит мой знакомый сантехник Толя и говорит, что у него сосед с женой каждый день воруют у них дрова (жили в частном доме).

- А я-то чем тебе могу помочь? – с досадой говорю я ему.

- Как чем!? Ты же военный! - воскликнул он.

- Пушку тебе я не дам. Пулемет – тоже.

- Зачем пушку и пулемет!? Ты мне дай патронов. Я их сам расстреляю, - молвит Толик.

- Ну-ну, ты патроны расстреляешь вместе с соседями, а потом мне придется все это дело списывать? – возмутился я.

- Нет. Убивать я никого не хочу, - удрученно заметил Анатолий, - но ты обязан мне помочь, потому что я здесь работаю самым главным сантехником! – возопил он мне, - И вроде мы с тобой родственники, хоть и дальние, - уже спокойнее закончил он, а я, почему-то, вспомнил учение Дарвина.

Он прав. У него «золотые» руки. На такую зарплату, как у него, никто бы и не пошел. Зная его, как классного специалиста, я сообщил ему следующее:

- Толя, я тебя понимаю. Вот тебе десяток пулеметных патронов и плоскогубцы. Ты вынимаешь пули, плоскогубцами зажимаешь гильзы, что б порох не высыпался и потом, коловоротом, в своих дровах делаешь отверстия, в которые эти «обеспуленные» патроны и вставишь. Понял? Только пометь эти поленья, - предупредил я его, - а то твоя баба вашу печь и дом «разнесет».

- Все-все, я понял, - обрадовался мой знакомый, - С меня магарыч, если с моими дровами ничего не случится, то есть – не украдут.

Его я закрыл в своем кабинете, сказав, что буду через час.

Когда я пришел на свое рабочее место, Анатолий уже все, сделал.

- Ну, давай дуй. С Богом, - напутствовал я его.

Недели через две – стук в дверь моего кабинета: «Да-да, войдите».

- Благодарствую за помощь. Все вышло, как по нотам! - довольный «до опупения» заорал сантехник.

Вначале я не сообразил, в чем дело, но потом вспомнил, что одарил его патронами.

Пришедший достает из сумки 3-х литровую банку «горилки», колбасу, хлеб и прочую сопутствующему всему этому снедь и начинает свой рассказ.

- Как ты и сказал, я пометил дрова мелом (поставил на них крестики), чтобы моя не перепутала. Через два дня приходит сосед с этой самой банкой «горилки», встал на колени и сказал, что больше дрова у меня воровать не будет».

Оказывается, жена его соседа, по обыкновению, стащила несколько поленьев, засунула в печку и поставила варить для себя и мужа кашу. Через некоторое время поленья в печке взрываются. Каша – по стенам хаты. Печь – вдребезги, каша – на потолке, а сами – в саже.

- Никогда в жизни не позволю себе больше такого! – клялся пострадавший воришка, - Ты, сосед, не держи на меня злость. Я и моя жена наказаны тобой сполна», - заключил свое повествование мой знакомый сантехник и дальний мой родственник (по Дарвину).

- Ты не отказывайся от того, что я принес тебе. Это – от души, - закончил он.

Я не отказался.

А. Шолкин.

Русские – они и в Африке русские

По воле Судьбы и моих начальников я попал служить в Африку, на самый ее крайний север – в Ливию, в город Триполи, где три года работал преподавателем в ракетно-артиллерийском колледже. За три года командировки нас в отпуск отправляли только один раз («Товарищи! Нашей коммунистической партии и Советскому правительству нужна валюта. Поэтому решили мы за всю вашу командировку предоставить вам только один отпуск»). Никто не был против (попробуй «будь»!).

Отпуск закончился. «Шереметьево-2». Ждем посадки на рейс. Рядом бар. Пьем с женой в нем кофе. Рядом сидит шумливая группа наших строителей, направляемых на «народные» стройки Ливийской Джамахирии. В стране этой – сухой закон и поэтому работяги-строители в этом баре «оттягивались по полной программе».

«Боинг» ливийской авиакомпании взлетел и направился, через Вену, в пункт назначения.

Оказалось так, что несколько наших строителей оказались позади наших пассажирских мест. Они, видимо, основательно заправились в баре аэропорта спиртным. У одного из них была прихвачена с собой бутылка водки и я услышал такой диалог: «Миш, а Миш! «Сухой закон» впереди у нас, считай аж на пару лет», - заплетающимся языком промолвил первый.

- Ну и что, - промолвил второй.

- А то, что у меня в кармане осталась последняя бутылка. Ты как, будешь? – спросил первый.

- Давай, буду, - икнув, промолвил второй.

- А ты, Серега, будешь? – спросил первый у третьего своего товарища.

- Не-а. Хорош уже, - пробормотал он.

- Ну и хрен с тобой, - заключил инициатор.

Владелец «святой жидкости» открыл пробку и передал бутылку второму соседу. Тот, сделав несколько глотков, сказал, что ему тоже уже достаточно.

- Нет, так нет, - заключил владелец «пойла», глотнув из содержимого им сосуда. Затем из газеты сделал пробку, заткнул ею вожделенную посуду, засунул ее в карман пиджака и довольно громко, перекрывая шум турбин самолета, начал храпеть «праведным» сном. Сзади нас послышалось довольно занимательное храпящее трио.

В Вене самолет сделал посадку. Все вышли из самолета прогуляться по местному аэропорту и прикупить каких-нибудь сувениров и прочей ерунды. Наших строителей стюардесса разбудить не смогла и поэтому решили их оставить в покое.

Через два часа самолет взлетел. Через несколько часов стюардесса с радостью объявила, чтобы мы застегнули ремни и что в аэропорту Триполи температура воздуха около 40⁰С.

Зал прилета, весь стеклянный, был заполнен людьми. На стенах висели запрещающие знаки: наган перечеркнутый красной линией и рюмка. Пассажиров, которые должны пройти таможню, было очень много, около 600 человек с разных рейсов и направлений. Поэтому мы не очень спешили. Через стекла зала прилета был видим родной «ПАЗик», который прибыл за нашими строителями. Строители были с Великого похмелья, но крепко держались за свои чемоданы. Местный лейтенант-таможенник, увидев их, сразу понял, что эта группа строителей прибыла в первый раз за кордон, что она основательно проинструктирована КГБ и что в их чемоданах ничего запрещенного к ввозу нет. Он махнул рукой строителям, чтобы они проходили побыстрее. Один из наших попутчиков нагнулся за своим чемоданом. Лацканы его пиджака приоткрылись и таможенник увидел в кармане у бедолаги бутылку, заткнутую газетной пробкой и сказал: «Stop!». Переводчик, который встречал эту группу, перевел остановленному таможней: «У тебя что там в кармане бутылка что ли?».

- Ну, - вспомнил прибывший.

- Ну и дурак, - устало констатировал переводчик, - Этот лейтенант говорит: либо плати штраф в размере 1200 динаров (3600 $) или кидай свою бутылку в ту кучу конфискованного, - он указал рукой в угол зала, где грудой валялись не положенные к вывозу товары, - Или пей, как сказал этот лейтенант.

Все, находящиеся в зале прилета и сотрудники таможни с интересом стали наблюдать за происходящим.

Наш строитель осмотрелся кругом, вынул свою бутылку и, немного подумав, сказал по-русски: «Хрен, вам». Он вынул пробку, раскрутил бутылку вокруг своей оси, вставил ее в рот и водка, как в воронке, потекла ему внутрь без его единого глотка (я слышал, что так можно делать, но никогда этого не видел).

В зале наступила полнейшая тишина. Мужик выпил свою водку до дна и бросил пустую бутылку в кучу конфискованных таможней вещей.

Овации такой я никогда ни в каком театре, ни на каком концерте не слышал. Аплодисменты всех пассажиров и всей таможенной службы продолжались до тех пор, пока этого «страдальца» под руки вели из таможни к автобусу, ожидающему прибывших из России строителей.

Да! Русский и в Африке – русский.

А. Шолкин.

Не каждый тост на пользу

СИДИМ с Михалычем в его лодчонке на озере, рыбачим. Он мне:

- В любом деле, Саня, опыт и сноровка надобны, подняв указательный палец, молвил дед.

- У тебя что, и опыт есть и сноровка во всем? – беззлобно спросил я.

- Не, не во всем. Так, уже лет 20, нет у меня единственной сноровки. Да и не к чему такая сноровка и опыт русскому мужику, - загадочно произнес Михалыч.

- Ладно, не томи, рассказывай, - заинтересованно сказал я, - Может быть это мне пригодится.

- В 70-х работал я бригадиром строителей, - начал свой рассказ Михалыч, - строили фермы, курятники, свинарники. За хорошую работу мне, как бригадиру, присудили орден Трудового Красного Знамени. Поехал в Йошкар-Олу. Там таких, как я, на ордена эти с десяток набралось. На следующий день поехали в Москву на торжественное вручение.

В Москве нас разместили в гостинице. Награждать, сказали, будут через два дня. Кормили хорошо. По экскурсиям каждый день. Хорошо.

Как-то после обеда прихожу в свой номер, а там бумажка на столе, что, мол, завтра в 10.00 быть в Кремле в темном костюме при галстуке. Только подумал, где мне все это хозяйство взять, прибегает один из руководителей нашей делегации и говорит, чтобы я был сию же секунду внизу в вестибюле.

Привезли на какую-то базу. Там нас одели. Смех один со стороны было смотреть: все в одинаковых костюмах, шляпах и штиблетах. Ни дать, ни взять – инкубатор.

Наутро пришли к 10.00 в Кремль. На каждом углу стоят молодые бритые затылки почти в таких же костюмах, как у нас. С непривычки аж жарко стало. Полез в карман за платком, так двое сразу же подхватили меня за руки и спрашивают, куда это я полез и что у меня там, в кармане. Говорю, платок носовой в кармане, а бомбу, мол, дома оставил. Они даже не улыбнулись. Ну ладно, думаю, буду ходить по стойке «смирно».

Награждаемых было много, но наградили быстро. Затем всех провели коридором в другой зал. Ох и залище, я тебе скажу, другой стенки не видно. Столов с тыщу стоит, все накрытые. Провели куда-то в угол, усадили и сказали, что б никуда не ходили. Если в туалет захотим, то сзади нас будут стоять люди, они и отведут. Господи, мыслю я, даже туда и то с конвоем.

Впереди что-то начали громко орать, а нам ничего не было видно. Оказывается это был какой-то тост (так объяснил руководитель делегации) и надо было за это выпить. Снова начали орать и, по знаку руководителя, мы встали с бокалами какого-то вина и выпили. Я подумал, ничего винцо, такого в деревне нашей отродясь не было. Поставил бокал на стол. Сзади тут же подошел официант и налил снова.

Я пил за то, чтобы «повысить», «усилить», «улучшить», за «славу»… Еще успел подумать, что у нас земли и тракторов больше всех в мире, а жрать нечего.

Проснулся у себя в номере в 3 часа ночи. Голова разламывалась на куски, мозги почти не работали. Сунул голову под кран. Немного полегчало, но все равно ничего вспомнить не могу. Утром мне рассказали, что я где-то на 20-м тосте стал оседать под стол и меня два молодых парня вывели из зала.

Оказывается, на таких застольях тосты получаются через каждые десять секунд, а пить все равно надо, только по одному маленькому глоточку за тост. А я, дурак, решил за каждый тост по бокалу. Сзади официант смотрит, у меня бокал пустой, ну и тут же наливает снова. Если бы в бокале было вина хоть самую малость, то официант даже не подошел бы. Откуда ж мне это знать?

Так что, Саня, - подытожил Михалыч, - не приобрел я до сих пор ихней сноровки.

А. Шолкин.

Приговор – «Расстрелять!»

Высоко в горах Армении, лет пятнадцать назад, проходили учения. Ракетный дивизион в составе бригады отрабатывал нанесение ударов по позициям условного «противника». Все ждали команду на пуск, когда с одним из дивизионов пропала связь. Командир срочно направил связистов для восстановления проводной связи. В последние минуты связь восстановилась. «Закипела» работа. Вдруг связь снова пропала. Последний этап учений был на грани срыва. Снова были посланы по линиям связисты. С каждой секундой громадный труд от солдата до полковника начал сводился к нулю. Но в последний момент связь восстановилась. Учебно-боевую задачу дивизион выполнил, однако, вместо заслуженной «пятерки», дивизион получил «четверку».

Причиной срывов связи во время учений были обыкновенные коровы, стада которых бродили в горах под присмотром чабанов-азербайджанцев. Чабанам, тем более коровам было абсолютно наплевать на какие-то учения. Вместе с травой коровы пережевывали и встречающиеся на их пути провода связи.

После учений, поужинав, солдаты отдыхали. Был выставлен караул с дополнительной задачей: не допускать на место расположения части ни одно стадо животных. Офицеры и прапорщики собрались в штабной машине на торжественный (по случаю завершения успешных учений) ужин. Поздно вечером в дверь машины постучали. В дверях показался начальник караула:

- Товарищ майор, задержали чабана с коровами в расположении части, у кухни, - доложил сержант, - Что делать?

Лицо майора стало пунцовым и злым:

- Что, что?! Расстрелять к херам собачьим!

Все улыбнулись, потому что знали: солдатам выдавали на учения по три «холостых» патрона. Сержант удалился.

Спустя некоторое время снаружи послышалась команда: «Становись! Заряжай! Целься! Огонь!!». Раздался, оглушивший всех, залп из автоматов. Через секунду мы все «вылетели» из машины. В свете луны открылась интересная картина: у подножия большого камня лежал чабан.

- Вы что, мужики, спятили? – спросил командир у солдат.

- Да у нас, товарищ майор, патроны-то «холостые», - в наступившей тишине раздался голос сержанта, - Эти коровы так надоели во время учений, что сил нет видеть ни их, ни тех, которые пасут.

- Тогда какого черта он свалился? – удивился майор.

- Сейчас глянем, - ответил старшина, и все направились к камню.

На лежащем у камня не было пулевых ранений, но была обнаружена под ним здоровенная лужа и от чабана, простите, сильно воняло.

- Старшина, - распорядился командир, - приведи его в чувство и пусть проваливает. Напугал своим обмороком.

С тех пор не было ни одного случая, чтобы коровы мешали выполнять военным их военные задачи.

А.ШОЛКИН.

«Охотники на привале»

ЛЮБОЙ знает картину русского художника В. Г. Перова «Охотники на привале». Петрович, мой сосед, как-то говорит, что они на самом деле рассказывают друг другу неправдоподобные истории. У кого из них получится самый неправдоподобный рассказ, тот получит право выпить первый стакан водки.

- Я даже знаю, о чем они рассказывали друг дружке и кто первый водку выпил. Вон тот, самый что ни есть, - сказал Петрович, указывая на мужика в шляпе с пером.

- Ну-ну, Петрович, не вешай на уши спагетти, - отмахнулся я от него, - Картина знаешь когда написана была? Тебя, старый, тогда еще даже в проекте не было.

- А, може, моя бабка по наследству все это передала? Може, она встречалась с энтим художником!? – гордо заявил Петрович, - Как хошь, можешь не верить.

- Ладно, ладно, повествуй, - успокоил я его.

- Ну, так вот, - начал рассказчик, - вышли они, значит, на полянку, развели костер, достали закуску и бутылку. Один из них и говорит: «Кто первый вспомнит самый неправдоподобный случай, тот первый и начинает пить». Все, конечно, согласились. А начал вон тот, с вытаращенными глазами:

- Иду я однажды осенью как-то по лесу с моим псом Полканом. Вдруг пес впереди меня сделал «стойку», застыл, значит, и не шевелится, только правое ухо поднял. Я его спрашиваю: «Ты чего?», а он мне: «Тихо дура, зайца спугнешь».

- Ну, это быва-а-ет, - говорят остальные, и эстафету берет второй, тот, что развалился:

- Зимой иду с ружьем по лесу и вижу: из-под сугроба парок толчками вылетает. Ну, думаю, я сейчас его возьму. Потихоньку расширил вход в берлогу и туда. Глаза привыкли к темноте, и вижу, братцы мои: лежит медведь на рыжей бабе. Я рот так и открыл от удивления. Очухался, когда эта баба скрипучим голосом взвизгнула: «Миша, закрой нору, поддувает!!!» - и вышибла меня ногой наружу. Насилу отошел от страха, да то, только дома.

- Бывает и это, - хором ответили остальные.

Третий их товарищ, вон тот, который руками размахивает, начал рассказывать уже свою историю:

- Пошли мы с друзьями на охоту втроем также, как сейчас с вами. Поохотились хорошо, нечего сказать. Также развели костерчик, достали закусочку, бутылку. Глядь, а стакан-то с собой взять забыли.

- Ну и что дальше? – спрашивают они у третьего рассказчика.

- Что, что? – отвечает он, - Положили обратно бутылку в рюкзак и пошли домой.

- Ну, ты и вре-е-шь!!! – дуплетом завопили они.

Тот, третий-то, первый и выпил стакан водки, потому что никто ему не поверил. Вот. А ты говоришь: «Спагетти на уши…». Эх, молодежь, молодежь. Старикам завсегда верить надо. Особливо охотникам, - закончил свой рассказ Петрович и, глубоко затянувшись папиросой, хитро посмотрел на меня.

А. ШОЛКИН

Петрович

- Молока-то купил или только свои перископы протирал?

- Извини, Сань, я думала мой ломится. Еще подумала, что это он так скоро? - улыбнулась Татьяна.

- А где Петрович? – решил уточнить я.

Выйдя на улицу, я увидел его на краю проезжей части дороги, кормящим воробьев семечками.

Усевшись на скамейку, мы, не спеша, затянулись сигаретами.

- Не-а! – обрадованно завопила трубка, Они урыли в сосняк строгать морковку. А нитки ничо?

- Класс. У меня есть хрусты. Чо цапать, в натуре?

- А у меня щас сквозняк. Возьми чернила и дров, как у тебя.

- Лады. Есть порнуха крутая, отпад. Ты волоки аршины в темпе. Ща завалюсь.

Убрав радиотелефон, три попугая направились в соседнюю «забегаловку».

- Перевести речь дебилов? – со знанием дела спросил Петрович.

- А осилишь? – задал я ему встречный вопрос.

- Отличные. У меня есть деньги. Что купить в магазине, на самом деле?

- А у меня сейчас пусто (нет денег). Возьми вина и сигарет таких же, как у тебя.

Да, никогда и никакому иностранцу, знающему русский язык, не понять ни русских, ни Россию.

- Где, где? – не понял я.

- Твоя школа, - с уверенностью произнес я.

- Кто пользуется? – не понял я, - Мышь?

- Глядя на тебя, это нонсенс, - сказал я, чтоб поддержать его.

Я знал, что он врет. Такая же жена у него, как и у всех, только немного получше. Но врал он вдохновенно.

- Эй, куда прешь, подводная крыса! - неожиданно заорал на весь двор Петрович, - Вали сюда, фарватер здесь!

Вышедший их машины мужчина обернулся на рев Петровича, помахал рукой и двинулся в нашу сторону.

- Я твой кофейный сервиз, - Петрович указал на «Chevrolet», стоявший у подъезда, - сразу заметил.

- Как это, наоборот? – удивился Виктор.

- С капустной грядки, неуч, ничего не заносится. В ней только находят, - объяснил Виктор.

- Ну да!! – ахнул Петрович, - Ты что, родил наследника!?

- Ага. И он перед тобой, ответил его друг.

Петрович почесал переносицу и вопросительно уставился на Виктора, ничего не понимая.

- А какая последняя? – хмыкнул Петрович

- Петрович, у него же тройной праздник! – воскликнул я.

- Ну и что?

- А то, что три подарка сообразить надо, - пояснил я.

- Погоди, а как же моя…, - начал Петрович.

- Слушай, - обратился он к водителю, - у тебя здесь, как в «Боинге», только стюардессы не хватает.

- Стюардесса в доме. Готовится к приему гостей, - отозвался Виктор.

- Может у тебя в машине и бар есть, как в кино показывают? – поинтересовался Петрович, шаря под панелью.

- Что притих? Или нашел? – оторвал меня от созерцания Петрович.

- Иди, сам смотри. Здесь сильное средство от бессонницы.

Выпили и стали молча жевать, уставившись каждый в свое окно на улицу.

- Микросхемы, - отозвался Петрович.

- Причем тут микросхемы?

- Шестнадцать ножек.

- Ну?

- И две ручки.

- Какие ручки!?

Мы вышли из машины и направились в типографию на поиски пропавшего бизнесмена.

А. ШОЛКИН.

Куда же Вы, мама!?

Казань. Мой друг, Сергей – курсант старшего курса Казанского высшего инженерного училища - женился на дочери подполковника, преподавателя кафедры. Подполковник вместе с женой переехали из дома офицерского состава на квартиру своей тещи в город. Вначале у молодых все шло хорошо: отдельная двухкомнатная квартира на IV этаже пятиэтажки, из подъезда которой (через забор) до училищного плаца – ровно полторы минуты, свободный выход в город. В общем – рай для курсанта.

Однажды жена моего друга что-то заподозрила: говорит, был «в наряде», но в наряд его не ставили; говорит, отправляли в учебный центр, но ее подруги его видели в городе и не одного. Одним словом – приревновала и ушла жить к своим родителям.

День живет один в квартире, два. На третий, утром, проснулся и слышит, что кто-то на кухне кастрюлями звенит. Он обрадовался, что жена вернулась к нему. Вбегает на кухню, там – теща, женщина невысокого роста, отличительной чертой которой была насущная необходимость постоянно учить всех и вся, как надо правильно жить. Обычно «лекции» о правильности жития были небольшие – полтора-два часа с перерывом на пять минут.

Увидев, что его навестила «родная» теща, Сергей закатил глаза в бессилии что-либо предпринять и застонал. Затем прошел в комнату, взял полбуханки ржаного хлеба, достал из холодильника бутылку водки, поставил все это на стол и налил себе в стакан. Из кухни выходит теща Сергея, и, блестя очками, начинает делать «круги» вокруг стола, начав лекцию «о правильном образе жизни», размахивая рукой с поднятым вверх указательным пальцем.

Легкий майский ветерок шевелил балконными занавесками, выманивая из комнаты табачный дым. Речь тещи с каждым кругом от piano переходила к forte (ну, вы знаете, как начинают раскручиваться турбины у самолета) и постепенно начала застывать на высокой ноте.

Сергей на глазок измерил уровень оставшейся водки. В бутылке был час отлива. С тоской в глазах и с какой-то отрешенностью налил остатки спиртного в стакан и выпил. После этого поднялся из-за стола, схватил тещу и понес на балкон. Со словами отчаяния «Куда же Вы, мама!?» он перебросил ее через перила балкона. Сел за стол, обхватил голову руками, подумав, что теперь ему уже не видать ни лейтенантских звездочек, ни своей жены, а видно будет только небо в клеточку, потому что убил он человека.

Минут через десять щелкнул замок на входной двери. «Вот и все», - подумал Сергей и повернулся на приближающиеся шаги. В комнату, неутомимо сверкая очками, входила его теща. Увидев ее, Сергей свалился со стула и потерял сознание.

Очнулся он на диване. Врач «Скорой помощи» сказала, улыбаясь: «Жить будет еще долго, а вот водочки надо бы пить поменьше».

Все оказалось довольно просто. Накануне самосвал привез чернозем для клумбы, целую машину. Сергей, когда бросал свою тещу с балкона, «всадил» ее в самый центр кучи, как тюльпан. Отделавшись легким испугом, теща решила все-таки довести до конца свою лекцию о неправедной жизни зятя и поднялась на IV этаж к нему. Но когда увидела, как он замертво свалился со стула, вызвала по телефону «Скорую помощь», которая с помощью нашатырного спирта привела в чувство незадачливого убийцу.

Вскоре жена по настоянию своей матери вернулась к Сергею.

Получил он свои лейтенантские погоны. Жизнь у молодых наладилась. Как-то встретившись с Сергеем (уже полковником), он сказал, что до сих пор он и его теща хранят молчание о случившемся. Хранят свою тайну.

А. ШОЛКИН.