Лев РОДНОВ

 

БЫТЬ ИНОСТРАНЦЕМ

 

          Хорошо быть иностранцем в России! Конкуренции — никакой; русские не любят себя, потому что они обожают чужое. При этом сами-то иностранцы себя очень даже любят. Получается двойная любовь, причем в одну сторону. Чего ж не ездить-то?! Катализатор самолюбию можно найти везде, но в такой безмерности — только в России. Аборигены обожают все блестящее, они доверчивы и по-детски наивны, им не дано отличить стеклярус от жемчуга, блестящую образованность от светского лоска. Непреодолимо-соблазнительным блеском отмечено в глазах русского все иностранное и сами иностранцы. Не каждый «наш» отличит насыщенную речь иноземного профессора от бойкой трепотни заурядного англоязычного хлыща. Незнаек чарует сама инородность.

          Ах, если бы я был иностранцем! Этот возглас сродни другому: «Ах, если б мне дали свободу!» У меня бы не спрашивали пропуск и удостоверение личности на каждом шагу и у каждого турникета. Моим бы словам верили, не испытывая хищного инстинкта: проверить, чтобы опровергнуть! Я не тратил бы время жизни на доказательство банальностей. Мои успешность и благополучие не раскрашивались бы завистью соседа в пожары красного флага. Ах, Русь! Трёх-четырёх фраз на английском или немецком достаточно для того, чтобы бабушка-пчёлка, торгующая на обочине яблочками с огорода, безвозмездно улыбнулась и протянула гостинец от всего сердца: «Кушай, родимый!» Деньги не нужны, если властвует сердце. Ах, если бы я был иностранцем! Моё сердце выросло бы на русской грядке большим и здоровым.

          Я не могу попросить о помощи на русском языке — он для этого не годится. Иностранцу в России никогда не придется оправдываться. Потому что в прошлом он был призван учить темноту нашу немытую, а сегодня — умывать ее, поучая. Мне кажется, что в Конституцию страны должна быть внесена соответствующая поправка, приравнивающая иностранца к лику святых. Мой друг С. иностранец, он живет далеко, я задаю ему вопросы, на которые он отвечает так, как я ответить не могу. Он любит Россию, он любит сюда призжать, он трезвеет здесь от наших иллюзий и пьянеет от водки. Он нашел на этой земле своё место и любит, любит его за то, что его самого здесь все любят, едва ли не пресмыкаясь.

          Иностранец — это воплощенный восторг простодушного русского: он готов отдать ему всё. Именно — отдать! Даже отдаться, если сэр возжелает. С наслаждением и сознанием правоты совершенного поступка. Русскому любить себя в России очень трудно, поэтому гипнотически он любит тех, кому это вполне удается. Иностранцы! «Наш» преклоняется перед ними, как перед состоявшимся образцом, заискивает и заигрывает. Интересно устроено чувство ответственности у каждой из сторон: иностранец боится ответственности лишь перед самим собой, а русский боится ответственности перед чужим впечалением. Под  «ответственностью» в данном случае наш человек всегда будет подразумевать театральное умение «впечатлять» или «поражать воображение». Театр, переходящий в показуху, показуха, переходящая в театр. Неистребимое стремление к показухе — вот ключ к пониманию русской непредсказуемости, то есть, несамостоятельности.

          Стремление быть лучшим — это реальный путь развития, а убедить другого, что ты лучший — искусство. Русская жизнь — колесо. Колесо жизни, где ровно половина обода — смерть. Мы ложимся под этот обод, а иностранцы лишь «крутятся» здесь; что для нас здесь невмочь, то им аттракцион. Колесо! В любом месте, в любом времени, в любом человеческом беге начало и конец всегда вместе! Куда ни глянь, последние и первые — одно. Подойдет, бывало, русская судьбинушка к замшелому своему колесу, повздыхает, поохает, повернет его со скрипом едва-едва, да и спрашивать тут же поспешит: «Видели! Видели, как крутится-то!»

          У русской страны всего одна рука: поочерёдно — рука дающая, и она же рука просящая.

          А, может, всё дело в ином: иностранец привык считать себя человеком сам, а русские человека ищут. Где угодно! В ком угодно! Лишь бы не в себе. Не оттого ли самое далёкое кажется самым идеальным? Конечно, я, гражданин периферии, могу эмигрировать, умереть в одном языке и родиться в другом, дважды сделаться поддельным иностранцем, и дважды самозванцем — уехать и вновь приехать. Но даже в этом случае со мной будут считаться в России особым образом, если и не на таможне, то хотя бы уж в пивной!

          Обратимся к нюансу важному и тонкому: новая жизнь у русского не получается хронически, поэтому он, как язычник, надеется на путь более простой и доступный — на жизнь иную. Ее ведь не придется строить: ее всегда подадут в готовом рассказе, в чужих учебных картинках, даже в облике откровенного обмана она будет принята с пониманием и благодарностью. Стеклярус прекрасен! Русская инверсия — принимать черное за белое, низость за высоту, ограниченность за свободу воли — это настоящее чудо, его не понять людям, привыкшим к однозначности; надо самому стать «перевёртышем», и, вращаясь в коллективном самообмане нации, постепенно постигать размеры и силу эволюционной ловушки. В этом совместном верчении и рождается то гипнотическое нечто, которое в мире называют «русской загадкой». Двойной собственный минус, образующий питательный плюс для любого недрачливого чужака.

          На чужих Елисейских Полях я не смогу насладиться огромностью чужой внешней жизни, потому что не могу ей отдаться: русский привык помещать всё, с чем он столкнулся, внутрь себя самого, и лишь после этого акта изучать добытое подробно. Увы, не всё помещается в прокрустову русскую душу… О, если б я был иностранцем! Я бы жил только в России! И позволил бы странному здешнему миру лелеять меня. И сохранил бы свой собственный пыл обнимать и любить нерастраченным.

Hosted by uCoz