Лев РОДНОВ

 

ЭГРЕГОР

 

          Наука потихоньку возвращает нас к язычеству. Наука жить. Нервный человек заставляет «зависать» электронику. Почему? Какая связь и какая сила существуют между живой системой, человеком, и его подобием, — системами интеллекта, искусства, социальных структур? Древние язычники ощущали на себе некое реальное руководство, когда вмешивались в уравновешенную жизнь природы. Было самоочевидно: кто-то руководил лесом, полем, сообществом зверей, погодой, самими племенами. Восточные люди первыми придумали для невидимого «шефа» название: Эгрегор. Некое Нечто, непрерывно транслирующее образы и схемы жизни туда, где есть строительный материал — материальность. Иерархическое соответствие. Причем, любое язычество указывает на возможность обратной связи с источником и даже предлагает примитивные методы этой связи — обожествление и ритуалы, например. Как если бы проявленная фотография могла влиять на негатив, с которого она была напечатана. Факт восхождения информации от вторичного к первичному породил основу для суеверий, молитв и религиозных спекуляций.

          Масштабы могут быть разными, а подобия повторяют принцип. Какой-нибудь молодой человек, владелец суперпроцессора, для своего персонального компьютера — Эгрегор. Эгрегор либо созидает, либо разрушает. Либо чередует одно с другим. У всего есть хозяин. Причина. Источник последствий.

          Я сделал языческое открытие: у моего города Эгрегора нет. Он не сфокусирован в источнике себя самого, своего образа. Его нет «там», поэтому ничего не закрепляется из проявленного «здесь». Любовь горожан не сливается воедино, потому что нет для этого особого места, склада судеб. Любовь испаряется в людях, живущих поодиночке. А всеобщая, она бесследно рассеивается сразу же после городского салюта.

          …Расскажу один случай со странностями. Мы готовились снимать то, что телевидением было показано уже много раз и с разных сторон — фильм о Грушинском фестивале авторской песни. Что может быть нового в том, что повторяется в принципе? Хотелось «заснять атмосферу» этого уникального явления. Но как? Накануне отъезда приснился очень яркий сон: над муравейником висел белесый шар — разум муравейника, —  а под шаром суетилось его «коллективное тело». С разумом можно было вступить в чувственную связь, пообщаться без слов. И — бог ты мой! — такие же шары висели повсюду: над городами, над материками, над сообществом рыб, деревьев. Большие и маленькие. Иногда они вступали друг с другом в борьбу. Но все они существовали не просто так — шары стремились к своей окончательной зрелости. Как яблоки на ветках. Созревшие отрывались и улетали неведомо куда, а их коллективные тела распадались. Я видел сад Эгрегоров!

          …Над Грушинским фестивалем всегда чистое небо. Даже если циклон, то собранные воедино двести-триста тысяч одинаково настроенных людей порождают феномен: облака расходятся, словно их раздвинули. Это можно наблюдать. Всем правит атмосфера. Наверное, ею можно пользоваться в готовом природном виде и ее можно создать искуственно. Язычество наглядно.

          Фильм заканчивался эпизодом: по человеку ползают тысячи рассерженных муравьев, а человек не обращает на них никакого внимания. В его руках гитара, струны тоже в насекомых. Неожиданный финальный аккорд сбрасывает мурашей. Это было снято. Я, разумеется, ничего не видел своим обычным зрением, когда «договаривался» с воображаемым хозяином огромного лесного муравейника насчет съемки. Но результат был. В течение двух с половиной часов озверевшие мураши грызли струны, видеокамеру, поливали кислотой одежду, но не нанесли даже малого укуса коже, ни разу не обожгли глаза или губы.

          Мой город — человеческий муравейник, который образовался так же, как образуются все промышленные зоны: по указу. Просто согнали людей, понастроили дел. В небе хозяина нет. А земные — не в счет. Зрелость недостижима. И любить эту родину может лишь тот, кто способен любить без взаимности.