Лев РОДНОВ

 

СОБСТВЕННЫХ СЛОВ НЕ БЫВАЕТ

 

О скольких неплодоносящих

Покрыла щедро мысль глупца!

 

           Собственность!!! Именно она — идеология всего, что вещественно. Собственностью мы называем то, что в состоянии удерживать в период своей жизни. Но едва ослабевает хватка рук, как все присвоенное вновь становится ничьим, и в этом статусе охотно присваивается всеми желающими, в коих недостатка никогда не было. То же и со словами. Собственными можно считать только те из них, которые продолжают существовать и после жизни говорящего. Много ли таких найдется? Увы. Сон, призрак! Ни до, ни после жизни — вещей словно бы и не существует. Сон, призрак! И до, и после жизни — слова живут… Слова живут в нас самих ровно настолько, насколько мы погружены в них. Бытие определяется словом: разумное бытие — разумным, глупое — глупым.

          В апофеозе своей магической сути, в концентрации своей знаковой силы слово равносильно поступку. Нарушение этой золотой пропорции легко заметить, наблюдая много говорящих и бессильных в действии, или наоборот — следя за упорством молчаливых старателей. Так что же это такое, «собственные слова», и есть ли они вообще? По складам и по слогам учит малыш чью-то жизнь — символику взрослых: звуки и знаки, язык обозначений, перечень имен и названий, схемы и символы. Некий эфир, повторивший в процессе времен алгоритм эволюции земной материи, соединившийся из простейшего в сложное — в кодексы, нормы, науку, искусство. Выраженная таким образом любая идея, совокупная сила «освещенного», составляют уже сверхслово, мощь которого несомненнно превышает умение и изреченность отдельного человека. Именно на этом играют ловцы умов и душ человеческих. Человек слишком легко наполняется понятиями и словами извне. И только самые дерзкие могут преодолеть этот внешний натиск, противопоставив ему нескончаемый монолог личной цивилизации — голос внутреннего мира.

 

          «Мама мыла раму» — фраза из букваря. Малыш может повторить только то, что слышит. До каких пор? До той критической черты в своем развитии, пока не научится соединять услышанное в бесконечные комбинации, и удивиться этой своей способности, как открытию чего-то безбрежного. И обрадоваться наивно: мир обновился!

          Структуру речевого умения можно сравнить с устройством муравейника. Слова — это «население», обитающее внутри сложной живой иерархической ситемы по имени Я. Слова, как и люди, подчиняются и служат друг другу, умирают и рождаются. Внутри словесного «поселения» обязательно есть Главное Живородящее Слово, производитель и командир всего остального и всех остальных — непререкаемый, охраняемый авторитет. Матка. А вокруг копошатся слова-няньки, слова-ученики, слова-строители, слова-солдаты. В муравейнике слов хорошо и уютно. И пока жив родитель муравейника, каждую звучащую тварь, находящуюся внутри иерархии, он называет «своей». На роль слова-матки выбирается: у эгоистов — «я», у коммунаров — «мы», у демонов — «вера».

 

Всех своих ношу с собой! Это о словах-штампах. «Своими» делаются все необходимые слова и выражения, либо слова о внушенной «необходимости». На словесные штампы бытовая речь опирается так же уверенно, как безногий на свои костыли.

          Каждый человек — эгрегор своего словарно-фразеологического запаса и паутины понятий. На краткий и потешный срок — водитель языка, того смого, что без костей... «Страна», «патриотизм», «долг», «партия», «бог» — эти слова-хищники претендуют на роль первостепенного живородящего источника. Но все знают: самозванцы мертвы. Они лишь имитирую жизнь, заражая мертвечиной остальных. Они всегда претендуют на превосходство, обозначая словом то, что будто бы больше жизни. Особенно, жизни независимой, самостоятельной и самоизбыточной. Поэтому все мерзавцы стремятся убедить человека в том, чтобы он добровольно обозначил себя маленьким в чем-то безусловно большем. Именно так искусство обозначений хоронит личность. Оставляя, однако, в неприкосновенности самую низкую из выгод — людское эго.

          Непостижмым, феноменальным особняком плодит слова эгоизм — центр самолюбия. Я!!! Суетятся вокруг слуги-слова и слова-рабы. Я!!! Неугомонный и ненасытный феодал внутри самовлюбленного мозга. Независимые слова его очень раздражают. Ах, слово, свободное слово! Инструмент очень уж тонкий, текучий, неуловимый. Но, пойманное-таки однажды мастером, ремесленником, наитие становится видимым и общедоступным — застывшей формулировкой. Годной к применению — то есть, к трансформации и воровству.

 

          Формулирование есть Слово Смысла. Формулы составляют смысловой банк цивилизации, безличностный «супермуравейник» — на ограниченном пространстве, но в неограниченном пространстве времени. И все это прирастает путем абсолютного неподчинения существующим обозначениям — путем творчества. Чтобы брать слова из пустоты, нужно самому из пустоты «взяться». Взявшийся из пустоты не лепится к людям с повышенной светимостью, не вымогает и не покупает у них световую творческую милостыню, не кормится чужой высотой и не чванствует, похваляясь, не вцепляется мертвой хваткой в тех, кто крылат. Творчество — это умение не оглядываться и ничего не просить. Особенно слов.

          Творец безразличен к плодам. Свершенные книги и звуки — это всего лишь опора для тех, кто вершит строительство словесного муравейника далее. Не так-то просто уловить «свою формулировку» — знак среди знаков — то, что способно существовать и после ухода тела. Пишущий книги ради книг вряд ли кого-то поучает и вряд ли такой автор способен сообщить миру что-либо новое. Знаковый жмых, изданный типографским способом, ценен лишь для самого спешащего эгоиста, не более, а орбита существования «новинки на день» низка и недолговечна.

Книга! Клеточки букв, течение мысли и чувств, скелет сюжетов, кипучая страсть живых тем — авторская книга! — это прямое строительство будущего информационного тела. Стоит ли делать его наспех, плохо, или воровать «стоительный материал» у соседа? Творчество — это смертельная битва за «тело памяти». Ни до жизни, ни во время ее, ни после — нигде нет такой окончательности, которая годилась бы на звание «собственности». Теософы правы: собственное существует вне нас. Нам принадлежит только право принадлежать.

 

          В зависимости от высоты и строгости выбранной человеческой «принадлежности» строится поведение. Можно создать свою «принадлежность» самому, вне существующих шаблонов, но это труд очень тяжкий и одинокий. Большинство же предпочитают «отдаться» на милость или на откуп. А некоторые «ищут» свое призвание, вечно находясь между первыми и вторыми. Не являясь собою, собою становимся. Это — феноменальный подвиг, именуемый Путь. Собственный или чей-то?  Судить можно лишь косвенно — без своих слов и своего пути не обрести.

 

          Детские книги учат жить. Настоящая «взрослая» книга может помочь лишь в одном — приготовиться к смерти. Зрелое слово учит умирать. Ни одно самовлюбленное Я не только не способно порождать слова вокруг этой темы, но боится даже приблизиться к ней.

          Слова, объединившись особым образом, превращаются в поэзию, в притчи, в поток страстной прозы. Слова! Сообща они могут очень близко подкрасться, почти вплотную подобраться к тому, что люди именуют словом «вечность», — к той самой неиссякаемой, щедрой пустоте, из которой может «взяться» что угодно. В теле слов, в теле овеществленной памяти, можно жить почти вечно. Именно поэтому крылатое воруется. Поверх аворских имен пишутся имена самовлюбленных проходимцев и бездарных торопыг. Бывающий в мире слов, видит там странного зверя — всеядную свинью, на боках у которой выросли зачем-то карикатурные бесперые крылышки-калеки. И из-за них свинья воображает себя крылатой, и ищет дружбы с любым Пегасом. И любит полет и скорость, безошибочно вцепляясь для этого в жителей бега и неба. Она лезет на хребет чужого вдохновения, она верит в волшебную силу уздечки. Она счастлива только в одном положении жизни — поверх счастливых.

          Многие поют «свои» слова на чужой мотив. Это тоже неправда. Красивая неправда. Получается «как бы песня», сочиненная «как бы автором», которую принимает, наслаждаясь и умиляясь, «как бы слушатель». Несобственная речь порождает несобственный слух. И не собственный взгляд. И не собственный голос. И — не собственную жизнь.

          Спасает движение, оно отодвигает смертоносное «как бы» до тех пор, пока способен ты двигаться. Путь живых отсчитывают не километры и не годы. Слова. Движение человека — его рост. Дорос ли он до того, чтобы спрашивать у себя о том, на что нет ответа? А если не сумел он сам ответить на заданный вопрос, то был ли человек?! Говорил с чужих слов, пел с чужих слов, даже молчал — не по собственной воле. Много, много хищных слов и формулировок накидываются на всякого вновь прибывшего на землю! Потому лентяй, трус и неудачник твердит: все успели к нему, только он не успел никуда… Ни слова не смог.

 

          Слова не могут жить сами по себе, им требуется говорящая плоть, чувствующая, мыслящая и действующая. Поэтому они беспощадно охотятся на людей. Слова напоминают неродившихся акулят в брюхе матери, которые поедают друг друга еще до своего появления на белый свет. Все слова — хищники. Все до единого! И те, что носят одеяния окрика, и те, что сладко проповедуют. А уж неопровержимая афористика, или состоявшиеся в икусстве идеи и картины — это самая настоящая «боевая техника» для битвы слов друг с другом и для проникновения в глубины человека. За каждое рожденное или погибшее слово на этой земле заплачено миллионами человеческих душ... Люди находятся в рабстве у сбывшихся слов. Люди — их собственность.

          Слова, поселившиеся внутри живого человека «навсегда», внушают ему: «Мы — твои. Пользуйся нами. Храни нас. Повторяй нас. Мы — твоя жизнь». Подчинившиеся этому искушению, гибнут, окаменевают в одном и том же. Любая религиозная технология вступает во взаимовыгодный сговор с этой дьявольщиной. Дьявол работает страхом. Но говорит о любви.

 

          Жизнь кончается — не беда. Слова легко перебираются в другое тело. Жизнь кончается… И перед смертью человек вдруг понимает: не было ничего собственного. Ни-че-го Даже слов. Просто исполнил шаблон и исполнился им. Жестокая власть слов снаружи захватила и сделала согласным все, что имел человек внутри. Какая драма!

          Одежды слов, чарующие фразы, привлекательный смысл, красивые формы — это всего лишь маскировка хищной их сути. Это красивая приманка для поголовно немых. Антивзгляд позволяет предположить, что слова — это живые знаки, могущественные существа вне времени; колоссальные их сообщества в мире образов неисчислимы. Отттого-то мозг верующего человека согласен: истинная реальность невидима. А люди? Кто есть раньше?! Дух или человек? Анивзглад не обманывает: люди — ирреальность. Люди — это затвердевшие в материи дети слов.

 

          Неизреченность — высшая мука, известная двум мирам. Неизреченность! Зерно символа пробуждает разум и его дела — зерном символа заканчивается круг жизни. В «круговороте слов и дел» лучше установить эклиптику вращения вертикально, чтобы слова и дела поочередно посещали и землю, и небо. Суета — обречение на смысловую немоту — начинается там, где мы «гоним по кругу», не поднимаясь. Словом все начинается. Словом все заканчивается. Люди нужны словам, чтобы слова могли сбыться. Слова — хозяева этой муки.

          Насколько подходящ человек для того или иного слова? Оно само выбирает. Насколько соответствуешь ты его силе и величине? Оно само определяет вместимость ума и души. Слово! Оно — сила и свет, бездонность и жестокость, согласие и опровержение. Оно испытывает всех тех, кто с ним соприкоснулся — до окаменения или до воспламенения. Слова не жалеют людей, потому что для них нет людей «собственных». Почему же люди относятся к словам иначе: берегут, прячут, торгуют ими, сожалеют о них? Процесс прост, как работа на оптовом складе. Человек — коробочка. Что несет он в себе и куда? Слова подбирают для земной «транспорт» — человека говорящего или человека слышащего.

          Слова — бог человечьего мира! И война между сказанным «здесь» и несказанным «там» есть война за размах бытия. Другого бога, кроме условности, в мире людей нет. Что же могут люди? Те, кто хотел бы вмещать, да не вмещает? Они могут расти! Человек не фатален в силу своей незавершенности. И это является непреодолимым соблазном для слов, это сводит их с ума, заставляет биться и за каждого человека, и за толпы единословников. Изменяя свою содержательную и качественную вместимость, человек свободно играет с фатальностью окружающего мира. Человек подвижен в своем росте и потому все сбывшееся в мире он заставляет сбываться еще раз, но уже чуть-чуть иначе. Банальность глубока: изменяясь сам, человек изменяет мир не только вокруг себя — он изменяет мир вообще. В этом процессе гибнут не только люди, оказавшиеся в плену у слов, гибнут и сами слова, умерщвленные людьми. И только слово слов — Тишина — всех мирит без всяких условий. Тишина — это башня из прожитых жизней. В бездонном подвале гиганта — покой, покой и в бездонной ее вершине. Ослепительно тихо в созревшем!

 

Путем взаимного владенья

К поочередности придут

И сила плоти, и виденья,

Что плоть к восстанию зовут.

 

          Люди, помогающие миру слов, восходят к славе. Слова, прислуживающие миру людей, ведут к позору. Слово — это то, что высоко. Все названное — уже низко. Ни в чем нельзя быть уверенным до конца: есть слова, похожие на правду, как есть и правда, похожая на слова… Живое слово является посланником бесконечности и выражает ее законные интересы на правах полномочного и действительного представителя.

          Мир вокруг меня — это огромная говорящая голова, эфир, в котором одномоментно существуют неисчислимые множества хоров и монологов. И один из этих монологов — моя судьба. Речь, которую худо-бедно слышит моя головушка и которой я худо-бедно пытаюсь следовать. Максимальное условие хорошей слышимости — отсутствие собственной речи в моей собственной голове.

 

Что может сказать послушный ученик непослушному учителю напоследок? Отчеканить выученный урок: «Плоть вне образа не существует». И Учитель исчезнет в молчании. Отзовется пространство делами. Музыка струны и музыка голосовой связки сестры-близнецы. Однако фальшь струны слышна всем вокруг, а фальшь слова нет. Почему? Потому что природа слов абсолютна, им безразлично что выражать. Но ведь и дело существует вне лжи. Слово и дело!

 

          Да, чуть не забыл сказать! Нельзя быть вежливым в яме. В яме жизни, в мирах низких и примитивных вежливость равносильна самоубийству. Вежливость провоцирует нападение, в низком мире вежливый всем кажется очень легкой добычей. Вежливость расценивается грубыми как слабость. В нашем мире молчание могут позволить себе только боги и богачи. Вежливость богов и богачей недосягаема для бурного твердого мира, который привык заявлять о себе криком, угрозами и просьбами. И только «простые слова» по-прежнему падают, как плодородный дождь, на самое дно земляной души. А грешники и рады. В словесном дожде есть удивительная «проникающая» сила. Ростки глаголов, прилагательных и существительных исправно, поколение за поколением, дают очередной урожай слов… Но опять все невежливо перемелется — мука будет. Не устанет повторяться драма сия, пока не сделается яма холмом.

 

          Жизнь дана, остальное присвоено. А возьмут эту жизнь — так отпустится все. Все, кроме слов.