ЛЕВ РОДНОВ

 

ОБИТАЕМЫЙ ОСТРОВ

 

 

         Голодный готов назвать одиночеством пустоту своего желудка; но и иной голод, и иная пустота – ведут к тому же.  Песчинка личного мига похожа на обитаемый остров в бесконечном океане пустынного времени. Абсурдное смешение понятий в одном предложении? Да, но оно дает аллегорическую точность: эгоизм – вот единственная причина жить сообща. Поэтому всякое одиночество ревностно. Потому что оно охраняет свою свободу – возможность ошибаться.

         Потенциал незнаемого позволяет нам идти вперед, но, как ни странно, над каждым движением жизни всегда реет флаг несбыточной надежды – жажда безошибочности. Образование,чувственное внушение, догматическая агрессивность существующих норм и претенциозность традиций – все призвано исключить ошибку, все безапелляционно указывает на свой проверенный опыт. Тщетно! Достижения прошлого – всего лишь окаменевшая статуя, которую раскачивают живые Незнайки.

         Жизнь сообща позволяет отказаться от поиска собственных ошибок и приобрести взамен бесплодную, но такую надежную опору – убеждения. Окаменевшие мысли и схемы поведения. Стать статуей среди статуй на гигантском общем постаменте страны. Этих не раскачаешь ничем, они могут рухнуть лишь по причине тотальной катастрофы.

         Отсутствие ошибок – самая страшная ошибка. Ошибка суть поиск, а, значит, все дело – в направлении этого поиска. Дьявольские пути разрушают достигнутое, не складываясь с ним, а цивилизационные – наращивают массу опыта, на который потомки опираются с благодарностью, без какого-либо «пересмотра» и разоблачительных проверок.

         Страх в обществе вполне способен заменить разум. Этим грех не воспользоваться «источникам справедливости» – многочисленным человеконенавистническим институтам: правящим, контролирующим и преследующим системам государства. А также его идеологическим манипуляторам. Страх, как стихийное бедствие, легко организует мирное сосуществование даже среди непримиримых врагов. Перед страхом все равны: и волки, и овцы, и бандиты, и жертвы. В своем опущенном состоянии нация хорошо чувствует долгожданное гражданское «единение» – в мстительном горе, в заклятиях и слезах, в языческом исступлении… Знакомо? А дополнительная война, гласная несправедливость, неустойчивость прогнозов и ненадежность прошлого окончательно сплавят боящихся в непобедимый тупой монолит. Никто не одинок, никто не ошибается. Потому что всем страшно!

         Обитаемый остров – личность – бережет, как зеницу ока, свою открытость, свою неокончательность внутреннего мира, свое право на вариант новизны: действать, не зная. Главный параметр счастливого, самостоятельного человека – это самодостаточная его обособленность, анти-эго. В зеркало истории смотрятся великие. В зеркала будущего любят заглядывать ничтожества. Состоявшийся человек сам включает себя в общество, находит время и создает место, куда, как в банк бытия, вкладывает богатства собственной жизни. Сам! Личность и толпа не нужны друг другу. Толпа нужна только фюреру. Всякий обитаемый остров находится на осадном положении, – со всех сторон агитаторы реальности кричат и нашептывают: «Ошибаетесь, любезный!» Легко сдаться, слиться в экстазе безвольности с превосходящими силами окружающей «правды». Можно, разумеется, находиться в толпе, но нельзя быть внутри нее целиком – это верная смерть; толпа, как желудок, преварит все, что в него попадает. Феномен толпы подобен наркозу, или даже наркотику, дающих вечный покой и отдых от себя самого.

Без права на ошибку мертвы поступки, без неспящего одиночества – мертв мозг.

Жизнь – это миг. Страх – это вечность. От имени вечного имитаторы страха пытаются управлять жизнью. Конечно, трудно управлять жизнью в отдельном, самостоятельном человеке, но легко это сделать в человеке «общественном». Страх ответственности, страх божий, страх показаться глупым, немодным, неинтересным, страх бедности, страх предательства, страх смерти… Ах, стоит ли бояться?! Стоит ли тратить свой восхитительно ошибочный миг на вечное «так надо»? Где взять ответ? Собственные ошибки молчат, а громкоговорящие учителя, как всегда, подозрительно недосягаемы и угрожающе поспешны.