Лев РОДНОВ

 

ЗАПИСКИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОГО БОМЖА

 

         … Вестник был слегка пьян, те части тела, что выглядывали из-под одежды, содержали обильную синюю живопись. Вестник зашел в трамвай и обрушился рядом со мной на свободную часть двойного сидения. Он отдышался, полез в карман за мелочью, но вдруг отвлекся и стал рассматривать соседа, а через некоторое время вдруг спросил: «Ты бомж?» Мой ответ его не удовлетворил. От неудовольствия он весь как-то «замедлился» и стал рассматривать попутчика совсем уж невежливо -- в упор и не мигая: «Спрашиваю: ты – бомж?!» В его синей руке была зажата «десятка». Пассажиры невольно стали обращать внимание на громкую сцену. Я совсем растерялся. А Вестник, наконец-то, сжалился: «Не стесняйся, если бомж, то я билет тебе куплю!»

         Светил над миром ненормально теплый и солнечный октябрь. Сами знаете, какая случилась нынче погодка. И день -- прошел. И мы -- расстались. А слова Вестника продолжают и продолжают вопрошать: «Ты – бомж?» И ответ мой уж близко: «Да…» Я понял, о чем Вестник спрашивал. Он спрашивал о самом трудном. Что ж, нет постоянной прописки ни у моих мыслей, ни в душе. Значит, бомж! Значит, свободен. Куда я иду? Зачем? Какие расстояния коротаю?

         От со­тво­ре­ния мира — это зна­чит: от со­тво­ре­ния се­бя. А человеческое Слово в пути — это се­мя судь­бы. Сколь­ко бы ты ни рос, все­гда мож­но об­на­ру­жить над го­ло­вой еще боль­ших ро­ди­те­лей, ко­то­рых ты, ду­ра­чок, про­сто по­те­рял из ви­ду, так как за­гля­дел­ся в зре­ло­сти сво­ей вдаль или заи­грал­ся в ста­рос­ти снис­хо­ди­тель­но­стью… Словно шепчет нечаянный Вестник: «Эй! Под­ни­ми го­ло­ву, ты — ре­бе­нок».

         Мы учим­ся, не вни­мая, а под­ра­жая. Из­ре­че­ния са­ми по се­бе пус­ты: зна­чи­ма лишь соб­ст­вен­ная по­пыт­ка из­речь­ся. Срав­ни, как по-раз­но­му рас­тут де­ре­вья-оди­ноч­ки в сво­бод­ном по­ле и их собратья — в тес­ном ле­су. Там, где мно­го све­та и про­сто­ра, хо­ро­шо со­хра­ня­ют­ся и рас­тут ниж­ние вет­ви, а ведь это — по­бе­ги дет­ст­ва и юно­сти ко­гда-то… В тес­ном ле­су всё про­шлое отпало — лишь го­лый, вы­со­кий ствол; до на­стоя­щей жиз­ни до­тя­ну­лась лишь, тес­ни­мая со всех сто­рон, кро­на… В од­ном слу­чае ро­ст­ки юно­сти ста­но­вят­ся са­мы­ми мощ­ны­ми вет­вя­ми де­ре­ва, в другом — они дав­но умер­ли, ста­ли му­со­ром, сгни­ли. В тес­но­те на­стоя­щее не ужи­ва­ет­ся с про­шлым.

 

         Ра­бо­тать с день­га­ми опас­но, так как они мо­гут при­лип­нуть к ру­кам и по­гу­бить. Ра­бо­тать с ду­хов­ны­ми цен­но­стя­ми не ме­нее опас­но, так как они при­ли­па­ют к ду­ше. За од­но преступление — суд люд­ской, за другое — суд Бо­жий.

         Че­ло­век ко­ли­че­ст­вен­нен в сво­ем стрем­ле­нии по­знать ка­че­ст­вен­ность.

         «Со­вме­ст­ны, но не­за­ви­си­мы» — этой нау­ке учат­ся. Сво­бо­да жизни — это ко­гда ду­ша и па­мять раз­дель­ны?! Вестник молчит… Он знает, что та­лант на­до раз­ви­вать не столь­ко в го­ло­ве, сколь­ко в том мес­те, на ко­то­ром си­дят: усид­чи­вость, знае­те ли… Бы­ло бы яй­цо, а уж вы­си­жи­ва­ет­ся оно без осе­чек.

         Мы не­на­дол­го и ненамно­го от­ли­ча­ем­ся друг от дру­га, по­па­дая в на­стоя­щее; в про­шлом и бу­ду­щем мы все рав­ны…

         Вестник вошел в мир моих образов, сделавшись зеркалом: «Спо­кой­ст­вие не зна­ет ни стра­ха, ни сме­ло­сти. Страх и смелость — это ли­ца от­чая­ния».

 

         Не учеб­ник, а сре­да фор­ми­ру­ет лич­ность. Мно­гие стре­мят­ся к про­дол­же­нию уче­бы не по мо­ти­вам жа­ж­ды зна­ний, а в по­ис­ках фор­ми­рую­щей сре­ды. Важ­но не то, сколь­ко ты съел хле­ба и от­то­го вы­рос, а с кем и где ты это де­лал.

         Вестник, несомненно, прав: фор­му­лы жиз­ни скон­цен­три­ро­ва­ны в ба­наль­но­стях, а интуиция — это всего лишь ин­ст­ру­мент здра­во­го смыс­ла. Определенное «место жительства» для непоседливых мыслей или крылатой души означает их рабство. Заживо смерть. «Прописанный» -- ду­ши ло­ма­ной за гро­шом не име­ет!

 

         … А трамвай жизни мчится! Кто вошел, кто уже вышел. Вновь друг у друга спросил вдруг участливо кто-то: «Бомж?» Же­ла­ние и Убеждение — про­пой­цы: ут­ром их жа­ж­ду уто­ля­ет ро­са, вечером — кровь! А водитель трамвая напоминает гражданам: «Ве­дет си­туа­цию тот, кто не ме­ша­ет ей ид­ти за со­бой». А кондуктор в тон ему вторит: «Че­ло­ве­че­ст­во дав­ным-дав­но едет к все­об­ще­му и пол­но­му изо­би­лию. Это — изо­би­лие же­ла­ний». А контролеры пугают: «Меч­таю­щий о про­шлом вре­ме­ни, дос­тав­ля­ет в на­стоя­щее труп­ный яд».

         …Какая пестрая компания! Жизнь моя – место! Пассажир отвернулся к окну. Трамвай грохотал и мчался, торжественно объявляя остановки. А вдоль пути стояли бесконечные зеркала. От­ра­же­ния смот­ре­ли из зер­ка­л на ори­ги­нал и мор­щи­лись.