Лев РОДНОВ
ВОЙНА ИЛЛЮЗИЙ
Эволюция —
дело постепенное. Иллюзии же нетерпеливы. Поэтому они всегда стремятся
к залповому решению всех проблем — к революции. В момент революции
иллюзии получают доступ к реальности. И тогда реальности приходит
конец. Возможно, в каждой российской душе никогда не утихает вечный
бунт — выдумка правит жизнью. И оказался почти что прав незабвенный
Троцкий со своей идеей перманентной, непрерывной то есть, революции
в мире. Абсурд завоевывает землю. Пишутся абсурдные книги, ставятся
абсурдные спектакли, рождаются абсурдные картины. Кто знает, возможно,
нелепая жизнь, совмещенная с нелепым ее изображением — это и есть момент
вожделенной истины?
Мы
все живем в стране революционеров, где революционер — каждый. С
младых ногтей, с пеленок. Это — в генах. Наши иллюзии имеют постоянный
доступ к реальности: начальник «переделывает» подчиненного, жена
«переделывает» мужа, одна партия «переделывает» другую
и т. д.
Люди
в нашей стране гордятся тем, как они умеют работать. Истерически они
умеют это делать! До исступления, до самосгорания, до точки. И
отдыхают — так же. Только стон над землей стоит: Интеллигенты молятся:
Боже, дай нам культуру! А что это такое? Вопрос один, ответов — тьма.
Культура на Руси — это, скорее, категория личности, а не общества.
Что
наша жизнь? Сон. На полное пробуждение личности дан единственный
срок — жизнь. Успеешь ли? Более «проснувшиеся» плохо понимают менее
«проснувшихся». И наоборот. Уцелеть бы в этой космической тайге, не
заснуть от истощения. Надо, надо будить друг друга: «Не спи!» А спящий
шепчет сквозь дремоту: «Уйди! Мне и так хорошо».
Кто
знает, как построить духовность в убогости? При слове «культура»
многие ортодоксы готовы были взяться за пистолет. Время сменило декорации,
но пистолет остался. Сегодня — это экономическая «пушка», при помощи
которой пару пустяков «шлепнуть» у задней стенки полуразвалившегося
сельского клуба эту назойливую и уж слишком живучую вечную нищенку.
Как
выглядит внешний мир — мы примерно, худо-бедно знаем. А как выглядит
наш собственный, внутренний дом личности? И что это вообще такое, на
что смотреть? На качества? Тогда внутренний мир напоминает больше
всего полный кавардак, запущенность, дичь, полу-организованный хаос,
раздираемый внутренними междоусобицами; вместо порядка и закона
здесь, чаще всего, правят страх, произвол, желания — одних они заставляют
забиваться в угол, других, наоборот, лезть на рожон. Ах, где и как бы
найти гармонию? Увы, сам для себя человек слеп — трудно, очень трудно
покинуть привычный «домик» личности и смотреть на него со стороны:
что-то поправлять, что-то переделывать… Да и чем, каким инструментом
пользоваться внутри себя?! Единственно — словом! Буквально: сумел
себе сказать — сумеешь и сделать. Конечно, между сказанным и сделанным
есть известная дистанция — время; но и она подчиняется старанию и
ремеслу.
…
То ли дело было раньше! Ах, как мечтательно закатываются глаза у тех,
кто умудрен опытом. Раньше… Слово-то какое! И уж плывут перед мысленным
взором картины дней минувших, ясные и привлекательные, отстоявшиеся
во времени до родниковой чистоты, лишенные тревоги; ни планы, ни надежды,
ни заботы, ни даже высокое чувство долга — ничто не беспокоит
их. Ах, прошлое! Самое ясное, самое правдивое и самое чистое из человеческих
зеркал. Сколько его ни мути — оно всё равно отстоится. Оно прекрасно
в своей назидательности. Поклонись, человек, своему светлому времени;
и чем дальше оно — тем светлее.
Но
отчего ортодоксы не приветствуют новшеств, почти всегда оппозиционны
просветителям, отчего они оплакивают каждый шаг цивилизации и
напоминают о каре? Появились неканонические тексты —
беллетристика — боролись с властью книг, появились неканонические
изображения — кино, телевидение, — борются и с этим; оплакивают,
что молодые служат не в храмах, а на стотысячных стадионах — кумирам.
Отчего религиозные манипуляторы так волнуются? Обычный религиозный
консерватизм? А, может, что-то другое тут кроется, некая причина, превышающая
силу самих проповедников? Пожалуй, вот что видится: лицедейство, художественное
изображение, яркая фантазия, облеченная в плоть произведения, книги,
кино — суть одной и той же цепи, как, впрочем, и сама религия. А
именно: всюду есть опасность лишиться умения личностного восприятия,
буквально «самому вырабатывать жизнь»: мнения, эмоции, мысли,
оценки — зачем?! — когда есть якобы не иссякающий источник,
обильный канал, образец кумира, режиссура «веры», к чему можно так
или иначе подключиться; заимствованные ощущения жизни всегда кажутся
богаче собственных; это — путь лени, развращенности, риск для
развития самостоятельной личности; впитывая некий «уровень», рискуешь
навсегда остаться в нем, то есть, собственное «жить» заменить на добровольное
«служить». В этом отношении амбиции пастырей ничем не отличаются от
амбиций беллетриста. Единственный пропуск, позволяющий не задержаться
нигде — это рабочая формула, известная более всего детям:
«Я — сам!» Скажи так, и никакая книга, никакой спектакль не подменят
иной жизнью твою собственную.