Лев РОДНОВ

СЕВЕРНЫЕ ЛЮДИ

Русский человек мыслит километрами, а чувства измеряет в градусах. Вся Россия — это сплошной Север. Жажда тепла, внутреннего или внешнего, присутствует всюду, как неотвязная тема. Здешнюю природу невозможно приспособить напрямую для своей пользы, поэтому умение одиночек — приспосабливаться — стало жизненно важным свойством северных людей.

В Забайкальских степях доводилось мне видеть нечто очень уж странное. Здесь уран добывают в открытых карьерах. Здесь деревья не могут расти — радиация бьет наповал. Только травы растут, пересохший ковыль, покрывающий мрачные сопки, что горит по весне, как в аду. Вот сюда-то и сбёгли казаки лет двести назад. Первое поколение вымерло так, будто Бог состязался со смертью в работе. А второе — осталось целее. Ну а третье — забыли про «гиблое место». Приспособились. Как? То неведомо даже науке. Но живут, и скотину плодят, и дивятся на жен офицеров приезжих, — родить не смогла ни одна.

Допустимая доза — это сам человек. Там, где холод съедает энергию жизни, каждый сам себе мера. Эталонов здесь нет. Даже сбившись в людские стада, души чувствуют незащищенность. Ах, какая большая страна! Как пустыня.

Местное календарное лето больше похоже на насмешку, чем на время года, когда хочется петь и выводить птенцов. На искусственных долларовых крыльях улетают зимовать за тридевять земель перелетные… А оставшихся воробьев и синиц подкармливают крошками с чьего-нибудь стола. Как вшивый о бане, о душевном тепле твердят те, у кого его не осталось. А имеющие запас — сидят молча, нахохлившись, делая вид, что и у них ничего нет. Прибедняться в условиях сплошного Севера жизненная необходимость — это увеличивает шанс сохранить ресурс и сохраниться самому. Северные люди придумали самые красивые сказки, прославляющие экономию личных сил: о дармовых чудесах, о том, что утро вечера мудренее. Чувства — костры на снегу — очень красивы, но они не могут гореть без пищи. И люди жертвуют собой, «сгорая» то на работе, то в авантюрах.

Приспособится к северной жизни можно и умеревши частично: разумом бедным поблекнув, душою впав в спячку. От рождения и до последней черты путь нелегок — зимовка. Холодом встретят тебя ледяные глаза служак всевозможных. Человек человека без спирта, войны и обмана — не чует. Как остаться нетронутым льдом, как живое тепло уберечь? Слово «нет» заменяет здесь знание истин.

Север тянет к себе и манит, словно вечность. Приспособиться, выбраться из западни, убежать от обвала и стужи каких-нибудь рухнувших лет и иллюзий — вот конкретная суть бытия. То, что «ниже нуля», люди видят, как подвиг, как возможность сразиться с недоброй стихией. Здесь отходы и свежие вещи равны — не гниют и не старятся. Словно снежные клоны, повторяются жизни людей. Символ счастья — пуховый платок, знамя веры — горящее сердце горящих героев. Север очень суров и языческий праздник парадов, салютов и шабашей именем веры — это жизнь вместо жизни. Приспособить нельзя ничего. Приспособиться можно любому.

«Приспособленец» здесь — бранное слово. Потому что обидная правда.

Там, где природа щедра на остуду, «брать» от жизни нельзя, просто нечего брать. Спячка, сон, замирание в водке и в вере, в тоске и в работе, забвенье в веселье — это то, что нас делает нацией ждущей. Атаманы командуют ждущим: «Давай!» Приспособиться просто: прочь от этих команд! Надо ждать лучшей доли, счастливого случая и просветления — вот, авось, отогреемся в будущем, братцы! Замерзающим чудится жар. В каждом прошлом тепло, как в раю, в каждом будущем — свет и избыток. Грезят все, кто согласен был окоченеть перед телеэкраном, кто не раз заколел, выводя свой шагающий труп на беспомощный митинг.

Зло с добром уровнялись во льду. На экзотику ездят смотреть иностранцы. Страшно южанам, срывающим кайф прямо с ветки: вруг растает безмерная северность — Русь. Всех затопит тогда.

А костры на снегу разгораются. А огня человечьего больше и больше. Вот уж руки к огню потянулись: то ли греться, то ли выгрести вон полыханье. Поживем — приспособимся. К Югу. К Востоку и Западу.